— Спасибо большое, я подумаю, — вежливо ответила я.

Надо же, предчувствие меня не обмануло: день-то как удачно начался, с предложения руки и сердца!

— Давай думай, только быстрее, желающих знаешь сколько? — прищурился бомж. Глаза у него были веселые, и он, похоже, был трезвый, спиртным не пахло. — Я — Геннадий.

Мне ничего не оставалось, как в свою очередь представиться:

— Очень приятно. Маша.

Сказала и сама себе удивилась: почему Маша? Неподалеку раздался непристойный хохот:

— Хороша Маша, да не наша!..

Подельники матроса-Геннадия забавлялись и отпускали всякие скабрезные шуточки. Он разжал руку.

— Берегите себя, Мария.

— И вы тоже!

Надо же, думала я, возвращаясь домой, когда-то Гена, наверное, был нормальным симпатичным парнем. У него была работа, и жена, и дети, и любимая теща. Может, он и вправду служил на флоте. Что же случилось потом? Что довело его до подзаборной жизни? Мысли сами перескочили к наболевшему.

Накануне опять звонил Раевский, опять говорил все те же слова. Мне показалось, что он пьян.

— Мэри, как ты? — унылым голосом спрашивал Раевский.

— Мишенька, у меня все хорошо. А ты как?

— Да что про меня, вчера опять не повезло, — объяснял в трубку Раевский. — Но мне обещали в долг, и завтра я отыгра…

— Послушай, — решительным тоном начинала я. — Мне тут Маринка нашла специалиста, тебе к врачу надо.

— Мэри, что ты говоришь? Я людей в белых халатах на дух не переношу. Как вижу белый халат, сразу спазмы в животе начинаются…

— Миша, ну какие спазмы, ты же совсем молодой, давай я с тобой вместе пойду…

— Мэри, со мной будет все в порядке, — бодрился Раевский. — Звони…

Что угнетало меня больше всего — Раевский не жаловался, не обвинял, не грубил. Ему просто было приятно слышать мой голос, а я-то, я жизнь ему погубила! Сколько раз приходила мне в голову мысль, не потащи я тогда Мишу в это проклятое казино, ничего бы не случилось! Может, он справился бы со своей пагубной страстью, мы бы поженились, и семейная жизнь отвлекла бы его от игры. И я не оказалась бы в растреклятом месте под названием «Айс-Парадайс» и не думала бы сейчас о Степане…

Правильно ли я сделала и выйдет ли все то, что я задумала? Сомнения раздирали душу — а вдруг я совершила ошибку и всю оставшуюся жизнь буду проклинать и корить себя?..

Но снова и снова вспоминала я ледяные удавьи глаза и понимала: с этим человеком у меня нет и не может быть будущего. Но во имя нашего прошлого я помогу ему — в первый и последний раз…

Электричка, по известному закону подлости, ушла из-под носа — прибыв на платформу, я разглядела лишь ее зеленый хвост. Следующая по расписанию приходила через час — летнее расписание еще не включили, — и я решила пойти «голосовать».

Машин было немного. Солнце слепило прямо в глаза, а темные очки я забыла дома. Возле меня с визгом затормозила иномарка. Окно медленно опустилось.

— О! Какой роскошный дэвушка!

Какой урожайный на комплименты сегодня день! Защищаясь от солнца, я прикрыла глаза рукой и не сразу смогла разглядеть две жуткие рожи; одетые в черное, они скалились внутри салона. Невольно вспомнился Варик со своей свитой, лексикон у кавказцев один на всех, стандартный. Я поежилась.

— Спасибо большое, я жду машину, — залепетала я, включив «дурочку». — До свидания, всего хорошего! — ссориться с ними не надо, белый день, а все равно страшно.

— Можэт, передумаешь, а? Давай, поехали, а, покатаемся?..

— Большое спасибо, — твердила я.

Это была плохая мысль — выйти на обочину и ловить машину. Иномарка явно не собиралась уезжать. Вот сейчас вылезет зверь кавказский и затащит меня в свое логово! Убегать — некуда, за спиной лес. Одета я, конечно, по-спортивному, и на ногах проверенные старенькие кроссовки, но бегунья из меня еще та. На мое счастье, где-то далеко послышался вой сирены, постепенно приближающийся к нам. ГАИ!

— Пака, красавица, как знаэшь! — и иномарка укатила.

