Ольга

Бывшая монастырская послушница как-то не задумывалась в жизни, что же такое «дом». Все-таки существовало непременное различие между Домом, который был здесь у почти неизвестной ей старушки Ядвиги, и типовой квартирой, в которую жилище превратилось теперь. Девушка ничего не трогала здесь и практически не меняла, во вторую комнату – спальню бывшей хозяйки, по молчаливому договору «доставшуюся» Алине – вообще практически не заглядывала, обосновавшись в гостиной. Особой разницы между этой комнатой и бывшем своим обиталищем – гораздо менее просторной и комфортно обустроенной кельей – Ольга практически не видела, и уюта здесь, несмотря на все эти оставшиеся от прежней хозяйки признанные поддерживать этот самый «уют», вещи, было не больше, чем в аскетически обставленной комнатке в монастыре. Может, потому, что для нее самой эти вещи ничего не значили. Ни привезенная с какого-то курорта тусклая ракушка за стеклом серванта, ни кривоватая вышивка, сделанная когда-то маленькой Алиной – все, что при Ядвиге хранило сердечное тепло, теперь было просто ненужным хламом. У Ольги, как и раньше, были кровать, набор оружия, необходимый минимум сменной одежды и крыша над головой – с такими скромными запросами можно было поселиться где угодно. Но нигде при этом не находить «своего» дома. Дома с отпечатком личности живущих в нем, обозначением территории, как безупречный порядок дома у Дарьи и творческий беспорядок у Алины, как жутковатые постеры, вместо обоев закрывающие стены Евиной комнаты и коллекция лупоглазых плюшевых лягушат у Виктории. Картины на стенах, цветы на окнах или просто небрежно брошенная на кресло вещь – все это своего рода герб проживающего в доме человека. И, так странно, ведь совсем не обязательно атмосферу творят добрые отношения в семье. Бывает, становиться домом и жилище, обитатели которого буквально «любят друг друга поедом!». Как раз такое впечатление создавалось и там, где совсем еще маленькая обитательница церковного приюта, впервые увидела настоящий Дом, всей душой почувствовав его отличие от просто места проживания. Что-то там было странное, непонятное, с чем она тогда еще ни разу в жизни не сталкивалась. Да и после, наверное, тоже – дома ей видеть приходилось, но все же не такие. – Твоих родителей сейчас нет? – заглядывая в просторную светлую прихожую, маленькая черноволосая девочка со слегка восточными чертами треугольного, как у котенка, личика, и пока слишком короткими, чтобы заплетать косу, черными волосами, одетая в коричневое платье с белым воротничком, открывающее измазанные зеленкой разбитые коленки, потрясенно поежилась. Все вокруг было слишком странно и непривычно. – А их вообще практически не бывает, – с тщательно вымеренной небрежностью дернул плечом мальчишка на три-четыре года ее старше, приглаживая перед большим зеркалом в бронзовой раме длинные – до плеч – белокурые волосы, усиливающие сходство миловидного, слегка даже девчачьего, личика с бело-золотым ангелочком, которого кто-то нарисовал на рождественской открытке. – Но ты же не живешь здесь один! – трехкомнатная квартира казалась невероятно огромной, и девочке, привыкшей к спальням на пять-семь человек, было слегка страшновато думать о том, каково находиться в одиночестве в таких хоромах. – Если бы – один! – Сереженька, наконец оставив в покое зеркало (наверное, это было для него чем-то вроде ритуала, поскольку шелковистые и идеально прямые волосы ничуть не были растрепанными), с ощутимой горечью хмыкнул. Он именно так в свое время Ольге и представился: не «Сергей», а «Сереженька» – впрочем, к его кукольной миловидности имя подходило идеально. – Но, к моему счастью, Алису трудно назвать домоседкой. Особенно когда родители в отъезде. По словам мальчика, его старшая сестра была просто замечательной особой. Пока в очередной раз не влюблялась, открывая на какого-нибудь несчастного настоящий сезон охоты, в котором все средства были хороши. Вообще-то девушка, Ольге совершенно незнакомая, но, по словам младшего брата, довольно привлекательная, пользовалась у противоположного пола популярностью: ею восхищались, говорили комплименты… и благоразумно держались на безопасном расстоянии, ибо чуть более близкое знакомство с красавицей обращало в бегство самых отчаянных менее чем за несколько часов! Ибо к ангельской внешности Алисы прилагался ТАКОЙ характер… Включающий в себя так же и неимоверное упрямство, порой позволяющее в буквальном смысле брать артачащихся парней измором. Правда, когда «все средства» все же приводили к ожидаемому результату и армия поклонников Алисы пополнялась очередным новобранцем, через какие-нибудь