Ей показалось, что если она прижмется к нему, то воспарит, как

свободная чайка в небе. Асу кинулась ему в объятия. Вурал

нежно обнял ее и прошептал ласково:

– Асу, как же я соскучился по тебе… Милая моя, любимая.

Счастливая девушка взглянула в глаза любимого человека:

– Если бы ты знал, как же я люблю тебя. Я думала, ты

больше ко мне не подойдешь… После того как ты ушел, ни

в чем не разобравшись.

Вурал прижал свой указательный палец к ее алым губам

и прошептал:

– Нам нужно с тобой серьезно поговорить. Но это позже.

Он стал ее целовать, и они, словно алая роза и утренняя роса,

слились воедино. Они спали, словно две окрыленные розы, пор—

хающие где—то высоко в небе, лаская друг друга нежными ле—

пестками своих бутонов.

Турция. Стамбул.

Шли недели, мое тело становилось все крепче и крепче.

Я чувствовала, как прибывали силы. С каждым днем мне стано—

вилось все лучше. По результатам последних обследований меня

выписали и вскоре привезли в особняк Устюнов. Доктор посо—

ветовал поместить меня в отдельную комнату. Там я смогла бы

отдыхать и разрабатывать свои руки и ноги.

В особняке Вурал каждый день заглядывал ко мне и даже

помогал с гимнастикой для ног. С каждым днем я все больше

и больше воспринимала его как благородного человека. Но мое

нахождение в этом особняке сильно огорчало госпожу Фереде.

Женщина почти потеряла покой и сон. Она все время говорила

Ясмин, чтобы она не заходила ко мне в комнату, потому что

я внучка убийцы ее родного отца. Фереде обвиняла меня при

каждой возможности. Господин Охмет все еще находился в боль—

нице. Доктора утверждали, что ничего хорошего ожидать не сто—

ит. С каждым днем состояние его становилось хуже. Госпожа

Белькиз не покидала стен больницы, женщина сидела у его

изголовья. Ибрагим вновь уехал в Венгрию. Несмотря на се—

мейные трудности, он вернулся к себе домой. Вурал поговорил

с Асу и Назан о переезде в Стамбул. Он купил им новый дом

в другой части города, чтобы Асу была как можно дальше от

особняка Устюнов. Вскоре девушки приехали в мегаполис. Явуз

тоже узнал, что Асу переехала из Вана в Стамбул, и помчался

вслед за ней. Савашь так же, как и я, поправлялся. Он пил

настойки знахаря, считая его своим отцом. После своего выздо—

ровления он узнал из газет, что Кималь вместе с моей матерью

погибли в автокатастрофе, а я вышла замуж за младшего брата

Кималя – Вурала, что господин Охмет находится в критичес—

ком состоянии в больнице. Но самое страшное – что его ищет

полиция и Интерпол Турции. Все утверждают, что это он убил

своих родных.

Однажды рано утром я проснулась и встала с кровати само—

стоятельно, пошла очень медленно на кухню для того, чтобы

приготовить себе чай. Как только я его приготовила, в кухню

зашла госпожа Фереде. Она гордо подошла к шкафу, будто спе—

циально толкнула меня плечом, хотела уйти, но я схватила ее за

руку и высказала ей все:

– Зачем ты так поступаешь, сестра Фереде? Что я тебе сде—

лала? Скажи мне, в чем моя вина? Разве я хотела выходить

замуж за твоего брата? Я умоляла, падала в ноги! Но твой брат

выбрал меня! Меня, понимаешь? Я стала жертвой древних обы—

чаев!

Странно, но мои слова не подействовали на нее. Она стояла

словно разъяренная тигрица, которая желала наброситься на меня.

И она набросилась с колкими фразами:

– Ты виновата в том, что появилась на свет божий! В том, что

это ты! В том, что ты внучка убийцы моего мужа! Из—за твоего

деда у тебя тоже руки в крови! Ты вся залита кровью! Вся!

Брошенные фразы взбесили меня. Словно опять началась

буря в тихом море. Я прокричала с огромной злобой:

– Не смей! Не смей мне говорить, что мои руки в крови!

Если… Если сама не знаешь, в чем твои руки!

Я не видела, что в тот момент, когда я все это говорила, на

кухню зашла маленькая Ясмин. Девочка шла за водой, как вдруг

увидела, что я держу ее маму и словно рычу на нее. Малютка

очень сильно испугалась и от ужаса схватила фарфоровый чай—

ник с кипятком и швырнула его в меня с криком сквозь

слезы:

– Убийца! Убийца, отпусти мою маму!

Как только чайник ударился об меня, от боли и жжения

я отпустила Фереде. Ясмин в ту же секунду подбежала к матери

и увела ее из кухни. Она смотрела на меня с глубокой ненави—

стью, словно ядовитая змея, которая хотела ужалить.

Кипяток ошпарил мне стопы. К сожалению, я только начала

ходить, и тут такое. Мои ноги сковала боль, и мне было невыно—

симо идти. От обиды и боли я села возле осколков этого злопо—

лучного чайника и тихонько заплакала. В моей голове проматы—

вались слова этой маленькой девочки: «Убийца, отпусти мою

маму!» Смотря на разбитый фарфор, я подумала: «А возможно,

Ясмин и права. Я убийца! Ведь из—за меня погибло столько

людей, из—за меня. Я принесла в этот дом одни лишь страдания

и смерть». От злости я ударила рукой по этим осколкам и не

заметила, как порезала руку. Я не ощущала физической боли,

я чувствовала, как у меня болит душа из—за мук, мои глаза

плакали, моя боль выходила вместе со слезами на волю, чтобы

испариться и улетучиться далеко—далеко, туда, где никого нет.

В это время Вурал только что вернулся из больницы мрачнее

грозовой тучи. Когда он проходил мимо кухни, то услышал, как

я плакала там. Заглянув туда, молодой человек увидел кровь, ос—

колки разбитого чайника, мои обожженные ноги. Вурал посмот—

рел в мои несчастные глаза, присел рядышком и спросил меня:

– Бихтер, что случилось? Почему ты одна и к тому же

в крови?

Вытирая слезы с глаз, я ответила с грустью в голосе:

– Просто твоя невестка и племянница считают меня убий—

цей. Они говорят, что мои руки в крови. А знаешь, Вурал, это

еще нужно посмотретъ, чьи руки залиты кровью. Мои или ваши?

Если бы она знала то, что знаю я, она бы молчала и не заставля—

ла бы свою дочь нести этот бред.

Удивительно, но Вурал так расчувствовался, что обнял меня

и сказал очень плохую весть:

– Одна беда не приходит в ворота.

Его слова меня насторожили, и я спросила:

– Что—то произошло?

Я по сей день помню, как он посмотрел на меня. В его

взгляде была такая тоска и печаль, что в моей груди сжималось

сердце. Он сказал эти слова так тихо и осторожно, что на моем

месте никто бы не остался равнодушным к нему.

– Папа умер три часа назад.

Мне было искренне жаль его. Я понимала его как никто

другой. Я прижала его к груди и сказала:

– Поплачь, не стесняйся никого. Эта рана все равно будет