Почему-то наблюдать за унынием затянувшейся осени особенно печально в окно электрички, когда мимо пробегают желто-бурые поля, облезлые деревья лесонасаждений и надо всем этим нависает свинцовое низкое-низкое, словно готовое раздавить небо. Вот Елена любила осень. Кажется, даже любила неизменное чувство непонятной грусти, которым пропитывалось насквозь это время года. А Маргарите нравилась зима. Все говорили, что у нее «весенний» типаж, однако весна с ее слякотью и ветреной ненадежностью была не более любима, чем осень. Да и вообще, что это за глупость, называть чем-то «весенним» нордическую красоту Маргариты! Вот Виктория по этой классификации «осень», а любит как раз весну.

Бросив короткий взгляд на попутчицу (чтобы начать считать и называть кого-то подругой, Маргарите надо было как следует узнать и по-настоящему ценить человека, поэтому сравнительно недавняя знакомая пока еще так не называлась), девушка досадливо поморщилась. Сама Виктория выглядела не более, если не менее довольной – и трудно было ее в этом обвинять. Хоть Марго и трудно было признать «стилем» все эти джинсы, спортивные маечки и свитера, стоило признать, в них энергичная рыжуля выглядела очень даже неплохо, наверное, потому, что одежда идеально соответствовала ее характеру и внутреннему миру. Претензия же на элегантность оказалась для Вики сущим мучением. Девочка даже ходить в длинной юбке не умела, еще по дороге до вокзала оттоптав и забрызгав грязью весь подол. – Только я могу, нацепив такой дорогой наряд, выглядеть, как бомжиха! – словно прочитав мысли по чересчур красноречивому взгляду Маргариты, хмуро буркнула Виктория. – Просто надо уметь вести себя соответствующе наряду. Ну, например, довольно нелепо было бы надеть джинсы, а вести себя при этом так, будто в вечернем платье, или, наоборот, в строгом деловом костюме вести себя так, как будто на тебе джинсы. Это любая женщина со временем постигает, ты тоже научишься, – попыталась приободрить ее Марго. Виктория, немного подумав, отрицательно покачала головой. – Это как будто находиться в рабстве у одежды. Не хочу. Знаешь, Дарья рассказывала мне про восточного мудреца, который пришел к кому-то в гости в старой грязной одежде, и его туда не пустили. Тогда он нарядился, как подобает и снова пришел туда: его любезно приняли и начали угощать. И мудрец сказал: «Коли почет здесь воздается не мне, а моему халату, то пусть он и угощается!» – Ну, а кажется, у Пушкина было «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». В девушке все должно быть прекрасно, совершенство ведь не в том, чтобы обладать какими-то качествами, а в их гармоничности. – Все равно, – Вика неуютно повела плечами. – Я не понимаю, как ты все это носишь. Не эту конкретную юбку, а вообще – все твои вещи. Когда я пытаюсь нарядиться, чувствую себя, как будто в гипс закована: все жесткое, узкое, неуютное… руку не поднять. На всех праздниках мучаюсь… – Не знаю. Я ничего такого не чувствую, возможно, тут банальная привычка – я же всю жизнь так одевалась. Виктория… Что ты обо всем этом думаешь? Наверное, по изменившемуся тону рыжеволосая сразу уловила, что речь не об одежде. – Насчет монастыря? – Вообще насчет всего этого. Возможно, Елена права, сказав, что я повзрослела слишком рано, что во мне умерла вера в чудо и что я успела закостенеть в каких-то узких рамках… Даже Дарья все для себя сумела понять и объяснить – через цифры и формулы. Наверное, Ядвига Светозаровна ошиблась насчет меня, то, что мне понравился этот венок, еще не значит, что я – хозяйка, способная его использовать. Я видела этого дракона, причем я уверена, что он не иллюзия и не подделка, я видела результат Евиных выкрутасов и Дашины фокусы с огнем, однако поверить в то, что Я САМА могу быть как-то связана с магией – не получается. Кроме того, я не чувствую никаких перемен. Никаких открывшихся способностей. – Я тоже, – Вика едва заметно покраснела, видимо, припомнив замечание Елены о том, что луку нужны стрелы и тетива, чтобы выстрелить. – поверить в магию или даже в чудо мне легче, чем в то, что это может случиться именно со мной. Уж не знаю, по какому принципу эти волшебные предметы выбирают себе хозяев, но, кажется, со мной произошла какая-то ошибка. Я НЕ храбрая, я совершенно не подхожу для роли героя или чьего-то там защитника… – Но ты же занимаешься спортом. Все это… решительность, воля к победе – это же должно быть в характере. – Да, в спорте у меня это есть. Но во всей остальной жизни… Я ни перед одним состязанием не чувствовала, что готова в обморок свалиться от волнения, что руки дрожат и голос меня не слушается, нет, конечно, я волновалась, но это только подстегивало меня, будоражило, делало только сильнее. А когда я хочу заговорить с Матвеем или объяснить что-то маме, а она меня не понимает, я волнуюсь как-то иначе, это сковывает, не дает даже пошевелиться. Возможно, каждому в жизни свое… Но я ведь не собираюсь посвящать жизнь каким-нибудь олимпийским рекордам! Я недавно поняла, что самое важное в жизни – это крепкая семья, на которую можно во всем опереться, во всем положиться. Особенно для женщины. – Осуждаешь свою маму за этот развод? – Не то, чтобы осуждаю… Но ведь можно было и пожертвовать немного своими желаниями и интересами ради того, чтобы мы все были счастливы. И она тоже! Я помню, ведь она была счастливой! Мы были самыми на свете лучшими подругами, совсем как Алина с ее бабушкой, я могла поделиться с мамой любым секретом, зная, что она