пару дней Сережина сестренка неожиданно вспоминала, что она – девушка свободолюбивая – теряя к объекту недавней охоты весь интерес. Так, во всяком случае, было – и теперь мальчик едва ли не с сентиментальной ностальгией вспоминал времена, когда на сестричкином жизненном пути встретился юноша, чья позиция легко укладывалась в кратком «живьем не дамся!». Со вздохом Сереженька заметил, что сам он никогда не решился бы ставить Алисе ТАКИЕ условия – в азарте она вполне может понять их чересчур буквально. Вполуха слушая жалобы на родственницу, Оля продолжала осматриваться. Ей не читали перед сном сказки, да и научившись читать сама девочка не стала поклонницей художественной литературы, ограничиваясь тем, что получала по школьной программе, но, если бы вдруг решила нарисовать в воображении сказочный дворец, он, наверное, выглядел бы именно так. Высокие потолки без давящей громоздкой лепнины, но с какими-то причудливыми узорами по краям, странная мебель, словно для какого-нибудь исторического фильма, картины на стенах… и книги – просто невероятное количество книг. Книг, в которых, при всем своем равнодушии к чтению как таковому, Оля могла почувствовать… наверное, душу. Эти книги любили и читали. Наверное, много лет и много поколений, хотя и не зачитывали до дыр. Лишенные давно уже лоска свежеотпечатанного издания, эти книги все же не обветшали, не истрепались, как учебники в их школьной библиотеке, но словно бы хранили в себе отпечатки отношения и переживания каждого читателя. Матушка Любава учила ее, что в оружии остается часть сути воина, оттого следует быть осторожной, используя чужое, в особенности – вражеское оружие и попытаться стать другом своему. Наверное, аналогичным образом книги сохраняли в себе частичку владельца. А перед одной картиной – над небольшим комодом в гостиной – Ольга довольно долго простояла, со странным чувством вглядываясь в изображение. На картине были нарисованы четыре кружащих в небе дракона: самый большой, иссиня-черный, несмотря на размеры изящный и гибкий, как плеть – судя по тщательно прорисованной горделиво вскинутой узкой змеиной голове и холодному сапфировому взгляду, это была драконица; второй, рубиновый с зеленоватым узором, несмотря на более яркий окрас, казался в какой-то мере ее тенью. Несколько проигрывала черной драконице в изяществе вторая, сине-голубого окраса с серебристым блеском, как Ольга знала из… факультативной программы обучения, у драконов, как и у обычных змей, не должно быть ресниц, но у синей драконочки они были, подчеркивая насмешливо-кокетливый взгляд похожих на драгоценные камни глаз. Самый маленький дракон, вернее даже, детеныш, был почти целиком золотым, лишь кое-где с зеленоватым рисунком и почему-то больше напоминал играющего в траве котенка, нежели пресмыкающееся. Что именно ее привлекло в этой картине, Ольга не могла бы объяснить, наверное, потому и рассматривала ее так долго, в надежде сформулировать необъяснимое ускользающее чувство. – Это Александр Владимирович нарисовал. Он вообще невероятно талантливый! Правда, говорит, что рисовать терпеть не может, но это подарок – на мой день рождения зимой! – Александр Владимирович – это еще кто? – Ты что, меня не слушала?! Ну, помимо прочего, последнее увлечение Алисы. Только она способна полагать, что серьезный умный человек всерьез способен связаться с такой бестией, как она! Знаешь, что она заявила? «Папочка же с мамулей связался»! Тоже мне, пример для подражания. – Твоему Александру Владимировичу – сколько лет? – озадаченно уточнила Оля. – Весной исполнилось семнадцать. А что? – Сереженька непонимающе встретился с ней взглядом. – У него дела с отцом. Вернее, папочка вводит его в курс дела – ну да тебе это будет неинтересно, я сам-то там не очень понимаю. На комоде, прямо под картиной с драконами, стояла довольно большая семейная фотография. – Сереж, ты только не обижайся, хорошо… у вас с Алисой мать родная? Дело было даже не в том, что высокая – на полголовы выше супруга – черноволосая хищница в максимально простом прямого кроя черном платье, украшенном только ниткой жемчуга, выглядела, несмотря на подчеркнутую строгость образа, совсем ненамного старше почти взрослой дочери – и по меньшей мере, вдвое младше супруга; но разглядывая лица, девочка не сумела найти ни единой черточки фамильного сходства. У отца и обоих детей были типичные для славян довольно красивые лица, светлые волосы и светлые же не слишком большие глаза. Женщина же была красива той невероятно изысканной красотой, что получается лишь при смешении кровей нескольких народов, непонятно, почему, но Ольге она показалась похожей