Каменные коридоры замка, украшенные скульптурами и барельефами, оставались все такими же родными и домашними; Келвин запомнил их, будучи еще беззаботным мальчиком, играющим в тенях коридора со своими воспитателями. Тогда он еще не представлял, насколько сложной и запутанной может быть жизнь дворянина, а война казалась интересным и веселым приключением, в котором хорошие обязательно побеждают, а плохие неизменно терпят поражения. Жаль только, что сейчас ему никто не мог конкретно указать, с какой стороны были хорошие, а с какой плохие, у каждого из них была своя правда, которую они имели право отстаивать и защищать.
— Милорд, граф уже ждет вас, — сообщил один из охранников у дверей в кабинет отца, почтительно поклонившись. — Рады снова видеть вас дома.
Высокие резные двери, изображавшие четыре неба загробного мира с уже выцветающей краской, оставались закрытыми, но стоило подойти ближе, как сработали фотоэлементы и створки постепенно разошлись в стороны, позволяя наследнику пройти. Келвин задержался у входа чуть меньше, чем на минуту, кивнуть солдатам в ответ и поприветствовать ветеранов охраны его отца.
— Я тоже очень рад вернуться домой, — бросил он, узнав говорившего солдата, — Дром, как в общем дела на фронте? Я сам только что оттуда и еще не в курсе всех проблем. Хотя привез с собой плохие вести…
— У нас самих все не очень весело, молодой господин, — старый солдат вздохнул, — не буду все рассказывать, спросите у своего отца. Ваша помощь ему сейчас очень пригодится, — Келвин только кивнул и зашел в кабинет. Двери за ним так же медленно закрылись.
— Отец, ты вызывал меня? — спросил наследник графа сразу, как только вошел. Все тот же кабинет в аскетическом стиле, единственным украшением которого было большой стол, окруженный креслами для всех приглашенных. Тоскарийский граф что-то читал на инфопланшете, периодически поглядывая на всплывающие голограммные экраны и не сразу отвлекся от работы, чтобы посмотреть на родного сына. Келвин кивнул и продолжил: — Я присылал тебе самые подробные отчеты, чтобы можно было представить ситуацию на фронте. И не считал, что так уж необходимо лично тебе докладывать о происходящем. Я считаю…
— Я считаю, что тебе сейчас лучше быть здесь, Келвин, — отозвался граф сухим голосом, все-таки оторвавшись от чтения сводок с фронта. — И пока что я еще глава семьи, так что изволь подчиняться, наследник. Ты сказал, что у тебя есть срочные известия, которые необходимо доложить мне лично. Что ж, я слушаю, попробуй меня удивить…
— Саальт прорвался через внешние границы, королевские гарнизоны разбиты и уничтожены, остатки их отрядов проходят через наши колонии, пытаясь перегруппироваться на внутренних рубежах. Я сам сталкивался с войсками саальтской короны, они очень сильны…
— У Саальта нет короны, — холодно напомнил Дайрих, поднимаясь со своего места, — Корона Саальта хранится в зале трофеев королевской столицы, и это хорошее напоминание различным паникерам о том, что Рейнсвальду вполне по зубам осилить подобного противника.
— Ты называешь паникером меня? — оскалился Келвин, восприняв последнюю фразу как личное оскорбление. — Отец, ты не видел того, что видел я? Авангард одного из отрядов этой армии оказался больше, чем все войска, находившиеся под моим командованием. Сейчас, пока я разговариваю здесь с тобой, моих людей истребляют на внешних рубежах. У них есть приказ отступать по готовности, но я даже боюсь предполагать, сколькими придется пожертвовать, чтобы спасти хотя бы часть армии!
— Келвин, успокойся, — отец вышел из-за стола, чтобы подойти к своему сыну. — Я знаю о вторжении Саальта, и колониями в этой войне вполне можно пожертвовать, выиграв время для более важных дел.
— Пожертвовать? — Келвин шумно вздохнул. — Так же, как твой генерал хотел пожертвовать войсками Стивки в Гарнейскому порту? Так, что ли?
