Я распорядился доставить тело в мертвецкую и вышел из конюшни. На дворе гости готовились к отъезду. Я еще успел поговорить с доктором Милцем, который заверил меня, что с Анной все будет в порядке, когда она отдохнет. Просто переволновалась. Сейчас она спит, и Дарья Павловна настояла, чтобы ее не будили, а оставили у них до утра. Мироновы согласились и сейчас тоже собирались домой. Уехал и доктор, сопровождавший труп. Пора было и нам с Коробейниковым возвращаться.

Но когда мы отошли от общей группы в сторону, где стоял полицейский экипаж, я вполголоса спросил своего помощника:

— Антон Андреич, пистолет при Вас?

— Обижаете, Яков Платоныч, — ответил Коробейников и уставился на меня выжидающе.

— Возвращайтесь на конюшню, — велел я ему, — тайно. Так, чтоб Вас никто не видел. Знаете, убийца иногда возвращается на место преступления. Какое-то странное чувство меня посетило, — продолжал я. — Спрячьтесь там и будьте до утра.

— Спасибо, Яков Платоныч, — очень серьезно ответил Коробейников и, отдав мне фотоаппарат, быстро пошел обратно к конюшне, стараясь при этом избегать освещенных участков.

Я же отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и подумать. Мысли мои кружились, и их требовалось хоть как-то упорядочить, попытавшись отделить значимое от незначимого. Это дело сбивало меня с толку. Легенда о кровавой графине, обескровленный труп, исчезнувший сосуд с кровью… Все это было как-то очень демонстративно. И непонятно. Неясно было, почему убили девушку. И зачем убийце понадобилось все обставлять таким образом. И будут ли еще жертвы, или убийца закончил то, что хотел сделать.

Пока что точно я мог сказать только одно: с весьма высокой вероятностью убийца кто-то из дома или их ближайшего окружения. И я только что оставил там Анну Викторовну. Так что странное мое чувство, о котором я упомянул Коробейникову, называлось мучительной тревогой.

Ночью я спал плохо и утром явился в управление ни свет ни заря. Ясности в мыслях и фактах я никакой не приобрел, зато тревога меня не отпускала. За ночь никаких донесений не поступало. И Коробейников еще не возвращался. Зато меня навестил Иван Кузьмич, тоже, видимо, явившийся на службу раньше обычного.

— Ну, что там этот конюх? — поинтересовался он. — Найден?

— Дома нет, на конюшне тоже нет, — доложил я.

— Так вот вам, Яков Платоныч, и разгадка, — заявил Иван Кузьмич, удобно усаживаясь. — Он завлек девушку к себе на конюшню, да и зарезал.

Версии Ивана Кузьмича всегда имели одну направленность: если в деле были затронуты интересы важных граждан, он старался склонить меня к тому, что достойные почтенные горожане не могут быть причастны ко всяким пакостям. Особенно когда есть такой удобный подозреваемый из простых. Я эти его тенденции знал хорошо и работал, стараясь не обращать на них особого внимания. Но сейчас я был рад обсудить любую версию. В надежде, что что во время обсуждения мелькнет что-то, что натолкнет меня на верную мысль и поможет определить дальнейший ход действий.

— А почему тело не спрятал? — поддержал я беседу. — И привел на конюшню дочь баронессы?

— Вот в этом и хитрость! — со значением ответил Иван Кузьмич. — Он нарочно это сделал. Чтобы все решили, что он ничего не знал.

— Однако, мудрено для конюха, — попробовал возразить я.

Иван Кузьмич посмотрел на меня недовольно. Ему всегда не нравилось, когда я отказывался от его удобных версий, чтобы искать какую-то там истину. Но возражать, однако, не стал. Видно, странное это убийство и его с толку сбивало.

— А у меня, знаете, никак не выходит из головы этот рассказ баронессы, — поделился он со мной. — Прямо мистика какая-то!

И на этой загадочной ноте Иван Кузьмич покинул мой кабинет, оставив меня вновь наедине с моими мыслями. Я же, вместо того, чтобы сидеть в одиночестве и прокручивать в сотый раз в голове ничем не подкрепленные версии, решил отправиться к доктору Милцу. Не то чтобы я ожидал чего-то нового от результатов вскрытия. Практически все доктор рассказал мне еще вчера. Но зато он был хороший собеседник и партнер для размышлений. А главное, к мистике был не склонен.

