– Ну а предположим, он его не захочет дать?

– Вопрос не в том, захочет он его дать или нет; план не у него, а у его сестры. Ты должен помнить, что он сын своего отца. Где-нибудь в нем бурлит кровь искателя приключений; такого рода наследственность не вымирает. Посмотри на меня, мой отец был…

– Оставь это, – сказал невинно Лэмбер. – Куда ты метишь? Какое тебе дело до того, какая кровь течет в его жилах? Нам вот что важно: какой-то полоумный наместник нашел при его умирающем отце план, который он переслал сестре Сеттона.

Он вскочил, положил руки в карманы и высоко вытянул голову – привычка, выдававшая его волнение.

Несмотря на то что Уайти был у Лэмбера на посылках, то есть человеком на все руки, и материально от него зависел, все же легко можно было заметить, что Лэмбер его побаивался, и бывали моменты, когда он чувствовал превосходство Уайти, но не мог обходиться без него. Как раз такой момент наступил сейчас. Уайти распоряжался и направлял ход событий по-своему. Он пользовался невероятными выражениями. Чтобы пояснить свое мнение, Уайти строил предложения против всяких правил грамматики. Иногда это был просто неприкрытый разбойничий жаргон, подхваченный им в других странах, – в нем жил бродяга и космополит.

– Ты все равно что красный платок для быка, Лэмбер, – продолжал он злобно. – Люди тебя сторонятся; алмазную историю необходимо немедленно же урегулировать. Люди будут весьма недовольны, если узнают, что россыпи – миф; и они потребуют тогда разъяснения о деле с серебром и о типографии, они соединятся – сознаешь ты это? Ты был глупцом, когда выдумал эту алмазную историю. Это было единственное честное предприятие, которое ты когда-либо предпринимал, но ты его нечестно повел с самого начала. Если бы это было иначе, то Сеттон возвратился бы живым; но нет, тебе потребовался странный компас, так что россыпи-то он мог найти и сделать план, но лишь ты один мог их затем разыскать! О, ты чересчур умный дурак, но ты слишком натянул струну. Теперь слушай, – продолжал Уайти, – молодой Сеттон придет сегодня сюда, и ты должен быть с ним любезным; ты должен быть честным; ты должен пойти ему навстречу; должен вскочить со своего места и сказать: «Ах, это вы, Сеттон, дорогой друг, я вам открою все карты».

– Ты что, с ума сошел? – закричал на него Лэмбер. – Чтобы я…

– Открыл ему все карты, – повторил Уайти, медленно отчеканивая каждое слово, – твои собственные карты, Лэмбер; ты должен ему сказать: «Сын мой, давай объяснимся; дело в том…» и т. д. и т. п.

Что это было за «и т. д.», Уайти в последующие пять минут горячо и шумно разъяснил ему.

По истечении этих пяти минут появился Грен, и разговор внезапно оборвался.

– В три часа, – сказал внизу на лестнице Уайти. – Открывая карты, поступай умело, и ты вывернешься из этой грязной истории.

Лэмбер что-то промычал в ответ, и они расстались.

Это был совершенно другой Уайти, когда он явился в назначенный час. Это был любезный, почтительный, тихий человек, который ввел в контору И. Лэмбера молодого человека.

Фрэнсис Сеттон был красивым юношей, хотя кислая физиономия, которую он считал нужным строить, его уродовала.

Он был подавлен, так как чувствовал, что его хотят перехитрить и обмануть.

Ему было доказано, что если Лэмбер нуждался в его обществе, приглашал его к обеду, не раз брал с собой к «Уайстлерам», то не потому, что финансисту доставляет это удовольствие, и не потому, что Лэмбер знавал когда-то его отца, – а потому, что Лэмберу от него кое-что нужно.

Излишни комментарии, каким образом ему это было объяснено. Возможно, что самая милая, славная и нежная женщина, которая при всем своем очаровании все же только человек, сумела в известный момент чисто по-человечески с достаточной убедительностью вразумить своего сумасбродного брата.

Он вошел в кабинет Лэмбера с недовольным лицом. Лэмбер сидел за письменным столом, на котором была разбросана масса конторских книг и писем. Перед ним лежала раскрытая толстая счетная книга, а по сторонам рассортированные письма. Его секретарь с открытой записной книгой сидел подле.

Бросалась в глаза внушительная чековая книжка, и Лэмбер был действительно очень занят, когда Уайти доложил о приходе молодого человека.

