— Барин! Барин! Я не убивал! — закричал он, когда я его нагнал и сбил с ног.

— Ты конюх? — спросил я его.

— Да, — подтвердил он. — Не убивал я, Барин!

Мишка пошел со мной добровольно, бежать уже не пытался. Я его и связывать не стал, видел, что не побежит. А побежит, так я его вмиг догоню.

По дороге он рассказал мне свою версию событий. С его слов, он был с Дуней на сеновале. Но ушел. А она там осталась. И больше он ее живой не видел. Позже он показывал конюшню приезжей барышне, которая очень лошадьми интересовалась. Тогда они труп и нашли. Барышня перепугалась, убежала с криком. Он ее успокоить хотел, да не догнал. Потом подумал, что на него подумают, что он убил, ведь знали, что он с Дунькой гулял. Вот и спрятался. Ну, а когда Кокошин с топором стал его искать, да кричать, что убьет, тут и вовсе перепугался, вскочил на коня и ускакал. Спрятался в домике и сидел там, как мышь под метлой. Он и раньше бы сдался. Да боялся, что, если вылезет, Степан Кокошин его все-таки прибьет. А Дуню он не убивал, на этом он настаивал твердо.

— Да я вообще не знал, что Дунька брюхатая! — говорил мне он. — Да и не от меня это. Я когда уходил, она еще живая была.

Да я и сам видел, что вряд ли он наш убийца. По голове дать ему сил хватило бы, конечно. А вот всю остальную композицию создать, да чтобы на рассказ баронессы похоже было, это ему явно не по разуму.

— А почему нож твой в крови? — спросил я его.

-Так он на конюшне валялся! — объяснил Мишка. — Кто угодно мог его взять.

— Сказку о кровавой графине от баронессы слышал? — на всякий случай поинтересовался я.

Ответ меня удивил.

— А то! Раза три слыхал, — подтвердил конюх. И пояснил: — Да не в себе она. Рассказывает кому ни попадя.

Это было что-то новенькое. Я-то думал, что сказку о графине Батори слышали только те, кто был на званом вечере. Да еще это известие о том, что баронесса может быть и умалишенная! Раньше я ее не подозревал. Но если она и вправду душевнобольная, все может быть иначе.

В поместье Молостовых мы застали панику и суматоху. Дарья Павловна металась по двору в расстегнутом полушубке, отдавая приказания слугам. Я подошел ближе, она заметила меня, кинулась с радостью навстречу:

— Яков Платоныч! Хорошо, что Вы здесь! Я уж думала за Вами посылать!

— Что случилось, Дарья Павловна? — спросил я.

— Катерина пропала! — развела она руками. — Нет нигде! Экипаж не закладывала. Говорят, видели, вышла со двора в домашнем платье.

Похоже, слухи о душевном нездоровье баронессы подтверждались. Я велел Молостовой запереть до времени где-нибудь Мишку, а сам послал со слугой записку в управление, чтобы мне прислали городовых для организации поисков. Нужно торопиться! Мороз на улице преизрядный, и если баронесса и вправду ушла неодетой, то может серьезно пострадать.

Сам же я пошел в дом. Может быть, Каролина знает, куда могла отправиться ее мать.

Едва я поднялся на второй этаж, как меня окликнул знакомый голос:

— Яков Платоныч! — мне навстречу выбежала взволнованная Анна Викторовна. — Здесь какая-то чертовщина твориться. Баронесса пропала.

— Я знаю, — ответил я ей. — За нарядом полиции я уже послал.

— Но это не все! — подняла на меня Анна совершенно перепуганные глаза. — Там в ванной… Там кровь! Целое ведро! Нужно Дарью Павловну позвать.

Ничего себе новости! Отодвинув Анну, я заглянул в ванную комнату. И в самом деле там стояло ведро с кровью. И красные брызги на фарфоре. Что ж, действительно, никто лучше Дарьи Молостовой не объяснит, что за странности творятся в ее доме.

Попросив Анну Викторовну оставаться на месте, я пригласил Дарью Павловну подняться со мной на второй этаж. Услышав мой вопрос про кровь в ведре, она и отпираться не стала, только расплакалась:

— Забрала я это ведро. Да, виновата! — говорила она сквозь слезы. — Но Вы в мое положение-то войдите! Там гости должны были уже вот-вот! Ну вот они уже, на пороге были!