— Собственно, Вы и так все знаете, — сказал мне доктор Милц, угощая меня чаем. — Смерть наступила от удара в висок тупым твердым предметом. Это уж потом ей перерезали горло. Но, Яков Платоныч, дело в том, что она уже несколько недель беременна.

— А вот это уже интересно! — сказал я.

Хоть какой-то мотив. Хоть что-то в этом деле, за что можно зацепиться.

По дороге от доктора Милца меня догнал Коробейников. Он рассказал, что ночь прошла спокойно, если не считать того, что уже под утро в конюшню пришла Анна Викторовна. По словам Антона Андреевича, она пришла в тапочках и сорочке по морозу, но даже не проснулась при этом. Только все шептала что-то, что он не разобрал. Коробейников, как истинный рыцарь, закутал даму в свое пальто и скорее отвел в дом, где вышедшая на шум Дарья Павловна уложила Анну в постель. По словам Антона Андреевича, Анна Викторовна так и не проснулась. И навряд ли вспомнит свои ночные приключения. А больше ночью конюшню никто не навещал.

Зато Коробейников показал мне статью в газете, купленной им по дороге. Ребушинский был в ударе. Труп был описан со зверскими подробностями. А во всем остальном выходило, что полиция бездействует, а расследование ведет лично господин Ребушинский. Впрочем, как и всегда. Прибью я его когда-нибудь. И суд меня оправдает.

— Вы наведайтесь к Фролову, а я к Молостовым, — сказал я Антону Андреичу. — Расспросите хозяина про Дуню. Она на него работала, значит он должен что-то о ней знать.

— Думаете, там могли быть отношения? — предположил он.

— Да нет, — сказал я с сомнением. — Хотя, все возможно.

— Кровопускание! — сказал мой помощник. — Это не похоже на бытовую ссору!

— Ну так узнайте, что там, с этой девицей, — велел я. — Может, она отца своего, мясника, чем-то прогневала.

— Господь с Вами! — возмутился такой версией Антон Андреич.

Пока мы с Коробейниковым шли по улице, занятые беседой, я обратил внимание, что за нами неотступно следует некий господин. Я уже не раз подмечал его на улицах Затонска, идущего за мной по пятам. Лицо его, с седой аккуратной бородкой, о чем-то мучительно мне напоминало, но о чем именно, понять не удавалось. В последние дни я замечал его довольно часто. И пора было как-то прояснить, что происходит.

— За нами идет некий господин, седой такой, — сказал я Коробейникову. — Не оглядывайтесь! С самого управления как приклеенный.

— Неужели следит за нами? — изумился Антон Андреич.

— Нет у меня сомнения, — ответил я ему. — Вы проследите за ним. Узнайте, кто такой, где живет.

— А как же Фролов? — уточнил мой помощник.

— А Фролов после, — ответил я ему. — И будьте осторожны.

И я на ходу запрыгнул в проезжающий экипаж, чтобы мой хвост не мог за мной последовать.

Дарью Павловну Молостову я застал за хозяйственными хлопотами.

— Дарья Павловна, день добрый! — поздоровался я приветливо.

— Здравствуйте, Яков Платоныч, — даже, вроде как, и обрадовалась она мне.

— По хозяйству сами занимаетесь? — поинтересовался я, чтобы как-то начать разговор.

— Так кто ж еще будет, кроме меня? — удивилась она.

— А вчера, ближе к вечеру, чем занимались?

— Так ужин званый готовили, — напомнила она мне. — Вот, Вас ждали.

— Может, приходил кто? — спросил я на всякий случай. — Или заметили что-нибудь необычное?

— Нет, — покачала головой Дарья Павловна. — Я ничего не слышала и ничего не видела.

— А сестра Ваша, Екатерина Павловна, когда последний раз из Австро-Венгрии приезжала? — попробовал я сменить тему.

— Так никогда! — Молостова даже руками развела от изумления. Видно, думала, что история эта всем известна. — Она же как двадцать лет уехала с бароном, только сейчас явилась.

— Значит, и племянницу видели в первый раз? — спросил я.

— Да, в первый раз, — снова кивнула Дарья Павловна.