Когда она вошла в комнату, где я находился, то приблизилась ко мне и осторожно вложила в мою руку нож, шепча мне на ухо:

— Дух здесь; он сидит у ног духа вашей жены; ударьте ножом рядом со стулом, который стоит за вами.

Я отказался; она взяла у меня нож и продолжала шепотом: «Я вас освобожу от него; дайте мне двадцать дуро». Я дал их, не раздумывая долго. Тогда старуха бросилась к месту, которое мне только что указала.

В это время, милостивый государь, произошел из ряда вон выходящий случай, сначала меня чрезвычайно поразивший. Госпожа Делиль испустила ужасный крик и без сознания упала на свою постель; я бросился к ней; на левом рукаве ее платья были кровавые пятна. Старуха подошла к кровати, показала мне лезвие ножа, покрытое кровью, и сказала:

— Я, должно быть, убила или смертельно ранила его.

Очень недовольный этим происшествием, я простился с цыганкой, оставившей мне свой кинжал. Понемногу красные пятна на руке жены улетучились без следа; сам кинжал на следующее утро был по-прежнему чист. Я ничего не говорил об этом глупом приключении, так как исчезновение кровяных пятен подало мне мысль, что старая цыганка обрызгала руку моей жены и лезвие кинжала каким-нибудь составом своего приготовления, чтобы ввести меня в заблуждение. Но ваш рассказ о необъяснимой ране господина Леира вновь приводит меня в недоумение.

Я задумался о странном объяснении, данном мне аббатом Жога, о таинственных явлениях отражения, так часто упоминаемых в процессах колдунов. Господин Делиль, удивленный моим молчанием, спросил, что я думаю о его рассказе.

— Еще одним таинственным происшествием больше в странном приключении господина Леира и госпожи Делиль, — отвечал я. — Невольно возникает вопрос, не стоим ли мы перед явлениями, превосходящими наши знания и даже наше воображение. Говорили вы об этом случае отцу Фюрстеру?

— Да.

— Что же он сказал?

— Он задумался, так же, как и вы, и сказал мне, несколько времени спустя, что цыганка меня, должно быть, обманула; возможно, что он ничего не знал о ране господина Леира.

— Неужели баронесса Франшар не сказала вам ничего? Я телефонировал ей в тот же день, когда господина Леира так опасно ранили.

— Она не сказала ни слова.

— Нужно будет посоветоваться с бализакским священником: он хорошо знаком с такими делами, — продолжал я. — Но вернемся к первоначальному разговору. Что вы рассчитываете делать, если положение вашей супруги настолько серьезно, как я предполагаю?

— Думаю убедить ее, чтобы она не отчаивалась; скажу ей, что мы вместе будем просить о расторжении нашего церковного брака, и что найдется средство расторгнуть и гражданский союз. Я выкажу себя ее другом, готовым на всякие жертвы, чтобы вернуть ей здоровье.

— Вы правы. Это будет лучше всего.

Мы приехали. Я прошел к госпоже Делиль; госпожа Франшар находилась в комнате молодой женщины.

Состояние этой бедняжки было крайне плачевное. Чрезвычайно исхудавшая, она казалось, утратила всякую жизненность. В сознание она еще не пришла и дышала с трудом и очень медленно. Члены ее были неподвижны и холодны, как лед, пульс — едва слышен.

Что было делать? Передо мной находилась больная чрезвычайно впечатлительная, нервная, чувствительная. Я счел неосторожным вызвать резкое пробуждение при помощи обыкновенных средств, например, давления на яичники, и предпочел испробовать смешанный метод, правда, не такой верный, но, в случае неуспеха, не приносящий никакого вреда. Я начал делать поперечные пассы по лицу и по груди госпожи Делиль и слегка дул ей в глаза и на область надбрюшия. Четверть часа спустя, она стала дышать свободнее: каталептическая неподвижность исчезла; еще через десять минут она открыла глаза.

— Ах, это вы, господин Эрто? — сказала она. — Очень рада вас видеть.

— Ваш муж и друг, — прибавил я, подчеркивая это слово, — приехал за мной сегодня утром. Я думаю, что ваши испытания пришли к концу. Теперь нужно серьезно лечить вас.

— Слишком поздно, господин Эрто!

— Что за мысль?! Господин Делиль привез вам целебное средство.