— А я в эту конюшню пошла, — продолжала она, комкая в руках платочек. — Да я, когда увидела весь этот ужас… Господи, бедная девочка! Я ничего другого тут придумать не могла! Ведро это схватила и побежала. Я боялась, все подумают, что очень это похоже на те рассказы, которые Катька рассказывает.

— Куда дели кровь? — спросил я Молостову.

— Я вылила ее! — и она снова заплакала. — Простите! Простите меня, пожалуйста! Я испугалась!

— Это как суд решит, — ответил я ей. — Сокрытие улик это называется.

— А это что здесь? — я кивнул на ведро с красной жидкостью и красные потеки на ванной.

Дарья Павловна даже плакать перестала, поняв мое подозрение. Сунула руку в ведро, поднесла к моему лицу. От красной жидкости пахнуло травами и ягодами. Кровью не пахло вовсе.

— Сок клюквенный, — пояснила Молостова. — Это я себе настойки готовлю, для ванн. Малину еще добавляю, шиповник. А Вы что, думали, я ванны, что ли, принимаю здесь кровяные?

И она горько усмехнулась. Мы с Анной Викторовной переглянулись. Похоже, смущены мы с ней были одинаково.

Позже мы сидели вчетвером за столом. Дарья Павловна, уже успокоившаяся, поила нас чаем. Выяснилось, что Анне указала на клюквенный сок в ванне Каролина, принявшая его за кровь, и теперь она пыталась передо мной извиниться за то, что невольно ввела меня в заблуждение.

— Простите меня, господин Штольман, — говорила она мне. — В нашей сумасшедшей семейке я самая безумная. Это я подумала, что в бане кровь. Я волнуюсь за маму.

Я не сердился на Анну и Каролину, поднявших панику. Даже Дарья Павловна не обижалась на них. Страшноватая история про Кровавую графиню и последовавшее за ней жестокое убийство сделали нас всех болезненно подозрительными. Нервы были напряжены даже у меня. Что уж взять со впечатлительных барышень.

В этот момент дверь у меня за спиной отворилась, и все три дамы вскрикнули в ужасе. Я повернулся и сам чуть не вздрогнул. Зрелище, представшее перед нами, было шокирующим: Екатерина Павловна, баронесса фон Ромфель, в окровавленном платье, с перемазанными кровью лицом и руками. На лице баронессы блуждала совершенно сумасшедшая улыбка. Смотрела она только на свои руки в крови. И, кажется, зрелище это приводило ее в восторг.

Все загомонили, забегали, усаживая баронессу, наперебой спрашивая ее, где она была.

— На бойне она у меня была, — ответил Сила Фролов, который и привел баронессу домой. — Видать, пешком пришла, а путь-то не близкий!

— Екатерина Павловна, что Вы там делали? — спросил я баронессу.

Но она только смеялась, разглядывая свои окровавленные ладони.

— Ходила там, смотрела, как мои забойщики скотину режут, — ответил мне вместо баронессы Фролов. — Как кровь по желобам течет.

Екатерина продолжала хохотать совершенно безумным смехом. Мне сделалось жутко. Она была абсолютно невменяема. И если баронесса в самом деле убила Дуню, то даже предположить невозможно, что придет в ее больной рассудок в следующий раз. Предугадать действия сумасшедшей невозможно.

Дарья Павловна, с помощью слуг, умыла и уложила сестру. Вопреки ожиданиям, едва с нее смыли кровь, баронесса успокоилась и уснула. Каролина объяснила нам, что болезнь ее матери не постоянная и проявляется приступами, но заверила, что Екатерина Павловна совершенно неопасна, а после сна будет и вовсе в себе. После этого Дарья Павловна уговорила прилечь и Каролину, обессилевшую от тревоги за мать.

А мы с Анной остались вдвоем. Она не собиралась уезжать. А я приходил в ужас при мысли, что она здесь останется, и надеялся уговорить ее вернуться вместе со мной.

— Так вот о какой крови он говорил, — задумчиво произнесла Анна Викторовна.

— Кто? — не понял я, погруженный в свои мысли о том, как уговорить ее уехать.

— Дух барона, — пояснила Анна.

— Баронесса не ведает, что творит, — сказал я ей со вздохом. — Она вполне могла убить.

— А Дарья? — спросила Анна Викторовна.