Весь день мы добирались назад, но в оазисе нас ждали пища и отдых.

Прошло целых три дня, прежде чем я поправился. Леди Леопард не отходила от моей постели. Она приносила мне свою добычу, но к воде мне приходилось ковылять самому. Я больше не сомневался в силе привязанности моей пустынной возлюбленной. И не последним свидетельством ее чувств была жестокая ревность при любом намеке на то, что наша любовная связь может быть разрушена. Я стыдился своего вероломства, и все же мое сердце продолжало стремиться к людям. Желание воссоединиться с ними переполняло меня.

Однажды, когда Миньона ушла раздобыть себе завтрак, я составил новый план. От края своей красной рубашки я оторвал длинную полосу. На каждом ее конце я закрепил по камню. К середине привязал рукав красной рубашки, скатанный в сверток и неплотно связанный. Затем, после множества бесплодных попыток, я забросил его на верхушку тонкой пальмы, растущей на гребне холма. Благодаря камням ткань обернулась вокруг ствола, словно болас[6], и повисла. Спустя совсем немного времени бриз развернул сверток, и мой флаг из красного рукава затрепетал на ветру.

Когда моя возлюбленная леди Леопард вернулась домой, я был в хижине. Но вскоре она заметила трепещущий красный флаг. Она посмотрела на него с подозрением, обошла вокруг дерева, понюхав ствол, убедилась, что я не забирался на него, и постепенно смирилась с флагом. В следующие несколько дней я видел, как она рассматривала его с интересом и подозрением, но в конце концов перестала.

Спустя два месяца я все еще был пленником моей королевы пустыни. Никогда в жизни я не встречал более прекрасного создания; она была красива, когда злилась и когда спала, но только играя раскрывалась во всем великолепии. Я научился любить ее глубоко и искренне. И хотя я все еще ждал того дня, когда смогу сбежать, мне было больно осознавать, что и для нее, и для меня это будет страшный удар – агония скорби, возможно, смертельная агония.

Миньона была на охоте в тот день, а я прогуливался по вершине холма рядом с деревом, на котором висел мой флаг. Вдалеке над песками я увидел темное облако пыли. Оно быстро росло, и я понял, что приближаются всадники. Кто? Арабские солдаты или собратья из Франции? Я поспешил в хижину, чтобы взять оружие и спрятаться.

Отряд быстро приближался. После я узнал, что они заметили мой флаг. Теперь, когда они были близко, я смутно различал французскую форму. Они замедлились, перешли на шаг, всматриваясь в флаг и исследуя каждую впадину, где мог скрываться враг. Мое сердце затрепетало, я вышел вперед с приветственным криком. Но в тот же миг Миньона преградила мне путь. Взбешенная фурия, она стояла между нами. Ее клыки сверкали, морда исказилась от ярости, а в груди рокотало рычание, сотрясавшее все ее тело. Я попытался обойти ее. Встав на задние лапы, она положила передние мне на плечи, и, глядя в ее пламенеющие глаза, я знал, что смотрю в глаза женщины, сошедшей с ума от ревности. Она ударила меня лапой по лицу – жестоко, до крови. Я вскинул винтовку, целясь ей в сердце, и выстрелил.

Миньона испустила долгий крик, полный муки, и упала на спину. О, этот крик! Женский крик! Я отбросил винтовку и упал на колени рядом с ней. Теперь она застонала.

– Миньона! – вскричал я. – Миньона! Прости! Прости меня!

Она попыталась встать, но жизнь угасала в ней. Приподняв белоснежную морду, она начала вылизывать мое лицо и руки, не прекращая стонать. Я знал, что эти стоны означают: «Прощай».

Я обезумел от горя, я мог лишь завывать: «Миньона! Миньона! Моя любимая Миньона! Прощай, но мы встретимся снова, Миньона!»

Солдаты нашли нас лежащими рядом.