поймет, поможет… Помню, как я приходила из школы, в доме всегда пахло чем-нибудь вкусным, мы вдвоем обедали, я рассказывала, как провела день, потом она помогала мне с уроками, вечером приходил папа и мы ужинали всей семьей… По выходным ко мне иногда приходили подружки, иногда мама сидела вместе с нами, и всем было очень весело. Все выглядели такими счастливыми! Мне казалось, что это – навсегда… А потом у папы начались проблемы и маме тоже пришлось пойти работать. И все изменилось. И она сама тоже изменилась. Теперь я прихожу из школы в пустой дом, разогреваю оставленное в холодильнике и обедаю совсем одна, мама почти не бывает дома, а приходит уставшая и раздраженная. Знаешь, совсем недавно папа решил свои проблемы, он еще сказал, что теперь все будет, как раньше… я так обрадовалась, но ничего как раньше не стало. Они начали ссориться все чаще и чаще, а потом мы переехали сюда, даже не попрощавшись… Тогда я точно решила… а, не важно! Теперь все рушиться, даже не успев начаться! Как только я увидела Матвея, я поняла, это он – моя судьба, моя «вторая половинка», словно озарение… – Завидую… – Чему тут завидовать, если ничего у нас не получается. Твоя Елена… – Елене он больше не интересен. – Мы же собираемся освободить ее от чар Змея! Вот тогда-то твоя подружка и вспомнит, в кого влюблена, благо, теперь он уже обратил на нее внимание, а я останусь в пролете! – убитым голосом закончила Виктория. – Знаешь! – с неожиданным для себя жаром воскликнула Маргарита. – Ты сдаешься еще до старта! Если бы Я встретила человека и сразу, с первого взгляда поняла, что ОН и только он – моя судьба, меня бы не остановили никакие трудности и преграды! Если бы встретила… – А Петька Кукушкин? – Он классный парень, – Маргарита пожала плечами. – но и только. За разговором девочки вышли из электрички и побрели по указанной «просеке». Хоть погода на улице больше напоминала осень, чем зиму, продолжительность светового дня оказалась более верна календарной дате, уже начинало смеркаться. «Обратно придется в темноте добираться…» Еще какое-то время они топали в молчании, думая о своем, только чавканье грязи, сопровождающее каждый шаг, нарушало царящую вокруг тишину. Запоздало Маргарите пришло на ум, что следовало бы дождаться выходного дня и ехать в монастырь утром, как все нормальные люди делают, но обвинять в этом было некого, кроме самой себя. Не захотела остаться не у дел, когда почти всем остальным нашлось занятие! Как будто, кроме этих паранормальных расследований и заняться-то в жизни нечем! «Неужели, меня задевает, что Дарья, Женька и Алина раскрыли свои способности, а я нет?» Наверное, Маргарита устала от роли лежачего камня, под который, как известно, вода не течет. У всех в жизни происходят события: хорошие или плохие – все девочки меняются, учатся смотреть на мир иначе… Обычно Марго считала, что она, в отличие от подружек, уже повзрослела, а теперь чувствовала, что в жизни затянулось такое же унылое и никакое межсезонье, что и в природе этой странной зимой… – Осторожно! Над девочками, уже достигшими монастырских ворот, промелькнула какая-то смутная тень. Маргарита резко обернулась, но за выкриком уже последовало грандиозное «плюх», взвизг и взрыв цензурной, но очень прочувственной ругани. В сгустившейся темноте Марго разглядела сидящую в ближайшей луже спутницу («Хана одолженным шмоткам, теперь только в мусорное ведро!») и некое новое действующее лицо, бормочущее что-то сквозь зубы, поднимаясь из соседней лужи, куда плюхнулась на четвереньки. – Вы не ушиблись? – осторожно поинтересовалась Маргарита. – Надо смотреть, куда идешь! – раздраженно буркнула, проигнорировав вопрос, девушка, уже встав на ноги и за шиворот подняв из соседней лужи Вику. Приглядевшись, Марго разглядела на незнакомке традиционное черное одеяние и платок, хотя на этом сходство девицы с монашкой или даже послушницей заканчивалось: платок был завязан «банданой», придавая хозяйке сходство скорее с пираткой, из-под него выбивались несколько прямых черных прядей, выскользнувших из изрядно растрепанной черной косы, а подол длинной черной юбки был завязан на поясе, открывая драные джинсы, надетые под нее. Обуви в «ансамбле» наблюдалось. Слегка восточное лицо незнакомки чуточку напоминало кошачью мордочку, довершалось это сходство миндалевидными глазами золотисто-желтого цвета. – Вы кто такие? – не слишком приветливо поинтересовалось это дивное создание, пытаясь отряхнуть с черного платья грязь, но, наверное, только сильнее ее размазывая, хоть в полумраке об этом и трудно судить. – А ты кто такая? – несколько возмущенная подобным тоном, парировала Марго. Мало того, что эта девица, налетев на Викторию, даже не подумала извиниться… Черноволосая опасно прищурилась, явно собираясь ответить что-то резкое, но не успела. – Ольга! – калитка на монастырских воротах распахнулась, нервно стукнув деревом по дереву, и на дорогу вылетела женщина в черном одеянии монахини. Волосы полностью скрывал головной убор, Марго никак не могла запомнить, как он у монахинь называется, а на довольно невыразительном строгом пожилом лице, словно у какой-нибудь вредной учительницы, ярко выделялись невероятные глаза редчайшего желто-зеленого оттенка. Кошачье царство у них тут какое-то! – Ольга, несносная девчонка, разобьешь ты когда-нибудь свою пустую голову… А вы кто такие?! Для туристов и паломников монастырь открыт только по… – Мы Берегини, – сама не сообразив, как это могло прозвучать так просто, ответила Маргарита.