на индианку – невольно девочка представила ее, одетой в яркий, расцвеченный многочисленными драгоценностями, наряд. Чистое выразительное лицо, напоминающие дорогой мех черные волосы – на портрете гладко собранные в «узел», но легко представляющееся распущенными по плечам мерцающей копной – непроницаемые, матово-синие глаза… У остального семейства глаза были прозрачными, как леденцы – серые у отца, светло-синие у Алисы и Сереженьки. – А. Это все спрашивают. Родная, конечно, и мне и Алиске. Просто она моложе папочки и не из России родом. Ее девичья фамилия Аждеха. – Персидская? – Кажется, в Персии так называли созвездие Дракона. Переводится примерно как «змей, пожирающий людей», красивая фамилия, ничего не скажешь! – Но вы совсем на нее не похожи. – Папочка говорил, что умом мы оба в нее. Таким тоном, что это можно трактовать, как «отсутствием оного», – Сережа хихикнул. – а Алиса еще и характером. Так что физиономическую принадлежность древнейшему и благороднейшему семейству Гоярынских можно считать компенсацией! – Разве это ваша фамилия? – Нет. Но у нас есть что-то вроде семейной легенды. Совсем недавно всплывшей, ну знаешь, в последние годы иметь благородных предков перестало быть уголовно наказуемым и сделалось, напротив, очень модным. Так вот, этот дом до революции принадлежал дворянскому роду Гоярынских. Вроде как у семьи были немецкие корни и фамилия фон Хорн русифицировалась сперва до Горын, а потом – до Гоярынские. При революции, разумеется, дом разграбили, хозяин – последний в роду, сгинул неизвестно куда, даже не утруждая новых власть имущих своим показательным расстрелом, а когда буря слегка поутихла, из особняка сделали домик на четыре квартиры. В одной из которых и поселился наш дедушка – Георгий Змеев. Он сумел собрать и восстановить практически всю библиотеку и, скажем так, «фамильную сокровищницу» Гоярынских, даже кое-что из антикварной мебели, как видишь, уцелело – да она особо никому и не была нужна – громоздкая, нефункциональная, в малогабаритку, а уж тем более – комнату в коммуналке – не влезет. Изначально-то ему одна комната тут принадлежала. Ну так вот, сейчас просочились слухи, что Георгий был на самом деле сыном Станислава Гоярынского, о котором почему-то никто ничего не знал. Женат-то последний в боярском роду не был. Впрочем, сам дедушка – тоже, кем была наша бабушка, кажется, отец и сам не в курсе, но квартирку со всем содержимым получил, можно сказать, в наследство. Правда, кое от чего из «сокровищницы» пришлось продать и заложить, когда грянула перестройка… Если все это хоть отчасти правда – у дедушки было специфическое чувство юмора: поменять фамилию Гоярынский на «Змеев»! Да еще то ли по совпадению, то ли намеренно – назвав папочку Станиславом, как боярина Гоярынского. Девочка рассеянно кивнула и снова подняла взгляд на картину. Нарисованные драконы на мгновение показались ей живыми, неподвижно замирая на холсте только когда кто-то прямо смотрел на них, все остальное время безмятежно кружа по нарисованному кусочку неба. Сбросив волну воспоминаний, Ольга невесело усмехнулась. Почему так получается, что порой что-то открыто находится прямо перед глазами, однако увидеть или услышать его получается, только когда уже знаешь, что именно должна видеть и слышать. Сережа ничего толком и не скрывал от своей неожиданной подружки, быть может, был просто слишком маленьким, чтобы понимать, о чем стоит говорить, а о чем нет, а возможно, грань между той правдой, что можно открыть и той, что стоит утаивать, была для даже маленького дракона достаточно широкой, чтобы небрежно проходить по ней даже с завязанными глазами. Потому что все равно заметит что-то лишь тот, кто знает, чего следует искать. А если даже монастырская послушница, которую учили на Экзекутора и которая знала о драконах хотя бы то, что они действительно существуют, имея глаза, да не увидела, чего опасаться простых людей? От размышлений отвлек оглушительный визг дверного звонка, не смолкающий, пока раздраженно морщившаяся девушка не подошла к двери. – Да иду уже, не трезвонь! – рыкнула она, впуская Алину. И, едва взглянув на девочку, моментально сбросила раздражение. – Что произошло?! – Опасности для жизни нет, – скороговоркой выпалила Аля, проскальзывая в глубину коридора к комнате Ядвиги Светозаровны. – Ольга, я тебя умоляю, свяжись как-нибудь с девчонками, у меня срочный разговор, происходит что-то совершенно невероятное! Потом все объясню, чтобы не повторять по нескольку раз, а я пока начну поиски! Комментарий к ГЛАВА ВТОРАЯ. 16. Ведьма Мара Семейный портрет Змеевых http://rs.foto.radikal.ru/0708/4e/ff4bc54c775a.jpg