Мы задержались в обкоме. Домой пришел я только во втором часу ночи.

На рассвете 22 июня Брест подняли артиллерийские залпы, а уже через несколько часов эти залпы эхом отозвались по всей стране.

Темная мартовская ночь 1943 года. Группа работников Брестского подпольного обкома партии во главе с Сергеем Ивановичем Сикорским вновь на аэродроме. Уже четыре попытки предприняли мы высадиться в тылу врага, но все окончились неудачно. Каково-то будет сегодня? У всех нас тревожно на душе.

Появился командир корабля капитан Костенко[56]. Мы окружили его.

— Товарищ капитан, что скажете обнадеживающего?

— Не волнуйтесь, сегодня все будет хорошо.

— Надежда юношей питает… — бросил кто-то из нас. Но Костенко не слышал, занятый подготовкой к полету.

Скоро поступила команда на посадку. И вот мы уже в полете. На этот раз самолет благополучно пересек линию фронта. Когда далеко внизу медленно проплыли назад пунктиры огневых вспышек, мы снова стали волноваться. Теперь уже в предвидении высадки и перехода в брестские леса. Но Сергея Ивановича больше всего беспокоило не это. Ведь многие из нас уже не раз бывали в тылу врага.

— Главное, товарищи, нам нужно в короткий срок суметь подчинить все отряды и группы, — в который раз высказывает Сикорский затаенную мысль, — добиться централизации управления всем партизанским движением в области. Это придаст движению силу и уверенность, позволит наносить еще более чувствительные удары по оккупантам.

— По-моему, не найдется таких, кто бы не понимал всей важности этого дела, — высказал кто-то предположение.

— Всякое может быть, — уклонился от ответа Сикорский.

Я думал о молодых энтузиастах, о тех, кого узнал и успел полюбить за короткие предвоенные месяцы. Знал, что и в трудные дни борьбы с оккупантами они не остались в стороне. Как-то теперь встретимся…

Подавляющее большинство партизанских отрядов и групп с радостью восприняли весть о прибытии подпольного обкома партии. В течение мая — июня все они были подчинены штабу Брестского соединения. Но нашлись и такие, кто не понимал важности централизации руководства всем партизанским движением, а некоторые не хотели встречи с представителями штаба, боясь проникновения в отряд вражеских лазутчиков. Так произошло с отрядом, во главе которого стояли отважные ребята Василий Постовалов и Виктор Бойко по кличке «Виктор Сумской». Постовалов перед войной служил, кажется, в одной из частей крепости.

Однажды меня вызвали к командиру соединения. У него в землянке сидел и комиссар — Сергей Егорович Егоров.

— Послушай, Федор, ты до войны знал Бойко? — спросил Сикорский.

— Комиссара отряда?

— Да.

— Был у нас член обкома комсомола Бойко, политрук — хороший парень. Если тот — знаю.

— Как будто тот, — говорит комиссар. — Надо тебе идти. Чудят ребята. Никого не допускают. Тебя узнают, поможешь с ними договориться.

Отряд располагался в районе Борщи, Плянта. Путь не дальний и не близкий, если считать партизанскими верстами. Взяв с собой связного, пошел. На опушке леса, в котором стоял отряд, нас неожиданно остановили.

— Стой, кто идет?

Откуда окрик — не пойму. «Хорошо, думаю, несут службу, черти», а вслух говорю:

— Мне к командиру отряда. Я по поручению штаба соединения.

— Если к командиру — сдать оружие, — отвечают из кустов.

Что делать? Лихорадочно соображаю. Сдать оружие — рискованно, но и не сдавать — сразу идти на обострение, значит, наверняка не выполнить задание.

— Ну ладно, — тихо говорю своему связному, — была не была — сдаем.

И вот мы под «конвоем», безоружные. Партизаны ведут нас в штаб отряда.

Приходим. В глаза бросается порядок, подтянутость. Чувствуется, что это дисциплинированное, по-настоящему боевое подразделение. «Конвоиры» вводят нас в домик. В нем — двое. В одном из них сразу узнаю Бойко, но вида не подаю. Пока разглядываю хозяев, провожатый докладывает:

— Товарищ командир, двоих неизвестных задержали, говорят, из какого-то соединения, к вам.

— Что еще за соединение, — недовольно говорит тот, к кому обращаются. — Знать не знаем и знать не хотим.

