— Н-да… Хорошего мало…

— Да… А потом Анна расцвела, этого невозможно было не заметить. Она поступила на филфак, мальчишки совершали из-за нее разные глупости.

— А что потом?

— Ну… Денег-то не было. А выглядеть хорошо хотелось. И на одном фуршете она встретилась с Громовым. Тот потерял из-за нее голову и сделал предложение. Он ведь в чем-то очень старомоден, этот банкир.

Я промолчала, подумав, как замечательно, что на свете остались еще старомодные мужчины, эдакие мамонты в нашем суперсовременном мире.

— А дальше?

— Они поженились.

— И жили долго и счастливо?

— Не совсем. Он был намного старше ее, хотел тихой, спокойной жизни.

«Да, — подумала я, — это я понимаю. Я ведь тоже всегда хотела тихой гавани, чтобы приходить вечером домой к любимому человеку… Чтобы по утрам разливать кофе из кофейника в две чашки и видеть перед собой родное лицо, чтобы эта тишина и умиротворенность, соединяющие нас, звучали чудесной музыкой». Вслух я сказала совсем другое.

— А ей этого было мало?

— Вы угадали. Они стали ссориться.

— И жизнь дала трещину?

Он улыбнулся и как-то по-новому посмотрел на меня.

— Вы очень необычная девушка, Лера.

— Почему?

— Все время иронизируете.

— Ну, вы же знаете, что ирония — маска беззащитности.

Мы улыбнулись друг другу и пошли дальше. Вот уже и конец сада. За глухой оградой виднелась едва заметная тропинка. По ней явно давно не ходили, и она практически заросла. Однако Чарли залаял и стал рваться с поводка. Мне показалось это странным. Собака лаяла так, будто старалась привлечь к чему-то наше внимание.

— Что это с ним?

— А шут его знает! Может, утку почуял в зарослях. Он ведь охотник.

Я задумалась. Может, конечно, и так. А может, и нет. Нужно будет как-нибудь исследовать эту тропинку. И тут мне в голову пришла одна мысль, которую я решила тотчас проверить.

— Скажите, а Чарли — это ваша собака или Громова?

— Нет. Его купила Анна. Совсем крохотным, когда ему исполнился только месяц. Она с ним возилась и гуляла. Громов не любит собак и терпит Чарли только из-за меня. Мне он дорог.

Мы опять пошли молча и молчали уже до самого дома.

Я, держа поднос с кофейником, вошла в гостиную, где сидела Ксения, уже успевшая переодеться с дороги, и стала аккуратно расставлять чашки.

— Да садись ты, — нетерпеливо сказала Ксения. — Что за авария с тобой случилась?

— А, так… Можно сказать, ерунда.

— Ничего себе ерунда!

— Знаете, только такая особо талантливая девушка как я, имея восемь лет водительского стажа, смогла врезаться в единственное дерево у дороги. Редкое везение и редкий водительский дар.

Ксения едва заметно улыбнулась.

— Ну, давай рассказывай, — сказала она.

И я рассказала Ксении обо всем, что произошло, в мельчайших подробностях. Она только кивала головой и в некоторых местах неодобрительно хмыкала.

— Тебя вообще нельзя оставлять одну. Сразу попадаешь в неприятные истории.

— Да будет вам. Все ведь обошлось.

— Пока не уверена в этом. Послушай, а ты ходила в галерею Громова? Видела картины? — неожиданно спросила меня Ксения.

— Конечно. И была очень удивлена.

— Чем же?

— Во-первых, подбором картин. Понимаете, помимо разных портретов семьи Белопольских я обнаружила там несколько работ отца.

— В самом деле? Это интересно.

— Еще как. Вначале я не могла понять, откуда они могли появиться здесь. Но потом вспомнила, что Маша говорила о нескольких полотнах, доставшихся от Дома творчества. Правда, и тут есть нестыковки.

— Какие?

— Понимаете, ведь это был Дом творчества театральных деятелей. А отец занимался только кинематографом и к театру относился, мягко говоря, прохладно.

— Да… Помню. Тогда была такая тенденция, дескать, театр уже пережиток прошлого. И твой отец не избежал тех веяний.

— Вот, и я об этом. Тогда как его картины могли попасть к Громову?

