— Вы понимаете, моя соседка — отменная кулинарка. И это было бы еще полбеды, но она еще и большая моя поклонница. Понимаете… Она выражает свои чувства единственно доступным ей способом. Она меня закармливает. Например, вчера принесла мне шикарную фаршированную рыбу.

Ксения снова эффектно замолчала. Я же, как могла, подыгрывала ей и смотрела на бывшую кинодиву широко открытыми глазами.

— А я, естественно, просто не в состоянии съесть это произведение искусства по той причине, что уж слишком оно велико.

— Чем же я вам могу помочь?

— Так спасите меня! Приходите ко мне в гости на рыбу!

— Когда? — опешила я.

— Да прямо сейчас! А то ведь пропадет любезная.

Мне стало смешно. Ксения так уморительно-умоляюще на меня смотрела, что я не в силах была устоять.

— А давайте, — согласилась я.

В своей квартире Ксения смогла создать, то, к чему так стремилась я, и то, что у меня пока не очень получалось. Свой мир. Едва я переступила порог, как тотчас почувствовала особую атмосферу, царившую здесь. Атмосферу уюта, обволакивающую со всех сторон и расслабляющую помимо воли. Все было подобрано со вкусом, но главное, каждая деталь, каждая мелочь, подчеркивала индивидуальность хозяйки.

Мы прошли в просторную комнату, которую Ксения называла столовой. Посередине — большой стол, покрытый белой льняной скатертью ручной работы. Вокруг него выстроились шесть изящных стульев очень удобной конструкции… «Наверняка, они стоят кучу денег», — подумала я, оценивающе глядя на них. Вдоль стены стоял массивный буфет с дорогой фарфоровой посудой и безделушками. Но что меня поразило больше всего — это обилие цветов. В красивых вазонах, в специальных подставках и кашпо, они создавали эффект некой оранжереи. А еще вазы… Они были самых разных причудливых форм, и в них стояли хризантемы, составленные в невероятные букеты.

— Присаживайтесь, — сказала мне Ксения. — Знаете, терпеть не могу есть на кухне. Мне кажется, это место исключительно для приготовления пищи.

— Не только, — возразила ей я. И потом неожиданно для себя добавила. — Мы с отцом очень любили сидеть на кухне, пить чай и болтать. Обо всем на свете.

И я немного рассказала ей об отце.

Она очень внимательно слушала меня, не перебив ни разу.

— Вы действительно очень его любили, — задумчиво сказала Ксения.

— Да… Мне до сих пор его не хватает.

— Некоторые потери невозможно восполнить. Но жизнь идет, и в самый близкий круг входят новые люди. Однако что ж мы все беседуем. Давайте же пробовать рыбу.

И Ксения принялась накрывать на стол. А я стала исподволь наблюдать за ней. Интересно, сколько же ей лет? Нет, не по киношной легенде, а на самом деле. Наверное, уже под шестьдесят. Но выглядит она… Мне бы так в ее годы! Не знаю, каким образом ей это удавалось, но Ксения была по-прежнему красива. Темно-русые волосы с сединой, которая органично вплеталась в них, тонкие изящные черты лица, ставшие от возраста еще более точеными. Она напоминала мне хорошее вино, которое чем старше становится, тем больше ценится. И я невольно подумала: как жаль, что отец после смерти мамы не встретил такую женщину. Возможно, он прожил бы дольше и, возможно, мы оба были бы избавлены от самого темного периода в его жизни. Дело в том, что отец лет за пять до болезни пустился, как сейчас говорят, вразнос. Он словно пытался удержать если не молодость, то вполне устраивавшую его зрелость. Нет слов, чтобы передать, как я страдала тогда от его романов с молоденькими девицами, годящимися мне по возрасту в подруги. Только потом я поняла, что таким образом он пытался отсрочить приближение ЕЕ. Старости. Пытался и боролся с ней, как мог. А вот если бы рядом с ним была такая женщина, как Ксения, наверное, он принял бы старость очень даже достойно.

Я смотрела, как Ксения доставала тарелки. Тончайший фарфор, расписанный изящным узором из цветов и листьев. Наверняка антиквариат. Женщина перехватила мой взгляд.

— Люблю старинный фарфор. Особенно японский.

