— Да, сэр.
— Держите глаза открытыми. И уши.
— Есть, сэр.
— Мистер Джонс, пожалуйста, займитесь бочками для воды.
— Есть, сэр.
Светская беседа закончилась — это были приказы.
— Приступайте.
Хорнблауэр подошел к постели Маккулума. Раненый полулежал на парусиновых подушках. Хорнблауэра порадовало, что выглядит он сравнительно хорошо. Лихорадка прошла.
— Рад видеть, что вам лучше, мистер Маккулум, — сказал Хорнблауэр.
— Да, получше, — ответил Маккулум.
Он говорил хрипло, но в общем вполне нормально.
— Превосходно проспал всю ночь, — сказал Эйзенбейс, возвышавшийся с другой стороны от больного. Он уже докладывал Хорнблауэру — рана заживляется, дренаж удовлетворительный.
— А мы утром уже поработали, — сказал Хорнблауэр.
— Вы слышали, мы нашли остов?
— Нет, не слышал.
— Нашли и отметили буйками, — сказал Хорнблауэр.
— Вы уверены, что это остов? — прохрипел Маккулум. — Иногда бывают странные ошибки.
— Это в точности там, где, согласно замерам, затонуло судно, — сказал Хорнблауэр. — Оно, как показало траление, в точности нужных размеров. Кроме того, трал не встретил других препятствий. Дно песчанистое, твердое, как вам, я полагаю, известно.
— Звучит правдоподобно, — проворчал Маккулум. — И все же, я предпочел бы лично руководить тралением.
— Вам придется доверять мне, мистер Маккулум, — спокойно сказал Хорнблауэр.
— Я ничего не знаю ни о вас, ни о ваших способностях, — ответил Маккулум.
Хорнблауэр с трудом подавил раздражение, про себя же подумал: странно, что Маккулуму удалось дожить до таких лет, его должны были застрелить на дуэли гораздо раньше. Но Маккулум — незаменимый специалист, и даже не будь он так болен, ссориться с ним глупо и недостойно.
— Я полагаю, теперь надо послать ваших ныряльщиков, чтоб они обследовали остов, — сказал Хорнблауэр, стараясь говорить вежливо, но твердо.
— Без сомнения, именно это я и сделаю, как только меня выпустят из постели, — сказал Маккулум.
Хорнблауэр вспомнил все, что говорил ему Эйзенбейс ране, о возможности гангрены и общего заражения крови. Он знал — достаточно вероятно, что Маккулум вообще не встанет.
— Мистер Маккулум, — сказал Хорнблауэр. — Дело это спешное. Как только турки проведают о наших намерениях они стянут сюда силы, чтоб нам воспрепятствовать, и мы уже никогда не сможем провести подъемные работы. Чрезвычайно важно, чтоб мы начали как можно раньше. Я думаю, вы проинструктируете ныряльщиков, чтоб они приступили к работе незамедлительно.
— Значит, вы так думали? — ехидно переспросил Маккулум.
Пришлось несколько минут терпеливо его увещевать. Он никак не хотел сдаваться, и сразу выдвинул веское возражение.
— Вода ледяная, — сказал он.
— Боюсь, что так, — согласился Хорнблауэр, — но это мы предполагали и раньше.
— Восточное Средиземноморье в марте это вам не Бенгальский залив летом. Мои люди долго не выдержат такого холода.
Это уже победа: Маккулум признал, что они вообще способны его выдержать.
— Если они будут работать понемногу и с перерывами? — предположил Хорнблауэр.
— Да. До остова семнадцать саженей?
— Семнадцать саженей до дна вокруг него.
— На такой глубине они все равно не смогли бы работать долго. Пять погружений в день. Иначе у них пойдет кровь из носа и ушей. Им понадобятся тросы и грузы — сойдут девятифунтовые ядра.
— Я прикажу их приготовить.
Пока Маккулум инструктировал ныряльщиков, Хорнблауэр стоял рядом. Кое о чем он смог догадаться. Очевидно, один из ныряльщиков возражал: он обхватил себя руками и затрясся, выразительно закатывая черные печальные глаза. Все трое разом заговорили на своем щебечущем языке. В голосе Маккулума появились суровые нотки. Он указал на Хорнблауэра, и туземцы посмотрели в его сторону. Все трое ухватились друг за друга и отпрянули, словно испуганные дети. Маккулум продолжал говорить напористо. Эйзенбейс наклонился над ним, и уложил на одеяло его левую руку, которой Маккулум жестикулировал — правая была примотана к груди.
— Не шевелитесь, — сказал Эйзенбейс. — Не то у нас будет воспаление.
Маккулумуже не раз морщился от боли, сделав неосторожное движение. Он больше не выглядел довольным, только усталым.