— А что за работы?

— Первая — пейзаж. Вид усадьбы, а за ней сразу простираются болота. Мрачное, однако, зрелище. Ничего светлого он не увидел. Точнее, сам дом выполнен в светлых тонах, а вот ландшафт… Не приведи господь. А еще среди болот я заметила набросок женской головы…

— Наверное, он хотел изобразить графиню, утонувшую в болотах.

— Не знаю. Понимаете, никто из жителей усадьбы не верит в эту историю. Да и отец вовсе не был склонен к мистицизму. Он бы только посмеялся, если бы узнал, что в доме бродит привидение.

— Я тоже не очень понимаю твоего отца. Зачем ему нужно было писать это… Ну хорошо… с этой работой много неясного, но я надеюсь, что рано или поздно все выяснится. А что изображено на второй?

— «Ландыши» — сказала я, и голос мой дрогнул.

Разумеется, Ксения не могла этого не заметить. И вопросительно на меня посмотрела.

«Ландыши»… Это была первая картина отца, которую я продала, когда наше финансовое состояние стало не просто критическим, а катастрофическим. И, поскольку покупателю понравилась именно эта картина, она и пошла с молотка. Хотя мне было очень жаль ее… Ведь именно с ней был связан один из самых светлых эпизодов в нашей семье.

Это было поздней весной, мы с мамой и отцом снимали дачу в Комарове. И однажды пошли с отцом в лес. Там мы набрели на полянку, где росло множество ландышей. Конечно, рвать их нельзя, но и удержаться, чтобы не нарвать, тоже не представлялось возможным. Я срывала цветы охапками, не веря в свое счастье, а отец, улыбаясь, наблюдал за мной. Мы представляли, как обрадуется мама, когда мы вернемся домой со своей добычей. И она действительно обрадовалась.

— Какая прелесть! — воскликнула мама, зарываясь лицом в душистые ландыши.

А мы с отцом с нежностью смотрели на нее. Она действительно была прекрасна, ее глаза лучились любовью. Любовью к нам. Да и наши с отцом лица светились любовью. И добротой. Словно мы только сейчас поняли, что мы семья и что это навсегда. Это было одно из тех чудесных мгновений, которыми так не баловала меня судьба, когда в доме были забыты придирки, обиды и ненавистные моему детскому сердцу разборки. Когда воцарился мир и покой.

А потом мама положила ландыши на стол, и они роскошной волной рассыпались по столешнице.

— Тихо! Не двигайтесь! — крикнул отец. — Ляля, принеси бумагу и карандаш.

Мама метнулась в комнату и вскоре вбежала на веранду, держа в руках то, о чем просил отец. Он взял бумагу и тотчас принялся зарисовывать ландыши. Так появилась чудесная акварель, которую он так и назвал: «Ландыши». И мне было до ужаса обидно, что именно она первой и была продана. Словно я продала кусочек памяти. Теперь же я, к своему удивлению, обнаружила ее в усадьбе…

Когда я закончила рассказ, то заметила, что у Ксении в глазах блестели слезы.

— Бедная, бедная моя девочка. Ты даже представить себе не можешь, как я хочу, чтобы у тебя все в жизни сложилось хорошо, — и, помолчав, она добавила: — Ты достойна того, чтобы быть счастливой.

— Каждый из нас этого достоин.

— Нет, не каждый. Счастье не так слепо, как это может показаться. Оно обычно приходит как следствие.

— Следствие чего?

— Нашего внутреннего мира, наших поступков. Впрочем, сейчас есть более интересная тема, чем философия. Ты саму Анну видела?

Я кивнула и помрачнела. И, конечно, Ксения заметила это.

— Что, она так красива?

— Даже больше, чем я могла ожидать, — и совсем неожиданно для себя добавила: — Глядя на нее, я поняла, что у меня нет никаких шансов.

— Чтобы покорить Громова?

— Да, — едва слышно выдохнула я.

— Глупости, — безапелляционно заявила Ксения. — Самые настоящие глупости. Если человек тебе действительно нравится, во-первых, ты не должна раньше времени опускать руки, во-вторых, он должен хотя бы догадываться о твоих чувствах. Ну и в-третьих, и это самое главное, с чего ты взяла, что он ее до сих пор любит?