====== ГЛАВА ТРЕТЬЯ. 4. Дарья ======

Величайшему оп… эпосу

за историю человечества посвящается…

Фанатам не беситься – Я ж любя)))

Даша всегда недолюбливала весну. Она вообще имела скверное обыкновение дрожать от холода, как только температура воздуха падала ниже плюс восемнадцати, первая половина весны проходила в бесконечных простудах, а сережки на деревьях и первоцветы знаменовали начало уже аллергического насморка, преследующего отличницу до самого конца мая – притом, что в начале июня поднимали пуховую метель тополя, снова обрекая девочку на бесконечное чихание… До этого, конечно, было еще далеко. Беда в том, что простудами проблемы не ограничивались – крайне болезненно привыкшей жить по часам Дарьей воспринимался ежевесенний перевод часов на летнее время. Но все это было, так сказать, цветочками. Потому что настоящую лютую ненависть у отличницы вызывало такое явление, как субботники. Тем более, практически всегда это мало радостное событие происходило вовсе не в субботу, как логично вытекало бы из названия, на уборку школьной территории учеников снимали с уроков. Кое-кто этому, безусловно, радовался. Особенно если денек выдавался погожим и солнечным, симулировать рабочую деятельность на свежем воздухе большинству школьников нравилось куда больше, чем тосковать в классах. Большинству, но только не Дарье! Уборкой территории дворники должны заниматься, а в школу ходят с несколько иными целями. Кое-кто, конечно, живо сообразив, что присутствие отмечать не станут, поспешно слиняли, решив вместо дня трудотерапии устроить внеочередной выходной, но Дашу не так воспитывали, чтобы прогуливать. День, когда седьмой, восьмой и девятый классы отправили трудиться на благо родной школы, был наполнен ласковым весенним солнышком и оглушительным птичьим щебетом. Многие побросали куртки на крыльце, в одних свитерах с гомоном носясь по школьному двору и швыряясь комьями побуревшей прошлогодней травы, которую предполагалось вообще-то собирать в мешки. А Дарья мерзла. Несмотря на обманчивое солнышко, день выдался прохладным, влажным и ветреным – другие словно бы и не замечали этого, а ее по-весеннему свежий ветерок пробирал до самых костей, заставляя все плотнее кутаться в большой шарф поверх коричневого демисезонного пальто. – Что-то ты скучная сегодня? – сочувственно поинтересовался Юлий из восьмого класса, присаживаясь рядом. – Замерзла? Мне показалось, сегодня довольно тепло… – По-моему, я опять простудилась… – тихо ответила Даша, обхватив себя за плечи. Ее слегка лихорадило. Даже принять посильное участие в облагораживании территории казалось нереальным: озябшие ладони не желали слушаться. Юлий улыбнулся и хотел высказать какое-нибудь дежурное ободрение или сочувствие, когда ехидное покашливание заставило обоих поднять головы. Варфоломей Мефлодин – довольно-таки симпатичный зеленоглазый блондин, которого, однако, все время портила капризно-брезгливая гримаса, уставился на них сверху вниз, едва не искрясь от гнева. О его привычке вести себя по отношению к несчастному Юлику, и без того натерпевшемуся из-за своего имени, словно не друг, а ревнивая подружка, в школе давно уже устали слагать анекдоты. – Не понимаю я этого, – даже во время разговора умудряясь поджимать капризно изогнутые губы, процедил блондинчик. – какого черта арабы едут в Россию, чтобы потом жаловаться на наш климат? – Вообще-то я в этом городе родилась, – обычно Даша предпочитала не вступать в пререкания со всякими напыщенными снобами, но неожиданно для себя вспыхнула негодованием. Правда, выплеснулось оно как-то криво, прозвучав скорее как попытка оправдаться. – Какая мне разница, ты или кто-то из твоих родителей, – скривился Варфоломей. – а то я не в курсе, в каком тут некоторые уже поколении. Едут и едут, словно Россия – резиновая! Настоящей русской крови скоро уже вообще не останется! Варфоломей Мефлодин, как