— Да, дорогая Люси, — заговорил тут муж. — Я должен просить прощения у вас за то, что не пожелал вернуть вам вашего слова. Вы, наверно, простите меня, так как я не в силах был отказаться от счастья стать вашим супругом. Если бы я мог подозревать настоящее положение вещей, то будьте уверены, я первый посоветовал бы вам остаться свободной. Но еще не все потеряно. Мы, кажется, можем просить о расторжении брака. Мне горько будет потерять вас; но я так вас люблю, что всякая жертва для вашего здоровья доставит мне радость. С сегодняшнего дня я перестаю быть вашим мужем, чтобы остаться искренним и преданным другом. Мне нетрудно будет отказаться от прав, которыми я не пользовался, — прибавил он со смехом.

Госпожа Делиль протянула руку мужу.

— Благодарю вас за вашу доброту, — сказала она. — Я хорошо знаю, что вы никогда не отказали бы мне в сочувствии; но не имею права требовать от вас слишком большой жертвы. Я — ваша жена, и у меня есть обязанности по отношению к вам. Невозможно подвергать ваше имя сплетням; лучше вернуть вам свободу, покинув эту жизнь; она и так уходит от меня. Прошу у вас прощения за то, что не была вам женой, как должна была; Богу известно, что на то была моя добрая воля, но не хватило сил.

— Жертва, которую я приношу, дорогая Люси, велика, и я был бы очень нелюбезным, если бы не преувеличивал ее тягости; но она не останется без награды. Я буду другом, помогающим собственной жене вернуть себе свободу; для того, чтобы оценили эту роль, не нужно, чтобы казалось, что я себе хочу освобождения. Напротив, необходимо, чтобы я являлся примером самоотречения и преданности; я должен потерять вас, соглашаясь на это, но с достоинством и с горестью. Так будет очень хорошо.

Позвольте мне, поэтому, выказывать вам горесть, полную самоотречения, и бескорыстную преданность; мы одни будем знать, что они до некоторой степени преувеличены. Я говорю лишь «до некоторой степени», дорогой друг, потому что нельзя отказаться от прелестной женщины без известной грусти, и, не правда ли, вы вспомните, что я терял вас с сожалением, хотя мне и доставляет большую радость спасти вас, вернуть вам здоровье и счастье?

Люси готова была расплакаться, и я счел уместным вмешаться в разговор.

— Такого решения и следовало ожидать от вашего супруга. Я разделяю его мнение; поступок, на который он решился, чрезвычайно деликатен. Он обеспечит ему сочувствие всех женщин и победы, к которым вы отнесетесь без ревности. Позвольте нам теперь узнать мнение вашего отца; мы ничего не можем предпринять без его согласия. Кажется, есть основание надеяться, что нам удастся убедить его. Все пойдет хорошо; вспомните, что я вам говорил раньше. Лечитесь и старайтесь избегать слишком частых обмороков и припадков экстаза; они вам приносят страшный вред. Я сейчас же к вам вернусь.

Госпожа Франшар вышла с нами и спросила меня о состоянии своей дочери.

— Ваша дочь скоро поправится, если господин Франшар согласится действовать разумно. В противном случае, она проживет недолго. Она умирает от горя и анемии.

— Я пойду с вами к мужу, — сказала госпожа Франшар, стискивая зубы.

Я попросил справиться, может ли барон Франшар принять меня; он тотчас пригласил нас в библиотеку, где я его уже видел. Бедняга очень постарел; как всем, придающим чрезмерное значение общественному мнению, ему было чрезвычайно неприятно, что о нем так много сплетничали соседи. Правда, ничего не знали о неудачном браке его дочери; но очень скорое возвращение новобрачных, продолжительная болезнь госпожи Делиль и постоянные приезды различных врачей возбудили любопытство соседей. Рассказывали о видениях госпожи Делиль, искажали их и считали молодую женщину неизлечимо помешанной. Иные даже осуждали барона за то, что он скрыл от своего будущего зятя прискорбное отсутствие умственного равновесия у Люси. Все эти сплетни дошли до барона и крайне огорчали его.

Поспешный отъезд доктора Понтарлье отнял у барона надежду, зародившуюся при первом его визите. Отказ доктора продолжать леченье грубо вернул Франшара к мрачным выводам, сделанным Кенсаком и мною; лишенный малейшего воображения, со средним умом, руководствуясь лишь узкими буржуазными предрассудками, барон Франшар был сбит с толку. Он видел лишь один исход из запутанного положения, в котором находился: смерть своей дочери, предсказанную Кенсаком. Несчастный любящий отец отчаянно страдал и дрожал при мысли о том, какие «его свет» выскажет суждения, если, действительно, произойдет несчастье.