Эта книга представляет собой небольшой сборник рассказов, литературных сказок, легенд и притч, окончательно составленный в 1905 г. Сетон-Томпсон посвятил его своей дочери Энн (впоследствии ставшей известной писательницей), которая на момент выхода книги едва появилась на свет и прочитать «Истории…», конечно, смогла не скоро. Реально же они предназначались американским любителям природы и представляли собой сложный синтез художественной и познавательной литературы. Теория Дарвина в виде притчи, размышления об экологии (впрочем, в ту пору и слова такого еще не было) под маской индейской легенды или охотничьего рассказа…

В сборнике «Зверь» мы представляем вниманию читателей только две из этих историй. Легенда о ледяных демонах стилизована под индейский фольклор – но, хотя в других случаях Сетон-Томпсон действительно работал с индейскими преданиями, она представляет собой целиком и полностью литературное произведение. А вот «Великий олень» требует дополнительных комментариев. Этот рассказ полон тревоги по поводу угрозы, нависшей (уже тогда!) над дикой природой, – но вместе с тем он полон и глубокого сарказма, обращенного на коллекционеров рекордных трофеев и любителей охотничьих баек. Сетон-Томпсон осознанно посмеивается над собирателями, как теперь сказали бы, фейков.

Кракен, с которым автор сравнивает Великого Оленя, – мифическое морское чудовище, в основе преданий о котором, видимо, лежат встречи с гигантским кальмаром. Впрочем, Сетон-Томпсон имеет в виду не предания как таковые, а их поэтическое изложение, сделанное Альфредом Теннисоном в сонете «Кракен»: будто бы этот монстр вечно дремлет в океанских глубинах и лишь в день Страшного Суда появится на поверхности.

«Белый королевский олень» в Англии – скорее геральдический символ королевской охоты, чем реальный зверь. Знаменитый «олень из болот Бен Мор», наоборот, совершенно реален, так что легендарным является, если можно так выразиться, само наличие легенды. Этот зверь был убит в 1840 г., его рога (рекордных для Шотландии размеров, но не такие уж большие для Америки) до сих пор хранятся в одном из шотландских замков; конечно, их два, а не три, да и количество отростков на каждом роге – всего лишь десять. «Одинец из Синнамахонинга» – тоже реальный зверь, действительно попавший под выстрел охотника в 1867 году, но он знаменит не столько своими размерами, сколько судьбой: это был последний из лосей штата Пенсильвания. Через десять лет после написания рассказа поголовье лосей в тех краях начали восстанавливать заново – и во многом за это следует благодарить творчество Сетона-Томпсона…

«Олень святого Губерта» – персонаж средневековой легенды, правда, французской, а не германской. Якобы Губерт, на тот момент еще отнюдь не святой, был настолько неистовым охотником, что буквально не мог ни о чем думать, кроме погони за зверями; но когда перед ним предстал олень с крестом между рогами, Губерт осознал неправедность своего пути и обратился к Богу. Парадоксальным образом он при этом продолжает считаться покровителем охотников, а наделенная исключительно острым нюхом порода сен-губеров («гончих святого Губерта»), они же бладхаунды, по преданию, происходит именно от той своры Губерта, которая была с ним во время охоты на чудесного оленя.

Ну а с каким оленем имел дело барон Мюнхгаузен, «правдивейший из охотников», и при каких обстоятельствах он «посадил» посреди оленьего лба вишневое деревце, игравшее роль третьего рога, – это как раз хорошо известно современным читателям!

Блещет лазурью между бурых холмов озеро Часка. Чернеют по его берегам стройные деревья, упираясь макушками в небо. Не счесть Уток и Чаек в его заводях, а отмели усеяли своими норами Водяные Крысы. Гагары и Поганки выискивают пищу у темных плесов. Цапли и Пастушки чинно выхаживают вдоль берега, а потом прячутся в густой осоке. Косяками ходят в глубине Рыбы, прибегают на водопой Олени и Кролики, заливисто поют на ветвях Птицы. А все потому, что на озере Часка, ярко сверкающем днем и покрытом густой синевой в сумерках, построил свой летний дом сам Бог Солнца. Ниньна-бо-джо охраняет свои владения и заботится об их обитателях. Все лето обучал он их правилам жизни и законам охоты. Всю осень водил он их за собой.