— У нас две задачи, господа, — сообщил я филерам, дочитав письмо. — Француз, Жан Лассаль, плотного телосложения, лет пятидесяти. Установите местонахождение и наблюдайте.

— И второе, — я поднялся, готовясь уходить, — установите наблюдение за домом князя Разумовского. Фиксируйте всех его гостей: кто такие, откуда. Докладывайте ежевечерне. В экстренных случаях — в любое время. Будете высылать мне записки — подписывайтесь, как обычно, Жук и Франт. Приступайте немедленно, — сказал я на прощание. — Рад вас видеть, господа. Честь имею.

Утром следующего дня мы с Коробейниковым по-прежнему пытались разобраться в убийстве Ксении Татариновой. Пока никаких толковых версий не вырисовывалось. В этом деле было слишком много вопросов, на которые пока не имелось ответов, но которые ни в коем случае нельзя было игнорировать.

— Неужели Татаринов убил свою жену? — строил предположения Антон Андреич, расхаживая по кабинету на манер адвоката Миронова.

— Не знаю, — ответил я ему. — Накануне он купил два билета в Москву на поезд.

— Для отвода глаз? — предположил Коробейников. — Или они поссорились перед отъездом?

— И почему же тогда они пошли ссориться в комнату покойного мальчика? — озадачил я его. — У них и своя комната имеется.

То, что тело Ксении было найдено в детской покойного Петруши, особенно занимало меня. Я чувствовал, что эта деталь, несомненно, важна, но никак не мог понять, чем именно.

— Да, действительно странно, — задумчиво протянул Коробейников.

Тут наши бесплодные пока рассуждения были прерваны самым приятным образом. В коридоре послышался торопливый перестук каблучков, и в кабинет, неся с собой аромат морозной свежести, ворвалась Анна Викторовна Миронова.

— Яков Платоныч! Антон Андреич! — воскликнула она, как всегда приступая сразу к делу и пренебрегая мелочами, вроде приветствия. — У меня для Вас очень важное сообщение!

Была она сегодня дивно хороша в своем изящном полушубке, отороченном лисьим мехом. И немедленно внесла приятное оживление в наше с Антоном Андреевичем сыщицкое общество, слегка приунывшее от непонятностей в деле.

— Ксения в ту самую ночь должна была встретиться с неким Анатолем! — продолжила Анна Викторовна воодушевленно.

Сумочка в руке мешала ей жестикулировать, и она без церемоний пристроила ее на мой стол. Щеки Анны разрумянились, а глаза горели азартом. Теперь, выпалив свое «очень важное сообщение», она смотрела на меня, ожидая моей реакции. Полагаю, восторженной.

Я изо всех сил старался скрыть улыбку. Так она была весела и свежа и так порадовала меня самим своим появлением, что я ни в коем случае не хотел ее обидеть. Хоть и предполагал, что мне сейчас снова придется иметь дело с ее духами.

— Утро доброе, Анна Викторовна, — поприветствовал я ее, поднимаясь ей навстречу, — не могу порадоваться за этого господина, поскольку не имею чести знать. Вы присаживайтесь.

Анна осознала, что пренебрегла всеми правилами вежливости и смутилась.

— Ах, простите мне мою сумасбродность! — извинилась она. — Я очень торопилась.

И вновь вернулась к своему сообщению, объясняя все, на этот раз, подробнее. Присаживаться она так и не стала. Видимо, в азарте сыщицком была просто не способна усидеть на месте.

— Ксения Татаринова, — объясняла мне Анна Викторовна, — перед самой своей смертью должна была встретиться с неким Анатолем на Монастырской улице. И мне кажется, что у них были отношения.

— Позвольте полюбопытствовать, — спросил я, — а кто втянул Вас в это дело? Кто на этот раз не доверяет полиции? Бенцианова или Татаринов?

— Ксения, — ответила со вздохом Анна Викторовна. — Она мечется и все время просится, рвется к этому Анатолю, — и добавила с сочувствием: — Влюблена!

Дело о влюбленном призраке! Куда катится мир? И я вместе с ним? А что самое неприятное, что я эти ее сведения приму и проверю. Потому что других у меня просто нет! Недовольный ситуацией, в которой я вынужден руководствоваться указаниями призраков, я сказал чуть жестче, чем хотел:

— Снова светские новости с того света?