— Они начнут прямо сейчас, — сказал он, не отрывая голову от подушки. — Вот этот — я называю его Луни — будет за старшего. Я сказал им, что тут нет акул. Обычно, пока один спускается на дно, двое других молятся — они все трое заклинатели акул. Хорошо, что они видели, как секут кошками. Я пообещал им, что если они будут артачиться, то испробуют кошек.
Хорнблауэр сам видел, в какой ужас это повергло щебечущих, похожих на птиц цейлонцев.
— Забирайте их, — сказал Маккулум.
Баркас и катер ушли за водой и провиантом, остались только гичка и ялик. В гичку набилось слишком много народу — четыре матроса на веслах, трое ныряльщиков на носу, Хорнблауэр и Лидбитер на корме. Хорнблауэр не устоял, чтоб лично не поучаствовать в первой попытке. Он составил достаточно скептическое представление о том, насколько хорошо Маккулум говорит на языке ныряльщиков. Объяснялся он, как полагал Хорнблауэр, с помощью нескольких существительных и глаголов, а также жестов, не стремясь к правильному произношению и пренебрегая грамматикой. Маккулум владел цейлонским несравненно хуже, чем Хорнблауэр испанским и даже французским, и это Хорнблауэра огорчало. Он думал обо всем этом, ведя гичку по легким волнам — рассветный штиль уже сменился умеренным бризом, морщившим поверхность залива.
Они добрались до первого буйка — доски с привязанной веревкой, подпрыгивающей на волнах. Хорнблауэр взглядом поискал остальные. Установив гичку в центре отмеченной буйками области, он посмотрел на ныряльщиков.
— Луни, — скомандовал он.
Начав приглядываться, он вскоре научился различать цейлонцев между собой. Прежде они казались ему чуть ли не тройняшками.
Луни встал и бросил за борт шлюпочную кошку. Она быстро пошла вниз и потащила через планширь свернутый в бухту трос. Луни медленно разделся донага, потом сел на планширь и свесил ноги в воду. Как только они коснулись ледяной воды, он вскрикнул. Двое других тоже закричали тревожно и сочувствующе.
— Подтолкнуть его, сэр? — спросил баковый гребец.
— Нет, — сказал Хорнблауэр.
Луни глубоко вдыхал, расправляя грудь, и с силой выдыхал. Хорнблауэр видел, как ходят при каждом вдохе ребра. Один из цейлонцев дал Луни ядро. Тот прижал его к голой груди, соскользнул с планширя и исчез под водой. Гичка сильно закачалась.
Хорнблауэр вынул часы. Они были без секундной стрелки — часы с секундной стрелкой были ему не по карману — но приблизительно прикинуть время можно было и по ним. Хорнблауэр следил, как кончик минутной стрелки переполз с одного деления на другое, затем на третье. Он так сконцентрировался на стрелке, что не услышал, как вынырнул Луни. Только услышав восклицание Лидбитера, Хорнблауэр увидел в двадцати ярдах за кормой голову ныряльщика с длинной черной косой, перевязанной ленточкой.
— Табань! — торопливо приказал Хорнблауэр. — Эй, вытравите трос!
Цейлонцы то ли поняли его, то ли просто знали свое дело. Пока матросы в два сильных гребка подвели шлюпку к Луни, один из цейлонцев ослабил привязанный к кошке трос. Луни ухватился за планширь, и двое товарищей втянули его в шлюпку. Они громко говорили, но Луни сидел на банке молча, уткнувшись лицом в колени. Потом он поднял голову. Вода ручьями текла с его мокрых волос. Видимо, он сказал, что ему холодно — двое других вытерли его насухо и помогли одеться.
Хорнблауэр не знал, как заставить их работать снова, но вмешиваться ему не пришлось. Луни, как только оделся, встал на нос шлюпки и огляделся по сторонам, раздумывая, потом, повернувшись к Хорнблауэру, указал место в нескольких футах впереди.
— Гребите! — приказал Хорнблауэр.
Когда шлюпка добралась до указанного места, другой цейлонец бросил за борт кошку. Теперь был его черед раздеваться, глубоко дышать, раздувая грудь, и, взяв ядро, прыгать через борт. Ядра стоят денег, подумал Хорнблауэр, со временем они понадобятся, чтоб стрелять по врагу. Надо будет набрать на берегу камней подходящего размера. Ныряльщик выплыл, вскарабкался в шлюпку. Товарищи приняли его так же, как перед тем Луни. Они что-то обсудили, потом третий спустился в том же месте, очевидно, чтоб разрешить спорный вопрос. Потом Луни попросил передвинуть гичку, разделся и нырнул.