он утверждал, был прямым потомком какой-то дико благородной дворянской фамилии. Его матушка – вроде как потомок русских мигрантов во Францию – вернулась в Россию в годы перестройки, будучи уже дважды разведенной и с двумя почти взрослыми сыновьями на буксире, еще раз выскочила замуж за потомственного дворянина Мефлодина, таинственным образом пережившего советское время, но долго в российской глубинке прожить не сумела, теперь постоянно мотаясь по Европе. Одержимость отца чистотой крови и благородством фамилии в полной мере передалось и сыночку, теперь даже из двух своих братьев по матери признающего только старшего, носящего хоть и французскую, но тоже древнюю и благородную фамилию, средний же, отец которого был, так сказать, происхождения пролетарского, за родню признавался с зубовным скрежетом. – Варф, тебе не стыдно? – возмутился неконфликтный Юлик. Черные – нетипичные для натурального блондина, словно флакон туши на них извел – ресницы Варфоломея с изяществом дрогнули. – Стыдно – мне? – переспросил он. – Ты яшкаешься со всякими, никого не стесняясь, а МНЕ должно быть, по-твоему, стыдно?! – А ну! – возмутился оказавшийся поблизости Егор Горшков, во-первых, на дух не переносящий Мефлодина, всех доставшего со своими благородными предками, во-вторых, очень тепло относящийся к Дарье, у которой всегда можно было списать домашнее задание. – Ты, арийская морда, извинился – немедленно! – Опять ты, очкарик? – передернувшись, процедил сквозь зубы Варфоломей. – Ты работай, работай, труженик метлы, не лезь в чужие разговоры, может, в жизни пригодится – хоть дворник из тебя и получится! Егор, действительно по случаю субботника оказавшийся с метлой в руках, вспыхнул от негодования и попытался обозначенной метлой навалять Мефлодину по блондинистой башке. Тот, увернувшись, не остался в долгу и лягнул очкарика по коленям. Падая, Горшков все же умудрился зацепить Варфоломея и оба покатились по старательно сметенным в горку истлевшим прошлогодним листьям. Юлий и подоспевший Никита попытались было их растащить, но в результате сами втянулись в ругающийся и обменивающийся тумаками клубок. Еще минуту спустя к компании непонятно на чьей стороне присоединились хулиганы, вернее, присоединился в основном охочий до любых драк Сержантов, Рыжий Юрка подбадривал товарища, стараясь сам не попасть под раздачу, а Куртин суетился чуть поодаль, торопливо дожевывая чипсы из пакета – присоединиться хотелось, но отбрасывать ценный продукт было жалко. Вокруг стервятником кружила одна из Сорокиных, что-то с невероятной скоростью строча в блокнотике, а второй что-то не наблюдалось – и ничего хорошего это не предвещало… Опасения не замедлили воплотиться в лице решительно шагающего в сторону потасовки химика Савелия Трофимовича Северинова. Фамилия химику очень подходила, ибо взглядом этот субъект легко мог производить мгновенную заморозку продуктов. Длинное черное пальто от быстрого шага развевалось за спиной учителя, словно крылья огромной хищной птицы, пикирующей с неба на потерявших бдительность драчливых воробьев. Орлиный профиль и нехорошо поблескивающие черные глаза довершали сходство. Вокруг приближающегося химика суетливо вертелась вторая Сорокина, тараторя что-то на тему «Вот, я же говорила, Горшков опять устроил драку!» С Егором у учителя химии была не совсем понятная остальным идеологическая вражда. Чем таким провинился парень – не паинька, но, в общем-то, и не хулиган – никто толком не знал, но, если химик безразлично спускал любые выходки банде Рыжего Юрика, то несчастный Горшков шагу не мог сделать, не нарвавшись на замечание. Вообще-то Дарья учителей уважала, но такая предвзятость просто не могла быть справедливой! Кроме того, Савелий Трофимович как человек был не слишком ей приятен, Даша никак не могла понять, почему старшеклассницы, особенно Мария Сушкина – умная, красивая и весьма