Анна Викторовна, конечно, рассердилась, как всегда, когда я пренебрегал ее духами:

— Вы можете сколько угодно ехидничать! — сказала она мне обиженно. — Но Вы сначала проверьте!

— Антон Андреич, — сказал я Коробейникову, — окажите услугу!

— Проверим! — с готовностью подскочил мой помощник. И добавил специально для меня, утешающе: — На Монастырской улице не так много домов.

— Также, как и мужчин с именем Анатоль, — согласился я с ним.

Коробейников быстро вышел, а я снова повернулся к Анне. Она стояла потупившись и, судя по выражению лица, продолжала на меня сердиться. Это было огорчительно. Я надеялся, что после того, как я отправил Антона Андреевича на Монастырскую, Анна Викторовна сменит гнев на милость.

— Вы присаживайтесь, — я чуть тронул ее за рукав шубки.

Анна взглянула на меня, опустилась все-таки на стул и снова потупилась. Я присел напротив нее, посмотрел внимательно. Кажется, она не обижена сейчас. Она… Огорчена? Смущена? Расстроена? Но чем? Ведь несколько минут назад она, казалось, освещала своей радостью весь мир.

— Есть еще кое-что, — сказала Анна Викторовна, не поднимая на меня глаз и внимательно изучая свои перчатки. — В доме Бенциановой объявился дух.

Так. Кажется, я понимаю, что ее так расстраивает. Просто она знает отлично, что к сообщению о духах я отнесусь определенным образом. И заранее огорчается, зная, что я сейчас скажу. И лучше бы мне быть предельно тактичным, потому что с духами или без них, но обижать эту замечательную девушку я не хочу. Но, с другой стороны, а как мне прикажете реагировать на это сообщение? Что она от меня хочет? Чтоб я ей этого духа поймал? Или записал бедолагу в подозреваемые? Как бы не так! Я помню из ее рассказов, что духи не могут причинить вреда живым. Так что мне этот дух совершенно без надобности.

— А вот это точно не по нашей части, — ответил я с максимальной серьезностью, но в то же время стараясь говорить мягко и дружелюбно.

— Да, но это дух покойного сына Бенциановой! — ответила Анна Викторовна. — Того самого, которого двадцать лет назад не стало.

С ее точки зрения, судя по всему, личность духа делала его значимым в моих глазах. А я вот пока так и не понимал, как именно.

— Я слышал. Печальная история, — сказал я ей. — Мальчик попал под лед и заболел воспалением легких. Но это было двадцать лет назад!

— Но Бенцианова-то верит, — сказала взволнованно Анна, — что Петруша ее может вернуться!

— Ее можно понять, — пожал я плечами.

— Она что-то скрывает! — понизив голос для пущей значительности, произнесла Анна Викторовна. — Это что-то связано с этим духом!

Все равно не понимаю! Я вижу, что она волнуется, что считает эту информацию очень важной. Но никак не могу взять в толк, чем она для меня-то важна!

— Боюсь, это не в моей власти, — сказал я вежливо, — допрашивать Бенцианову о ее отношениях с миром духов. Это ведь по Вашей части, не правда ли?

От одной мысли о подобном допросе меня ужас охватывал. Нет, даже ради Анны Викторовны и всех ее улыбок я на это не пойду ни за что!

Анна, поняв, что я отказал ей в помощи, поднялась с оскорбленным лицом, забрала с моего стола свою сумочку и удалилась, гордо вскинув голову. Даже не взглянула на меня на прощанье. Видно, совсем обиделась!

Боже мой! А ведь она и вправду хотела, чтобы я допросил Бенцианову о духе ее покойного сына! Ну и как прикажете мне на подобное реагировать?

Ну, если смех исключается? Да уж, господин Штольман, сложная у Вас ситуация. И барышню Вы, кстати, все-таки обидели не на шутку, хоть и вопреки своему желанию. И, зная ее характер, заслужить прощение Вам будет очень непросто!

Я усмехнулся своим мыслям и вернулся к работе. Как-нибудь справлюсь. И с делом, и с барышнями, и даже с духами, если потребуется. У меня тоже характер тот еще!

Коробейников возвратился удивительно быстро. Был он крайне доволен. И видно было, что его просто распирает от желания поделиться найденной информацией. А еще его, похоже, безмерно радовало, что информацию эту мы добыли с помощью Анны Викторовны. Антон Андреич явно считал, что я недооцениваю ее помощь, и всегда спешил мне указать, если она нам что-то подсказала, а я, по его мнению, этого не заметил.