Я улыбнулась, удивительно, сколько общего у меня с этим, в общем-то, чужим человеком. Она поставила на стол посуду и повернулась ко мне.

— Я оставлю вас… Принесу ее, любезную. Я мигом.

И Ксения выскользнула из комнаты. Пока я усаживалась поудобней, она вошла, толкая перед собой небольшой столик-каталку. В центре него возвышалось старинное блюдо, на котором и находилась виновница сегодняшней посиделки. Ее даже не нужно было пробовать, поскольку рыба буквально кричала о том, что она неимоверно хороша, а главное, вкусна. Рядом с ней на тарелке лежали малюсенькие кусочки хлеба, обжаренные до золотистой корочки, с ними соседствовали нарезанные овощи, и завершал этот натюрморт маленький запотевший графинчик с водкой. Ксения принялась расставлять эти яства. А я с удовольствием наблюдала за тем, как ловко у нее все получается.

— Что ж вы не пробуете? — спросила Ксения, после того как положила мне на тарелку огромный кусок рыбы.

— Сейчас. А вообще-то она так живописно выглядит, что даже рука не поднимается отправить в рот.

— Знаете, а давайте рыбу под водочку? Ведь нам же нужно отметить и встречу, и наше знакомство, которое, надеюсь, со временем перерастет в приятельство.

Мы чокнулись и с воодушевлением принялись за еду. Но все это время меня не отпускало ощущение, что Ксения пристально за мной наблюдает. И точно прочитав мои мысли, она спросила.

— Лера, вы расстроены так из-за увольнения?

— Не только.

— Может быть, расскажете? Иногда это помогает. На душе становится легче…

Я задумалась. Мне очень хотелось выговориться. Рассказать о том, что произошло на студии, о разрыве с Максом. Но к своему удивлению, я обнаружила, что все-все-все — мне рассказать некому. Так уж сложилось. У меня ни с кем не было настолько доверительных отношений, чтобы я могла вот так, запросто, говорить о самом сокровенном. Слишком долго я жила в какой-то раковине, которая автоматически закрывалась от чрезмерного внимания. Меня давно стали воспринимать как человека закрытого, и, как правило, не находилось никого, горящего желанием перейти черту и сократить дистанцию. Но сейчас, видимо, настало время самой разрушить барьер. Я взяла сигарету, закурила и стала рассказывать.

Ксения очень внимательно слушала. Когда же я закончила, то увидела, что она смотрит на меня с нежностью.

— Лера, я думаю, ваши друзья правы. Вам обязательно нужно отдохнуть.

— Да… — машинально ответила я. — Но… я не могу простить себе, что влюбилась в Макса. А что еще хуже, мне его очень не хватает. Я скучаю и… если бы он появился, то простила бы ему все. И опять согласилась бы на то немногое, что он может мне дать.

— Он ничего не может дать. Хотя бы потому, что привык только брать. Да и полюбили вы не его.

— Вот как! А кого же?

— Копию своего отца. Макс ведь чем-то напоминает его?

— Да… Что есть, то есть. Жесты, манера поворачивать голову, улыбаться. У них похожая улыбка. А еще глаза… У Макса такие ярко-зеленые глаза, в них точно чертики прыгают.

— Ваш отец был по-настоящему талантливым человеком.

— Вы так говорите, будто знали его.

— О… совсем чуть-чуть. Мы несколько раз встречались в компаниях, на выставках. Но этого было достаточно, чтобы у меня сложилось мнение о нем. Он действительно был незаурядной личностью, и именно это делало его картины такими необычными.

Я смотрела на Ксению и блаженно улыбалась. А она тем временем продолжала.

— Простите меня, но Макс — это пустышка. Красивый фантик, яркая вывеска, за которой ничего нет. Рано или поздно вы бы это сами поняли. Так что… жалеть особенно не о чем. Скажите ему спасибо, вы ведь хорошо провели время, и… отпустите его.

Она замолчала, а я сидела, стиснув руки, не в силах справиться с самыми противоположными чувствами, нахлынувшими на меня. Здесь была и злость на себя, на пустом месте придумавшую героя, а затем влюбившуюся в него. Получилось почти как в дурацкой песне: «Я тебя слепила из того, что было, а потом, что было, то и полюбила». И все возрастающая симпатия к Ксении, благодарность за то, с какой теплотой и деликатностью она отнеслась ко мне.