— В Гарнейском порту? — Дайрих даже остановился на секунду, вспоминая свой последний разговор с наемником. — Стивки сдал город вопреки моим приказам, а потом еще пытался обвинить в этом генерала Тоссака…
— Тоссак предатель! — крикнул Келвин, прервав графа. — Его действия иначе нельзя назвать. Он намеренно оголил фланги Стивки, после чего не пришел ему на помощь. Он посмел отказать даже моим запросам о поддержке гарнизона порта, сославшись на необходимость удержания своих рубежей. Так что мне пришлось бросать все дела и с боем пробивать коридор к порту, чтобы вывести оттуда хоть кого-то. Отец, ты мог потерять почти триста тысяч солдат из-за действий своего генерала. И я прошу тебя немедленно прикажи арестовать его и отдать под суд.
— Тоссак мертв… — безразлично бросил тоскарийский граф, направившись к барному шкафу, откуда вытащил пару бокалов и бутылку вина. — Некого судить…
— Великолепно! — в голосе Келвина было столько сарказма, что, казалось, еще немного, и он начнет капать с подбородка, — Стивки будет рад услышать эту новость…
— Он же его и убил, — закончил фразу Дайрих, разливая по бокалам вино, — прямо в этом кабинете проткнул шпагой, несмотря на все мои требования. Я его арестовал и велел бросить в тюрьму. Все думал, что с ним сделать… Этот наемник стал совершенно неуправляем.
— Святое Небо! Отец! — Келвин схватил предложенный ему бокал и выпил залпом, после чего запустил им в стену, тот разлетелся с громким дребезгом, — Стивки самый верный твой офицер! Я еще не видел человека, который готов столь неистово отстаивать твои интересы! Даже Гарнейский порт он оставил одним из последних, и то только тогда, когда я лично ему приказал! Он говорил, что у него есть приказ, который он должен выполнить. И выполнял его, хотя в порту к тому времени оставались только камни и огонь!
— Демон! — Дайрих ругнулся и стукнул бутылкой по столу, поставив ее слишком резко. — Келвин! Стивки отличный воин и превосходный командир, но сейчас, когда приближается Саальт, он становится опасен. Ты можешь мне дать гарантию, что он не переметнется обратно к своим?
— Могу! — кивнул Келвин, не желая сдавать позиций. — В Саальте за его голову назначена цена в несколько миллионов. И это не мои слова, это слова пленных, которых я захватил. Стивки будет служить нам хотя бы потому, что граф тоскарийский для него последняя надежда выжить в этой войне. Отец, я прошу тебя, не как подданный феодала, а как сын отца, освободи Стивки, верни его в войска. Он выиграет для тебя эту войну…
— Келвин, ты плохо его знаешь, — покачал головой тоскарийских граф, — Стивки понимает только один закон. Закон силы, только он имеет значение для этого человека. И служил он мне только до того, как считал меня своим сюзереном. Как ты думаешь, что он сделает, решив, будто я его предал? А именно это он и решит после того, как я бросил его в тюрьму. Теперь уже все равно, виноват он или нет, но я должен его казнить, поскольку у меня нет желания однажды обнаружить этого наемника вырывающим мне горло.
— Позволь мне с ним поговорить, — попросил Келвин, — Стивки, несмотря на все свои… особенности, человек очень строгих принципов. Я уверен, что смогу его убедить в том, что произошла огромная ошибка. Стивки нужен сейчас, если не тебе, то мне, чтобы выиграть эту войну… эту глупую войну…
— Глупую? — повторил тоскарийский граф. — Ты считаешь, что эта война, где мы уже потеряли так много и достигли столь многого, глупая?
— Теперь да, — ответил Келвин прежде, чем поклониться. — Позволь мне отправиться за Стивки? Он мне нужен сейчас, чтобы обсудить дальнейшие планы…
— Иди, — Дайрих повернулся к нему спиной, возвращаясь в свое кресло, — Можешь передать, что я готов признать свою ошибку, если он принесет свои извинения за неподчинение моим приказам.
— Отец, ты порой невыносим, — покачал головой Келвин, — Мало того, что ты оскорбил человека, который жизнь за нас готов был отдать, так теперь еще не желаешь признавать свою ошибку.
— Я здесь граф, — напомнил Дайрих, — и мое слово здесь закон. Я не собираюсь унижаться перед этим человеком, принося ему извинения. Келвин, после моей смерти тебе стать графом Тоскарийским, и я хочу, чтобы ты помнил, что феодал отвечает за свои решения, но никто не имеет право с него что-либо требовать и, уж тем более, обвинять. Я сам решаю, кто и в чем виноват.
