Анна вдруг шагнула вперед и начала тихо читать стихи на английском языке. Те самые стихи, из тетради. Видимо, запомнила, когда переводила.

Элис вздрогнула и как будто прислушалась. Видимо, звук родного языка вывел ее из забытья. А Анна продолжала говорить, с каждым шагом подходя все ближе, пока не оказалась совсем рядом. Тогда она присела перед Элис на корточки и протянула ей оловянного солдатика. Того самого солдатика, что я подобрал в доме убитой Курочкиной. Я отдал его Анне, когда мы ехали в больницу.

На минуту мы все замерли. Кажется, даже дышать перестали. А в следующее мгновение волшебство любви и доброты сработало. Искоса и недоверчиво Элис взглянула на Анну раз, другой. А потом взяла солдатика из ее рук. А еще мгновение спустя, будто испугавшись собственной доверчивости, она свернулась на кровати в клубочек, прячась от всего мира. Солдатика она так и прижимала к груди обеими руками.

Анна Викторовна поднялась со слезами на глазах и в поисках поддержки, прижалась к моему плечу. Я обнял ее, утешая. Зрелище, на которое мы смотрели, было трудно вынести. Но я был уверен, что не раз и не два застану Анну в этой комнате. Она не успокоится, пока не поможет Элис, пока не сделает для нее все, что сможет. Как бы трудно это не было.

====== Девятая новелла. Ночной гость. ======

Вопреки всем моим предположениям, события, пережитые нами во время расследования смерти госпожи Курочкиной, скорого продолжения не имели. Все стихло, и дни вновь потянулись тихой, несколько однообразной чередой. Князь Разумовский Затонск не покинул, но мы не встречались более, не было повода. Постепенно я сработался с Трегубовым, оказавшимся, сверх ожиданий, неплохим профессионалом. Периодически я виделся с Анной Викторовной. Она продолжала часто навещать Элис в больнице, но, к сожалению, никаких положительных сдвигов в ее состоянии добиться не могла. Видимо, от пережитого разум девушки был потерян навсегда. Но Анна Викторовна, тем не менее, не оставляла попыток. А может быть, просто не могла помыслить о том, чтобы бросить в одиночестве это несчастное, всеми покинутое создание.

В общем, время шло, и жизнь постепенно снова вошла в неспешную колею. Что, впрочем, не означало отсутствия работы.

И вот как-то ночью за мной на квартиру явился городовой. В доме помещицы Бенциановой был обнаружен труп молодой женщины.

Как понятно стало из объяснений городового, они с напарником патрулировали свой район, когда услышали донесшийся из дома женский крик. Долго стучали в дверь, пока не разбудили, наконец-то, служанку. Та утверждала, что кричали где-то на улице, но городовые настояли на осмотре дома. И обнаружили в одной из комнат труп молодой женщины. Ну и вызвали нас, понятное дело. Что им еще оставалось. Так же, как и мне ничего не оставалось, как ехать немедленно на место преступления. День или ночь, какая разница. Как любит говорить доктор Милц, aliis inserviendo consumor — служа другим, расточаю себя.

Тело молодой женщины в дорожном платье лежало на полу одной из комнат особняка. Судя по маленькой кровати, это была детская. Но про наличие ребенка в доме мне никто не упоминал.

— Я, значится, дотронулся до нее, — докладывал мне городовой, обнаруживший тело. — Она еще теплая была. Но глаза как будто стеклянные. Тут ясное дело, покойница.

— Странно, — сказал я ему. — Крик, говорите, с улицы аж слышали, а неужели никто в доме не проснулся?

— Служанка ихняя вроде что-то слышала, — отрапортовал городовой. — Но не разобрала спросонья, кто, откуда. Думала, с улицы.

— Ну, что тут я могу сказать? — доктор Милц, завершивший осмотр тела, поднялся с усталым вздохом. — Смерть наступила в результате удара тяжелым тупым предметом. Вот, видите, в районе левого уха у нее череп до основания проломлен.

— Орудие убийства найдено? — обратился я к городовому.

— Никак нет! — ответил тот.

— У меня к Вам большая просьба! — обратился ко мне доктор Милц. — Если я не сильно нужен, позвольте мне откланяться.

