– Спокойной ночи вам, – сказал мистер Роулайсон.
– Пусть Аллах хранит вас, эфенди, ночью и днем, – ответили они, поклонились и ушли.
Их провожало глухое, похожее на далекий гром ворчание Саба, которому суданцы, по-видимому, не понравились.
Через три дня начались общие экскурсии, иногда по узкоколейным подъездным путям, которых много настроили в Мединет-эль-Файюме англичане, иногда на ослах, а иногда и на верблюдах. Оказалось, что в похвалах, которые рассыпал по адресу этих животных Идрис, было, конечно, много преувеличения, потому что не только фасоль, но даже и человек нелегко мог удержаться в седле. Но была также и правда: верблюды действительно принадлежали к породе «хегинов», то есть верховых, а так как их хорошо кормили дуррой (местной или сирийской кукурузой), то горбы у них были жирные, и бежали они так резво, что приходилось их сдерживать. Суданцы Идрис и Гебр, несмотря на дикий блеск их глаз, снискали общее доверие и симпатию благодаря своей услужливости и предупредительной заботливости о Нель. У Гебра на лице было всегда страшное и как будто зверское выражение; но Идрис, быстро сообразив, что это маленькое существо является любимицей всего общества, при каждом случае заявлял, что она ему дороже, чем «своя душа». Мистер Роулайсон, правда, догадывался, что через Нель Идрис метит в его карман, но, будучи уверен в то же время, что нет на свете человека, который не полюбил бы его малютку, он был ему очень признателен и не жалел «бакшиша».
В течение пяти дней общество посетило неподалеку от города развалины древнего Крокодилополиса, где египтяне поклонялись некогда богу Собеку, у которого было человеческое тело, а голова крокодила. Следующая экскурсия была к пирамиде Ханара и к развалинам Лабиринта, а самая продолжительная – на верблюдах – к озеру Кароуну. Северный берег его представляет голую пустыню, среди которой, кроме развалин древних египетских городов, нет никаких следов жизни. Зато к югу тянется плодородная, прекрасная страна, и сами берега, поросшие вереском и тростником, кишат пеликанами, фламинго, цаплями, дикими гусями и утками. Вот уж где Стась нашел случай щегольнуть меткостью своих выстрелов и из простого ружья, и из шикарного штуцера; он попадал так ловко, что после каждого выстрела раздавалось изумленное чмоканье Идриса и гребцов-арабов, а падавшую в воду птицу встречали крики: «Бисмиллах!» и «Машаллах!»
Арабы уверяли, что на противоположном, пустынном берегу водится множество гиен и шакалов и что, если подбросить среди песков дохлую овцу, можно почти наверняка пристрелить какого-нибудь зверя. Поверив им, пан Тарковский и Стась провели две ночи в пустыне, у развалин Димэ.
Но первую овцу украли тотчас по уходе охотников бедуины, а вторая приманила только хромоногого шакала, которого уложил Стась. Дальнейшую охоту пришлось отложить, так как обоим инженерам понадобилось уехать на осмотр гидротехнических работ, которые велись при Баар-Юссефе, близ Эль-Лухума, на юго-восток от Мединета.
Мистер Роулайсон ожидал только приезда мадам Оливье. К несчастью, вместо нее пришло письмо от врача, что прежняя рожа на лице возобновилась после укуса и что больная довольно долго не сможет уехать из Порт-Саида. Положение стало действительно трудным. Брать с собой детей, старуху Дину, палатки и всю прислугу было невозможно хотя бы по той причине, что инженерам нужно было быть сегодня тут, завтра там, а могло случиться, что они получат предписание добраться до большого канала Ибрагима. Ввиду этого, после короткого совещания, мистер Роулайсон решил оставить Нель под присмотром старухи Дины и Стася и на попечении агента итальянского консульства и местного «мудира» (губернатора), с которым он имел случай познакомиться. Он обещал Нель, которой жалко было расставаться с отцом, что из всех ближних местностей они оба с паном Тарковским будут заезжать в Мединет или, если встретится что-нибудь достопримечательное, будут вызывать детей к себе.
– С нами едет Хамис. Когда нужно будет, мы его за вами и пришлем. Дина пусть не оставляет Нель; но так как Нель делает с ней все, что захочет, то ты, Стась, смотри за обеими.
