Между тем русские послы вели под Смоленском бесполезные переговоры с польскими вельможами, которые в первую голову требовали сдачи Смоленска, осаждаемого Сигизмундом. Так как послы наши никак не хотели согласиться на это, то Сигизмунд объявил их пленниками и отправил в Польшу, куда отвезли также и бывшего царя Василия с братьями.

Почти в то же время тушинский самозванец был застрелен одним из своих приближенных, крещеным татарином Урусовым. Смерть его развязала руки тем из русских, которые согласились признать царем Владислава только из страха ко второму Лжедмитрию. Притом же весть о замыслах Сигизмунда, ярого католика, возбуждала в Москве общий ропот.

Патриарх Гермоген, «начальный человек» в это безгосударное время, разослал по городам грамоты, в которых призывал ратных людей на защиту веры и отечества. Составилось ополчение. Дружины двадцати пяти городов подступили к Москве. К ним присоединилась служившая прежде Тушинскому вору казацкая вольница под начальством Трубецкого, Заруцкого и других предводителей.

Ополчение, подступив к Москве, на ее месте нашло одно пепелище, среди которого возвышались стены Кремля и Китай-города: на Страстной неделе (1611) поляки, теснимые взбунтовавшимися против них москвичами, сожгли столицу. Польский гарнизон крепко засел в стенах Кремля и Китай-города и мужественно выдерживал осаду русского ополчения, подступавшего в числе 100 тысяч человек.

Установлено было временное правительство. С общего согласия начальство над войском и управление государственными делами приняли на себя трое вождей: князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, Иван Мартынович Заруцкий и думный дворянин Прокопий Петрович Ляпунов. Но эти вожди постоянно ссорились между собой. По уму и горячей преданности общему делу из них выдавался особенно Ляпунов. Но он возбудил против себя неудовольствие своим крутым нравом и неуступчивостью.

Особенно ненавистен он стал казакам, которых строго преследовал за убийство и грабежи. Этой ненавистью казаков воспользовался Гонсевский, чтобы погубить Ляпунова как человека наиболее опасного для поляков: он переслал в казацкий стан подложную грамоту, написанную от имени Ляпунова и заключавшую в себе приказ истреблять казаков. Казаки, по своему обычаю, собрались в круг, призвали Ляпунова к ответу и изрубили его саблями.

Со смертью главного вождя земское ополчение расстроилось, дворяне разъехались по домам, а казаки хотя и остались под стенами столицы, но занимались более грабежом соседних областей, нежели осадой.

Беда за бедой обрушивалась над Русской землей. Смоленск после двадцатимесячной доблестной обороны сдался Сигизмунду. Новгород, еще не забывший своей древней политической независимости, отделился от Москвы и отдался под покровительство Швеции. Псков, в котором в Смутное время происходила борьба между лучшими гражданами, сторонниками московского правительства, и меньшими людьми, приверженцами казацкой вольницы и простонародья, признал царем Лжедмитрия III (бывшего дьякона Исидора, по другим известиям – московского дьякона Матвея).

В разных местах появились отряды «шишей» (партизан). Казань присягнула сыну Марины (от второго Лжедмитрия). В Астрахани происходили сильные смуты, и явились один за другим самозванцы. С юга набегали на русские земли татары. На востоке взбунтовалась черемиса.

Более плачевного состояния не бывало на Русской земле. Казалось, ее разорвут на части. Шведы в Новгороде, самозванец во Пскове, поляки в Смоленске и в самом сердце Русской земли, в Москве, в священном Кремле. Шайки их рыщут по дорогам и селам, грабят все, чего недограбили раньше, разоряют то, чего прежде недокончили. Казацкие полчища под Москвой под видом защиты русского дела ищут только наживы; ватаги их, посылаемые за кормом по волостям, обирают и теснят несчастный люд не меньше поляков.

Земля опустошена, святыни поруганы, всякое правительство уничтожено, враги-хищники и внутри земли, и по окраинам ее.

В довершение всех бедствий настал голод. «И было тогда, – говорит современное сказание, – такое лютое время Божия гнева, что люди и не чаяли впереди спасения себе. Чуть не вся земля Русская запустела. И прозвали старики наши это лютое время Лихолетьем, потому что тогда была на Русскую землю такая беда, какой не бывало с начала мира: великий гнев Божий на людях, глады, моры, зябели на всякий плод земной. Звери пожирали живых людей, и люди людей ели. Пленение было великое людям! Жигимонт, польский король, все Московское государство велел предать огню и мечу, ниспровергнуть всю красоту благодеяния земли Русской».

Казалось, пришел конец Русской земли…

В подобном безвыходном положении находилась некогда (в начале XV в.) Франция, которой угрожало английское завоевание. Когда, казалось, все погибло, явилась из Лотарингии вдохновенная Иоанна д’Арк. Чего не могли сделать при всех усилиях король и его вельможи, то совершила без труда Орлеанская дева: Францию спасла молодая простодушная крестьянка.

И на святой Руси, когда она стояла на краю погибели, явился такой вдохновенный, простой и незнатный человек, с именем которого неразрывно связано спасение ее от лютых врагов.

Жив еще был русский народ, и не умерла еще в нем святая вера, его главная сила и опора. Опираясь на эту силу, он воспрянул духом и восторжествовал над своими врагами. В скорбную, безотрадную пору междуцарствия Троице-Сергиева лавра явилась истинным ковчегом спасения, верная духу и примеру святого основателя ее. Когда смолк голос патриарха Гермогена, этого страдальца за веру и отечество, запертого в тесное заключение и затем заморенного голодом, заговорил другой великий подвижник – Дионисий, архимандрит Троицкой лавры. Архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын[4] рассылали во все концы гибнувшего государства красноречивые увещательные грамоты, в которых яркими чертами изображали неистовство поляков, поругание святыни, гибель отечества и слезно умоляли весь народ русский собрать последние силы и идти на очищение Москвы от неприятеля. Эти грамоты, переписанные во множестве списков «борзыми писцами», пересылались из города в город и возбуждали в народе сильное религиозное воодушевление, особенно в северо-восточных областях России, менее других пострадавших от польских и казацких шаек.

Возбуждение народа было сильно. По всем важнейшим городам зашумели оживленные сходки. Сходились и горожане, и соседние крестьяне для земского совета, чтобы всем миром надуматься, как беде пособить. Города стали пересылаться между собой грамотами, побуждая друг друга стать заодно против общих врагов. Воодушевление народа росло. Нравственное и религиозное возбуждение становилось все сильнее и сильнее. Повсюду стала носиться молва о чудесных видениях и знамениях. Говорили, что в Нижнем Новгороде один благочестивый человек, Григорий, сподобился в полуночи страшного видения: видел он, будто крыша с его дома снялась, великий свет осиял его покой, и явились два благолепных мужа с воззванием о покаянии и очищении всего государства[5]. Носились слухи о видениях во Владимире, в Троицкой лавре.

Набожный народ только от Божьей помощи ждал спасения и считал необходимым особенным способом очиститься от грехов и умилостивить Бога покаянием и постом. По всем городам приговорили поститься три дня в неделю, в понедельник, вторник и среду ничего не есть, а в четверг и пятницу сухо есть. Так готовился народ к великому делу. Настроение народа было таково, что он готов был всеми силами подняться на борьбу. Нужно было только начало, толчок да нужен был настоящий русский вождь.