— Здравствуйте, товарищи, — пропускаю реплику мимо ушей и представляюсь: — Федор Сергеевич! Пришел побеседовать, посмотреть, как живете.

— Живем нормально, — все так же недовольно бросает командир. Бойко внимательно смотрит на меня, молчит.

— Вот принес вам свежую газету почитать, — достаю номер «Правды», свежий по нашим партизанским понятиям: газета была не меньше двухнедельной давности.

Постовалов и Бойко оживились. Бойко не взял, а буквально выхватил у меня газету. Быстро и внимательно осмотрел ее всю, даже понюхал. И тут я увидел, что на глазах у него навернулись слезы.

— Вася, а ведь газета и впрямь наша.

Командир берет газету. Вначале с сомнением, словно нехотя, вертит в руках, потом впивается в нее глазами и читает, читает все подряд. Бойко все так же смотрит на меня, молчит. Молчу и я, пусть, думаю, перебродят.

И тут Бойко не выдерживает.

— Слушай! — восклицает он, хлопая меня по плечу. — Так ты же Ромма — Ромма Федор Дмитриевич, а почему Федор Сергеевич?

— Наивный вопрос, почему ты Сумской? — не даю ему опомниться.

— Тьфу ты, черт! — выругался Бойко. — Ну конечно! Вася, — обращается он к своему командиру. — Верни им оружие. Это же наши. Ромма был секретарем райкома комсомола в Бресте, я его как облупленного знаю.

— Ручаешься? — недоверчиво спросил Постовалов.

— Ты же меня знаешь, Вася. — И воскликнул, обращаясь уже ко мне: — А помнишь, Федя, первый пленум горкома в июне 1940 года? Тогда в городе, по-моему, 900 с чем-то, да и по области двух тысяч комсомольцев не было, а сейчас — сила!

Глаза его горели, от минутной слабости не осталось и следа. Это был комиссар!

— Хорошо. Ребята, отдайте оружие, — приказал тут же Постовалов.

Нам вернули автоматы, и скованности как не бывало. Посыпались вопрос за вопросом. Я рассказал им о подпольном обкоме партии, о штабе соединения и задачах дальнейшей активизации партизанского движения.

— Это замечательно, — одобрительно отозвались оба, — будем колошматить фашистов покрепче, чем до сих пор!

— Немедленно собрать всех, — приказал Постовалов. — Проинформируем, и пусть решают, кто будет их командир. Надо же организационно оформить. Так ведь, Федор Сергеевич?

— Правильно.

Собрались партизаны. Узнав, в чем дело, они в один голос заявили:

— А чего нам избирать, был командиром Постовалов, комиссаром Бойко, и пусть остаются. Нам других не надо.

— А отряд назовем именем Чапаева. Командир наш — Василий.

— И лихой, как Чапай!

На том и порешили. Позже Постовалов и Бойко были утверждены приказом.

Как только собрание закончилось, я подошел к Постовалову:

— Ну, а сейчас не будем терять время, нужно представиться командиру соединения.

— Как смотришь, Витя? — обратился Постовалов к своему комиссару. Было видно, что живут они дружно и хорошо понимают друг друга.

— А что тут смотреть. Надо — иди.

Мы ушли.

Сергей Иванович тепло встретил командира отряда. Побеседовал с ним по душам.

— Наслышаны мы о ваших славных делах, — сказал он в заключение Постовалову. — От имени обкома партии и штаба партизанского соединения объявляю благодарность; награждаю вас и вашего комиссара часами.

— Служим Советскому Союзу! — взволнованно ответил Постовалов за обоих.

— А это вот еще для вас и комиссара, — сказал Сикорский, вручая новенькие, блестевшие вороненой сталью отечественные автоматы. — На складе получите для отряда одно ПТР[57], тол и кое-что из оружия.

— Ох, вот это подарочек! Спасибо, товарищ Сергей, — засиял Постовалов.

А в июле на долю отряда имени Чапаева выпало тяжелое испытание. Гитлеровцы атаковали партизанскую зону в районе Борщи — Плянта. Они намеревались забрать скот, сжечь деревни, угнать молодежь в Германию. Сосредоточив крупные силы, фашисты пошли в наступление. Рассчитывая, видимо, на легкую победу, они вначале бросили в бой одну пехоту. Но партизаны встретили врага дружным ружейно-пулеметным огнем. Теряя убитых и раненых, гитлеровцы отступили. Скоро они предприняли новую попытку сбить наших. И опять враг откатился, понеся потери.