талантливая особа, несмотря на свои качества, совершенно никому не интересная – закатывают при приближении немолодого некрасивого мужчины с резким характером глазки, томно бормоча «ах, он такой загадочный, такой сложный, такой непонятый!» (сам Северинов от поклонниц шарахался, а многочисленные анонимные записки, которые девушки без устали ему подсовывали, отправлял в мусорное ведро, даже не глядя). – Горшков! – рявкнул химик, с видом дамоклова меча нависнув над кучей-малой драчунов. – немедленно извольте объясниться! – А чего я?! – раскрасневшийся взъерошенный парень в съехавших набок очках с отломанной дружкой, перестал душить Мефлодина. – Почему чуть что, сразу я?! – Насколько я понимаю, – от голоса учителя химии трава вокруг, кажется, на глазах покрывалась инеем. – драку начали именно вы. Мальчик насупился и опустил взгляд. – Слушай, очкарик, ты либо слезь с меня, либо пользуйся случаем, а то спина мерзнет! – ехидно подал голос Варфоломей. Егор сплюнул – не стой рядом по-прежнему Савелий, не исключено, что плевок пришелся бы не в сторону, а прямо в «арийскую рожу» блондинчика. – Если вы не в состоянии ответить словами на слова, Горшков, и лишены аргументов – есть повод усомниться в собственной правоте, вместо того, чтобы распускать кулаки! – отчеканил химик, холодно наблюдая, как драчуны расползаются в стороны. Хоть на остальных он и не обратил своего драгоценного внимания, само звучание голоса подействовало, как вылитое на дерущихся ведро ледяной воды. – Он говорил гадости Дарье! – И вы вступились за честь прекрасной дамы, Горшков! – свежезамораживающий взгляд скользнул по девочке. – Очень благородное оправдание! Ладно, с вами я еще поговорю. Резко развернувшись – полы плаща снова взметнулись черными крыльями – Северинов пошел прочь. – Безобразие! – напустилась на химика возле крыльца школьный психолог Жанна Ренатовна Роликова. – Савелий, как вам не стыдно так предвзято относиться к ученикам! Подумайте о последствиях и раскайтесь! На самом деле вы добры и отзывчивы! На секунду учитель химии от такой непривычной характеристики опешил. – Вот только не надо мне указывать, как и кого мне учить, – неприязненно ответил он. – слышал, вы недавно издали очередной опус за свой счет? Вот и дарите народу авторские экземпляры с автографами, а в мою работу не лезьте! – Северинов, я Вас прикончу когда-нибудь и мне за это ничего не будет! – клятвенно пообещала Роликова. Недавние драчуны с унылым видом отряхивались от грязи и листьев. – Опять маму в школу вызовет! – убито пробормотал Егор, пытаясь приладить сломанные очки обратно на нос. Варфоломей хмыкнул. – Это твоя мамуля-то всегда с удовольствием! – солнечно заулыбался блондин. – Только придумай, как на этот раз папашу отвлекать будешь… Захлебнувшись глухим рыком, Егор подхватил с земли обломок растерзанного в драке помела и, размахивая им с воплем «Все ты, фашист недобитый, вот я тебе сейчас!...» рванул за блондином, размахивая импровизированным дрыном. Около получаса спустя почти все вольные и невольные участники стычки с понурым видом сидели в кабинете Олимпиады Богдановны, сверля взглядом пол под ногами и опасливо поглядывая на постепенно собирающихся там же родителей. Еще более строгий, чем обычно, взгляд Тамары не предвещал дочери ничего хорошего – Дарья не питала иллюзий по поводу того, что мать не затевает ей разборок при посторонних, прекрасно понимая, что все еще выслушает дома. Родители Мефлодина и несчастного Горшкова задерживались, что не прибавляло хорошего настроения остальным. Отцом Никиты оказался немного усталый на вид мужчина с непримечательной внешностью штатного клерка, а матерью Рыжего Юрика – энергичная, даже несколько суетливая тощая дама с ярко-рыжими кудрями и стервозным острым лицом, шумно твердящая хмурящемуся Северинову, что ее сын к драке никакого отношения не имеет. Тот раздраженно огрызался, время