Видимо, кавказцы не захотели лишний раз привлекать внимание правоохранительных органов. Я перевела дух. Пронесло! Пожалуй, надо заканчивать экзерсисы и пилить обратно, на электричку. Вдруг блестящий, словно только что из салона, цвета слоновой кости «Мерседес» замигал правым огнем, переместился на обочину, дал задний ход и стал медленно пятиться ко мне. Все-таки придется убегать, подумала я, крепче сжала сумку и подобралась.

Водитель остановил машину, открыл дверцу и — передо мной стоял Сашка Таланов собственной персоной.

От волнения дыхание перехватило и внутри что-то куда-то ухнуло. Не помню, я красила ресницы сегодня или нет? Наверно, нет, ведь к родителям еду. Какой ужас! А ведь дождалась-таки машины, не соврала людям в черном! Он медленно снял темные очки и смотрел на меня не отрываясь. И как будто не удивлялся тому, что увидел меня здесь, голосующей на дороге. Будто встреча эта была запланирована и не было нескольких лет разлуки, а расстались мы буквально вчера.

— Ну здравствуй, — сказал Сашка.

Голос был до боли привычным, родным, но еще каким-то повзрослевшим, заматеревшим, что ли. И весь Сашка тоже казался — знакомым, узнаваемым, но одновременно жутко изменившимся — или это просто новая куртка? Да у него короткая стрижка, осенило меня, Таланов состриг свои черные кудри! Сколько же мы не виделись? Года полтора? Больше?

— Машка, ну скажи хоть что-нибудь, — словно прочитав мои мысли, сказал Сашка. — Я безумно рад тебя видеть. А ты?

Держался он естественно, легко и просто. Куда-то ушла его прежняя суета, движения обрели цельность и значимость. Полуспортивный стиль — джинсы и мягкий пуловер — необычайно шли ему.

— Я? Я тоже рада.

— Куда ты едешь, если не секрет? — деликатно спросил Сашка.

— Не секрет, — засмеялась я. Волнение потихоньку отпускало. — К родителям, в деревню. Вот, голосую, но все какие-то придурки останавливаются. Ой!..

Сашка громко искренне расхохотался:

— Придурки вроде меня? Здорово, ты в своем репертуаре!

— Саша, я не хотела…

— Я понял, Маш! Женская непосредственность очень тебе к лицу. Как, впрочем, и все остальное, — многозначительно добавил он, внимательно меня разглядывая.

От этой «Машки» встал ком в горле. Я постепенно заливалась краской. Дурацкое свойство — краснеть в самых неподходящих ситуациях. Хотя он сказал, что непосредственность мне к лицу… Вспомнилась бабуля, которая всегда учила меня: «Машенька, завсегда будь собой, как сердце велит, так и поступай… И своих чуйств (бабушка, деревенская душа, так и говорила: “чуйств”) не стесняйся ни бога ради».

И еще бабуля всегда говорила, что плохие люди — не краснеют. Остается порадоваться хоть этому, играла-играла в стерву, а осталась хорошим человеком!

При мысли о бабушке мне сразу стало легче, я просто улыбнулась Сашке. Сейчас мы попрощаемся, он заберется обратно в свою элегантную махину и помчится в дальние дали, а я спокойно поплетусь на платформу и буду ждать электричку…

— Машка, я могу предложить отвезти тебя? — мягко спросил Сашка и машинально провел рукой по лбу, там, где всегда болталась непослушная прядь.

— А что, ты не занят?

— У меня есть дела, конечно, но для тебя…

В общем, до пятницы, — он наклонил голову набок, как всегда перед тем, когда хотел отпустить какую-нибудь хохму, — я совершенно свободен. Это очень далеко?

— Едем!

Откуда у Сашки такой автомобиль? Может, одолжил у знакомых? Вряд ли, такими машинами не разбрасываются. Даже господин Беседовский присвистнул бы от удивления. К тому же Сашка смотрелся очень органично в светлом кожаном салоне. Машину он вел спокойно и уверенно.

Свободной рукой Сашка потыркал какие-то кнопочки на почти самолетной панели, и блаженные звуки Вивальди наполнили салон. Насколько мне помнится, Таланов всегда был равнодушен к музыке.

— Ты любишь классику? — удивленно спросила я.

Сашка усмехнулся и быстро взглянул на меня поверх очков.

— Да не то чтобы люблю… Так, на всякий случай, — неопределенно ответил он.