— Конечно, — отпустил я его. — Можете идти.

В конце концов, ничего загадочного в причинах смерти дамы нет. Вскрытие может вполне подождать и до утра. А на дворе глухая ночь. И доктор, работавший в больнице целый день, тоже очень устал.

— Антон Андреевич! — окликнул я Коробейникова, занимающегося подробным обыском. — Вы осмотрите здесь все внимательно. Важна каждая мелочь.

— Работаем, Яков Платоныч, — отозвался мой помощник. — Примечательно, что ничего ценного не взяли. Деньги, украшения… Все на месте. И огромное количество пыли повсюду!

— Дама явно в дорогу собиралась, — сказал я, осматривая открытый чемодан, — вот только из дому выйти не успела.

— Да… — задумчиво протянул Коробейников. — Быть может, услышала какой-то звук, заглянула и … И пала жертвой злодея.

— Вы, когда здесь все закончите, — велел я ему, — осмотрите окна и двери. А я с обитателями побеседую.

В гостиной меня уже ожидали. Помещица Бенцианова, пожилая дама с властным, недовольным лицом, восседала на кресле в халате и ночном чепце. С одного взгляда было ясно, что характер у этой дамы весьма непростой. А выражение лица говорило о том, что все происходящее возмущает ее до крайности.

Рядом на диване сидел ее племянник, Татаринов, муж погибшей. Он, в отличии от Бенциановой, был полностью одет, как на выход. Правда, костюм его находился в некотором беспорядке, будто он в нем и спал.

Третьей в комнате была пожилая женщина, по виду доверенная служанка Бенециановой, стоявшая у нее за спиной.

Я представился и приступил к допросу.

— И что же, никто из Вас крика не слышал? — спросил я собравшихся.

— Так спали мы, — ответил Татаринов, — поэтому никто ничего и не слышал. Татаринов, Викентий Андрианович, — представился он, чуть привстав.

— Племянничек мой! — покосилась на него Бенцианова неодобрительно.

— А Вы, простите, кто будете? — спросил я служанку, стоявшую за плечом хозяйки.

— Пахомовна я, — ответила она, утирая слезы. — Служу я здесь, по хозяйству.

— Кто-нибудь еще в доме живет? — поинтересовался я у Бенциановой.

— Горничная моя, Сусанна, — ответила она раздраженно. — И супруга племянника моего, Ксения. Жила.

— А Вы, как я погляжу, прямо вот так спали? В одежде? — переключился я на Татаринова.

— Разморило, — ответил он. — Я прилег, не заметил, как заснул.

— Странно это, — заметил я ему. — Ночь на дворе, а Вы одеты, как будто в дорогу. Жена Ваша словно при параде. Чемодан при ней упакованный. Собирались куда?

Он замялся с ответом. Но потом ответил все-таки, но почему-то глядя не на меня, а на тетушку:

— Да, собирались. Думали утром первым же поездом в Москву поехать, — он достал из кармана и показал мне два билета на поезд. — Я вот билеты купил.

— А мне, значит, ничего не сказал, — вмешалась Бенцианова с упреком. — Тайком решил сбежать! Не попрощамшись! Как воришка!

— Да Вы же, тетушка, сами меня выгоняли! — ответил он ей возмущенно. — Вроде как, и не рады были!

— А чему радоваться-то? — все больше расходилась Бенцианова. — Я же вижу по твоим глазам, почему ты обхаживаешь старуху больную!

У Татаринова окончательно сдали нервы.

— Да хватит уже, тетушка! Довольно! — заорал он во всю силу. — Жену мою убили! Вы хоть это понимаете?!

Пахомовна, ни слова не говоря, подала хозяйке капли. А я решил откланяться. Во взаимоотношениях тетки и племянника мне было все ясно. А также было ясно, что сегодня я вряд ли получу от них какие-то полезные сведения. Надо дать им успокоиться. И впредь допрашивать поодиночке.

И, распрощавшись, я покинул гостиную.

Едва я вышел за дверь, как налетел на ту самую горничную. Отлично, ее-то я и собирался искать. Наиболее интересная сейчас для меня фигура, единственный человек, который хоть что-то слышал.

— Вы здесь горничная? — спросил я ее.

— Да, — кивнула она в ответ. — Сусанна.