от времени вынуждая Олимпиаду Богдановну сухо требовать вести себя повежливее перед учениками и родителями. Надо сказать, с директрисой у химика отношения тоже не сложились. Кажется, он сам метил на директорское кресло после того, как вынужден был уйти прежний директор школы, о котором по невольной вине психолога Роликовой мамаша сестер Сорокиных – специализирующая на скандальных темах журналистка – раскопала и тут же обнародовала некоторые глубоко личные факты биографии, после чего большинство родителей потребовали немедленно отстранить Альберта Даниловича от обучения их сыночков, и убеленного сединами педагога, дабы избежать скандала, поспешно выпроводили на пенсию. Савелий Трофимович и Олимпиада Богдановна тогда были завучами и имели приблизительно равные шансы, но директором назначили ее – вполне в характере Северинова было затаить обиду. А всей остальной школе оставалось только радоваться: при всей своей строгости и старомодности Олимпиада детей искренне любила, а химик, похоже, люто ненавидел, как и Арест, став учителем только потому, что других перспектив не было. – Прошу прощения за опоздание, – вкрадчиво промурлыкал элегантно упакованный светловолосый мужчина, вальяжно вплывая в кабинет. – не мог найти парковку для лимузина рядом со школой, пришлось идти пешком… – Аж с противоположной стороны улицы, – тихо, но ехидно вставил Никита. Мефлодин-старший (сходство между отцом и сыном было очевидным) покосился на растрепанного мальчишку, потом на его напоминающего клерка отца, и, не сочтя его достойным ответа, только презрительно дернул уголком губ. Стоило признать, презрительные гримасы у него выходили гораздо изящнее и естественнее, чем у сына, наверное, сказывался опыт. – Добрый день, Олимпиада Богдановна, – слегка поклонился директрисе вошедший. – надеюсь, школьникам понравился компьютерный класс, оборудование которого я спонсировал? Большая честь для меня оказать посильную помощь вашей замечательной школе! Если я могу сделать что-нибудь еще… – Уже не сомневаюсь, что Варфоломей тут будет присутствовать исключительно как пострадавшая сторона, – тихо буркнул Гарик. Северинов аж подскочил, моментально забыв о надоедливой мамаше Юрика, и резко развернулся к несчастному мальчишке, буквально пригвоздив Егора к стулу своим пронзительным взглядом. – Не хочет ли Горшков сказать, что у школы можно купить право нарушать дисциплину? – Савелий, прошу Вас, успокойтесь, – обычно строящий всех голос Олимпиады Богдановны на этот раз прозвучал холостым выстрелом. – Вы переходите все границы в своем неуважении как к школе, так и к элементарным правилам приличия, Горшков! Имейте в виду, Вы сам вынуждаете идти на крайние меры!.. Олимпиада Богдановна, я считаю необходимым… Договорить, к чему, по его мнению, должен быть приговорен незадачливый нарушитель школьной дисциплины, химик не успел. Дверь в директорский кабинет скрипнула вторично, впуская невысокую рыжеволосую молодую женщину, с приятным, но незапоминающимся, почти ничем не примечательным лицом – если бы не пламенная шевелюра, наверное, женщина была бы совсем уж неприметной. Впрочем, у нее были красивые глаза: зеленоватые, как лесные омуты, в глубине которых время от времени скакали озорные чертенята. Чувствовалось, что за мягкой внешностью домохозяйки и примерной мамочки скрывается какое-то второе дно… однако Дарья никак не ожидала, каким громом небесным ознаменуется появление и мелодичное извинение за опоздание Лилии Леопольдовны Горшковой. Вернее, громоподобной тишиной – химик моментально перестал шипеть, и растерянно обернулся. – Севушка, ты невыносимый тип! Сколько раз в неделю я, по-твоему, должна бегать в школу? Что на этот раз: Гарик чихнул на твоем уроке, или что? Это она с СЕВЕРИНОВЫМ разговаривала?! «Севушка»… Дарья с суеверным трепетом покосилась на химика. – Лиля… – с какой-то непривычной неуверенностью