– Можете быть спокойны, – ответил Стась, – я буду оберегать Нель как родную сестру. У нее есть Саба, а у меня – штуцер. Пусть только кто-нибудь попробует ей что сделать…
– Не в этом дело, – сказал мистер Роулайсон. – Ни в Саба, ни в штуцере, наверно, не окажется необходимости. Будь только добр и смотри, чтоб она не уставала и, особенно, чтоб не простудилась. Я просил консула, чтоб он вызвал доктора из Каира, если она захворает. Хамиса мы будем присылать сюда за сведениями возможно чаще. Мудир тоже будет вас навещать. Притом я думаю, что нам не придется уезжать надолго.
Пан Тарковский тоже дал Стасю перед отъездом ряд наставлений. Он объяснил ему, что Нель не нуждается в его защите, так как в Мединете, как и во всей провинции Эль-Файюм, нет ни диких людей, ни диких животных. Думать о чем-нибудь подобном смешно и не подобает мальчику, которому пошел уже четырнадцатый год. Пусть он только смотрит, чтоб у Нель было все, что нужно, и вовремя, и пусть не предпринимает сам, а тем более с Нель, никаких экскурсий, особенно на верблюдах, езда на которых как-никак всегда бывает утомительна.
Но Нель, слыша это, состроила такую печальную гримаску, что пану Тарковскому пришлось ее успокоить.
– Не печалься, – сказал он, гладя ее по головке. – Вы будете ездить на верблюдах, но только вместе с нами или к нам, если мы пришлем за вами Хамиса.
– А самим нам нельзя ехать, даже вот столько-столечко? – спросила девочка, показывая на пальчике, какими маленькими прогулками она бы удовольствовалась.
Оба отца в конце концов согласились, чтоб дети ездили гулять, но только на ослах, а не на верблюдах, и не к развалинам, где легко попасть в какую-нибудь яму, а по дорогам за город, среди полей и садов. И всегда с ними должен быть переводчик и еще кто-нибудь из прислуги Кука.
Рассказав детям, как им вести себя, оба инженера уехали, но в первый раз недалеко – в Ханарет-эль-Макту, где провели десять часов и вернулись к ночи в Мединет. Это повторялось в течение нескольких дней сряду, пока они не осмотрели все ближайшие работы. Потом, когда им пришлось уезжать подальше, но все-таки не очень еще далеко, приезжал ночью Хамис и рано утром брал Стася и Нель в те города и местечки, где родители хотели показать им что-нибудь интересное. Дети проводили большую часть дня со своими отцами, а к закату солнца возвращались в Мединет, в палатки. Бывали, однако, дни, когда Хамис не приезжал, и тогда Нель, несмотря на общество Стася и Саба, в котором открывала все новые достоинства, с тоскою ждала посланца.
Наконец оба инженера вернулись в Мединет.
Но два дня спустя они опять уехали, объявив, что на этот раз надолго и что им, наверно, придется добраться вплоть до Бени-Суэфа, а оттуда до Эль-Фахена, где начинается канал того же названия, который тянется далеко на юг вдоль Нила.
Дети были очень удивлены поэтому, когда на третий день, часов в одиннадцать утра, Хамис появился в Мединете. Первым встретил его Стась, который пошел на пастбище посмотреть на верблюдов. Хамис разговаривал с Идрисом и только сказал Стасю, что приехал за ним и за Нель и что скоро придет к ним в палатку и скажет, куда им нужно будет уехать с ним по поручению родителей. Мальчик тотчас же побежал с радостным известием к Нель, которая играла в это время перед палаткой с Саба.
– Знаешь, Хамис здесь! – крикнул он ей еще издали.
Нель стала подпрыгивать на обеих ножках, как прыгают дети через скакалку.
– Поедем! Поедем!
– Да-да, поедем – и далеко!
– А куда? – спросила Нель, откидывая ручонками со лба волосы, которые спускались ей на глаза.
– Не знаю. Хамис сказал, что сейчас придет сюда и скажет.
– А откуда ты знаешь, что далеко?
– А я слышал, как Идрис говорил, что он и Гебр сейчас отправятся с верблюдами. Это значит, что мы поедем по железной дороге, а верблюды будут ждать нас там, где наши папы. А оттуда мы, вероятно, поедем дальше.