– А, мистер Сеттон! – сказал он, весело улыбаясь и ответив на короткий поклон Сеттона. – Очень рад вас видеть у себя. Уайти, предложи удобное кресло мистеру Сеттону. Мне осталось закончить одно дело.

– Может быть, – облегченно заметил молодой человек, – мне после зайти?

– Только одну минуту, – извинился Лэмбер, – садитесь, пожалуйста. Грен, вы готовы?

– Да, сударь.

– «Милостивый государь, – диктовал Лэмбер, откинувшись на спинку кресла, – при сем препровождаем вам полугодовую ренту в сумме четырех тысяч шестисот двадцати пяти фунтов, семи шиллингов и четырех пенсов. Точка. Мы весьма сожалеем, что не можем вам представить акции нового выпуска; запись на новый выпуск в двадцать раз превысила наличность. С совершенным почтением…» и т. д. Написали?

– Да, сэр, – ответил неподвижный Грен.

«Возможно ли, чтобы это был тот аферист, которого так обстоятельно обрисовала моя сестра? – подумал молодой человек. – Неужели этот человек может опуститься до того, чтобы заманить меня в игорный притон с целью выиграть пару сот фунтов?»

– Пошлите Каутсу чек, на сколько? – спросил Лэмбер.

– На шесть тысяч, – ответил Грен наобум.

– И заплатите этот маленький счет Уэллсу – приблизительно четыреста… Эти маленькие счета на вино растут.

Последняя фраза была обращена к Сеттону, который участливо улыбнулся.

– Ну, теперь, кажется, все… – Лэмбер собрал бумаги. – О, здесь еще письмо от С.!

То, что он держал в руке, было в действительности счетом на вино, о котором он намекнул Грену.

– Напишите ему, что мне очень жаль, что я не могу с ним отправиться в Ковес, – я ненавижу чужие яхты. – Он с улыбкой обратился к молодому человеку: – К несчастью, я не могу себе больше, как в прежние годы, позволить собственной яхты…

Он откинулся на спинку кресла, когда за Греном закрылась дверь.

– Ну, господин Сеттон, мне бы хотелось поговорить с вами откровенно; вы не обидитесь, если Уайти будет присутствовать, не правда ли? Он в большинстве случаев мой доверенный.

– Я ни на чье присутствие не обижаюсь, – возразил молодой человек, хотя, очевидно, он себя чувствовал нехорошо, так как он точно не знал, какую цель преследовал Лэмбер.

– Мистер Сеттон, – начал Лэмбер медленно, – кажется, вы тогда были в школе, когда ваш отец отправился в Западную Африку?

– Я в это время держал экзамен в Оксфорд, – быстро ответил молодой человек.

Лэмбер кивнул головой.

– Вы ведь знаете, что я финансировал тогда эту злополучную экспедицию?

– Я слыхал, что вы были причастны к ней.

– Да, был, – сказал Лэмбер, – мне это, однако, стоило… но это к делу не относится. Ну вот, мистер Сеттон, буду с вами откровенен. У вас, наверное, такое впечатление, будто я искал вашего знакомства, преследуя какие-то иные цели. Не отрицайте. Это меня…

– Уязвило, – вставил молчавший Уайти.

– Да, больно уязвило. Я знаю человеческую натуру очень хорошо, мистер Сеттон, и, если кто обо мне плохого мнения, я это чувствую инстинктивно.

Необходимо заметить, что это ощущение исходило не столько из наблюдательности самого Лэмбера, сколько из информации, полученной им от Уайти.

– Мистер Сеттон, не буду отрицать, что я преследовал другие цели, ища вашего знакомства.

Лэмбер наклонился вперед, положил руки на колени и начал серьезно:

– Когда ваш отец…

– Бедный отец, – промычал Уайти.

– Когда ваш бедный отец умер, вам, или, вернее, вашей сестре, так как она была старшей, был послан план, карта, указывающая маршрут вашего отца. В прошлом году я случайно узнал о существовании этого плана и написал по этому поводу вашей сестре письмо.

– Насколько я понимаю, мистер Лэмбер, – ответил Сеттон, – вы после смерти отца даже не попытались нас разыскать; хотя вы и не были ни в какой мере ответственны за его судьбу, все же моя сестра полагает, что ваш долг был поинтересоваться, как обстоит дело с обеспечением оставшихся благодаря этой экспедиции сирот.