качнул головой тот. – Твой сарказм, по меньшей мере, неуместен. Я уже не знаю, что может заставить Егора вести себя менее… вести себя более… Ты знаешь, я честно прилагаю все усилия – и сегодня он опять устроил свалку! Это болезненное стремление постоянно привлекать к себе внимание постоянными дикими выходками! Впрочем, я не удивлен, ведь у него всегда перед глазами пример отца, который даже… – Сева, – Лилия Леопольдовна слегка нахмурилась. – я тебя просила, не начинай! – Да… да, конечно. Но обращаться к твоему мужу все равно, что тушить пожар бензином, если кто-то и способен повлиять на этого невозможного ребенка, то только ты. – Все дети иногда нарушают правила, это одна из черт детства, – женщина лукаво улыбнулась, продемонстрировав приятные ямочки на щечках, и погрозила Северинову пальцем. – я могла бы назвать имя одного мальчика, который со мной когда-то учился в одном классе, едва не взорвавшего школу, затеяв на лабораторной работе один рискованный эксперимент… не припоминаешь такого? – Ну… да, пожалуй, ты права, – поймав мягкую ладошку с аккуратными пальчиками без маникюра, суровый химик благоговейно, словно хрустальную, сжал ее в своей худой слегка хищного вида руке. – может быть, я слегка погорячился… – Он сказал «ты права» – с искреннем ужасом прошептал Никита Дарье в ухо. – приехали, Кукушкина – кукнулся наш химик… Гарика убивать не стал, чужую правоту признает… Надо скорую помощь вызывать! Однако по-настоящему страшно Дарье стало, когда она краем глаза увидела самого Егора. Обычно дружелюбный паренек едва не трясся от бешенства, казалось, он сейчас готов броситься на учителя с кулаками. Глаза – всегда такие же зеленоватые, со смешливыми чертиками, как у Лилии Леопольдовны – потемнели от ярости за треснутыми после драки стеклами очков. Неохотно отпустив руку, которую и без того продержал несколько дольше, чем диктовал этикет, Северинов совершил совершенно невероятное – слегка похлопал по плечу окаменевшего от гнева Егора. – И все же я рекомендовал бы посерьезнее отнестись к воспитанию Гарика, он талантливый мальчик, уверен, что он мог бы стать одним из лучших учеников школы, утруждай он себя хотя бы элементарной дисциплиной. Уверен, Лиля, на тебя можно положиться. Варфоломей ехидно хмыкнул. На секунду Дарья подумала, что сейчас «талантливый мальчик» (которого до сих пор учитель химии называл несколько иначе, а обзывал еще покруче) бросится его мутузить прямо в кабинете директора. – Савелий, – снова подала голос директриса. – Да-да… гм, надеюсь ребята задумались над своим поведением и больше не повторят ошибок. Правила дисциплины обязаны к соблюдению для всех… – Если только вы не в состоянии откупиться компьютерным классом «для родимой школы»! – шепотом вставил Никита. – Действительно, не всем же тратиться на компьютеры, когда у некоторых есть мамаши с красивыми глазками, за которые им все… – Угу, твоя-то мамаша такие декольте носит, что на глазки ее вообще никто не смотрит! Северинов, охваченный приступом неестественного благодушия, пропустил реплики Никиты, Варфоломея и Егора мимо ушей, но суровый взгляд директрисы заставил мальчишек примолкнуть. – Обидно, что нам доводится встречаться только из-за школьного хулиганства, – почти робко заметил Савелий. – может быть… – Не может, – тихо, но твердо прервала его Лилия Горшкова, мимолетно, кажется, со слегка виноватым видом коснувшись плеча химика ладонью. – Гарик, пойдем! Следовало бы запретить тебе идти после такого на матч, но только потому, что вы с отцом так этого ждали… – Постойте, я провожу, – воскликнул Северинов. Вскоре процессия из понурых учеников, раздраженных родителей и столь вопиющие нарушение законов мироздания под названием «химик Северинов в добром расположении духа» оказались на школьном дворе. Дарья опасливо поглядывала на Тамару, прикидывая, сколь серьезной выволочки следует ожидать, поэтому не успела заметить, когда дорогу им преградил очень высокий худой мужчина с иссушенным, как у мумии, хотя, кажется, и не старым лицом. Реакция на его появление была… весьма бурной. Лилия Горшкова охнула и свалилась без чувств, Савелий Трофимович едва успел подхватить ее в заботливые объятья. Сам химик и старший Мефлодин, в миг подрастерявший свою чопорную надменность, заметно изменились в лице. – Знакомые все лица! – насмешливо процедил незнакомец. – Да-да, Мефлодин, друг мой, слухи о моей смерти были несколько преувеличенны. Надеюсь, те деньги, что ты так ловко успел прикарманить, послужили хорошим стартовым капиталом? Слышал, ваша семейка процветает. А вот ты, Савелий… неужели, ты и впрямь вздумал стать учителем? Возишься с ребятней… С моей помощью ты уже был бы ученым с мировым именем – не сожалеешь об упущенных возможностях? Что-то мне подсказывает, она так и не оценила этой жертвы, – с кривой ухмылкой кивнув на бледную, как полотно, Лилию Горшкову, добавил он. Егор, сжав кулаки, шагнул ему навстречу. – Держись от нас подальше! Иначе, клянусь, я заставлю тебя пожалеть – еще не знаю как, но… – Это, я думал, любому ребенку известно. Ну там сундук на дубе, заяц в сундуке, утка в зайце, а в утке хрустальное яйцо от Фаберже! – охотно подсказал мужчина. – Надеешься бросить мне вызов, мальчик – такое право есть у любого! – развернувшись, он зашагал прочь со школьного двора, оставив всех стоять столбами. – Мефлодин, с тобой я еще поговорю, долги следует возвращать. А ты, Савелий… если все же передумаешь – знаешь, где меня разыскать. – Гениально! – охнула непонятно откуда взявшаяся Жанна Роликова и, усевшись прямо на школьном крыльце, почти там же, где незадолго до драки тряслась от холода Даша, принялась что-то быстро строчить в большой, почти целиком исписанной тетради. Лилия слабо шевельнулась в руках Северинова и открыла глаза. – Снова прилив вдохновения, Жанна? Короче все умерли – и все такое, – все еще бледная, как полотно, весело осведомилась она и подмигнула. – Я имею право на иронию – меня-то она «прикончила» одной из первых. Кстати, сюжет про дуб, сундук, зайца, утку и яйцо вроде как народный. – Избито, ты права, да, наверное… Заранее ожидаемо. Семь яиц… нет, в этом теперь углядят что-то фрейдистское! Семь… семь артефактов… Словно впавшая в транс школьная психолог, кажется, насмешки даже не заметила. – Ты в порядке? Может, подвести тебя… вас с Егором домой? – не спеша выпускать Горшкову из объятий, осторожно спросил Северинов. – Не стоит, я уже в норме. Просто от неожиданности… – Горшков, а Горшков, так это что, тот самый хмырь, из-за которого тебя в детстве на голову ушибли? – вкрадчиво осведомился младший Мефлодин. – И тот самый хмырь, у которого твой отец был на побегушках! Мама, пойдем отсюда! – Да кто он вообще такой? – Спонсор, – неохотно выдавил папаша Мефлодин. – Бывший, – с еще большей неохотой отрезал Северинов, огорченно оглядываясь в сторону Лилии Леопольдовны, однако, стоило женщине, приобнявшей за плечи хмурого сына, скрыться из поля зрения, моментально стал самим собой и, окинув всех таким привычным и почти родным желчным взглядом, сухо обратился к Тамаре. – Я не советовал бы Вам позволять дочери общаться с этими мальчиками. Дарья старательная и добросовестная ученица, я всегда ставил ей честно заслуженное «четыре», но в этой четверти, боюсь, вынужден буду занизить балл за подсказки и болтовню на уроках. А теперь еще и драка… – Дарья не дралась, – в тон, холодно, возразила Тамара. – Да, но она спровоцировала ссору. Понимаю, девочкам часто льстит, когда из-за них устраивают дуэли, но есть же школьные правила. – Можете не сомневаться, с дочерью я поговорю, но, в свою очередь, не советовала бы Вам спешить с голословными обвинениями – пока Вам, по крайней мере, нечем их подтвердить. – Что Вы, это было всего лишь замечание. – Даша. Дома поговорим.