— Поэтому, — пояснил я, — мы пока его и не отпускаем.

— Хорошо, — напористо ответил Антон Андреич. — По-Вашему, с какого конца подступиться к этому делу?

Он что, теперь будет на меня давить, за отсутствием иных персон? Нет уж, сейчас он у меня пойдет работать, и не в управлении. Есть еще что искать покуда.

— Ну, во-первых, водка, — сказал я ему. — Нужно узнать, где этот неизвестный покупал водку для визита к Мазаеву. Вы же сами говорите, водка редкая и необычная. Ну, а во-вторых, подкова, — продолжил я. — Вы наведайтесь в школу верховой езды этого ротмистра.

Смирившись со своей участью, Антон Андреич одним глотком допил чай и вышел. Я вздохнул с некоторым облегчением. Позже, когда он успокоится, нужно будет разговорить его и узнать, что за муха его укусила. Никогда я не видел Коробейникова в таком состоянии. Но это позже. А меня сейчас ожидает Петр Миронов и тайный визит к прекрасной даме. Самому смешно слегка от всей этой таинственности, но ведь даже сердце колотится в ожидании.

Как мы и договорились с Петром Ивановичем, я прошел садом к дому, и он впустил меня через черный ход, а затем со всеми предосторожностями сопроводил по лестнице. Миронов явно забавлялся от души, хоть и не говорил ничего, только глаза блестели весело. Я посмотрел на него с угрозой, чтобы не вздумал что-то вслух сказать, но он только улыбнулся в ответ. Впрочем, я отлично его понимал. Это тайное проникновение было настолько не в моем стиле, что я чувствовал себя весьма странно. Ну, хорошо хоть не через окно в дом пролез. Впрочем, я и на это был вполне готов сейчас.

Петр Иванович оставил меня ожидать в комнате, а сам пошел позвать Анну Викторовну. Через минуту он вернулся, подмигнул мне весело и занял наблюдательный пост на лестнице, прикрыв за собой дверь. Я остался один и вдруг понял, что волнуюсь ужасно. А вдруг она вовсе не хочет меня видеть? Мы не виделись с того самого дня, с той проклятой дуэли. Что если она по-прежнему сердится на меня?

Но долго волноваться мне не пришлось. Анна Викторовна вышла едва ли не через три минуты. И от одного взгляда на ее радостное лицо все мои сомнения развеялись, как дым. Она была рада мне, я видел это. И невыносимое счастье мгновенно накрыло меня с головой.

— Доброе утро, Анна Викторовна, — сказал я, подходя к ней и поднося к губам ее руку.

— Здравствуйте, Яков Платоныч, — ответила Анна с нежной улыбкой.

— Простите, что беспокою, — сказал я, волнуясь. — Я не мог не зайти, узнал, что хвораете.

— И очень хорошо, что зашли, — сказала Анна Викторовна, не отнимая у меня руки. — Да Вы присядьте.

Не разнимая рук, мы опустились на диван у стены.

— Вы как себя чувствуете? — спросил я, лаская нежные маленькие пальцы, доверчиво лежавшие в моей ладони.

— Хорошо, — серьезно кивнула Анна Викторовна, явно стремясь утишить мое беспокойство.

Я достал из кармана позднее яблоко, которое сорвал, когда шел по саду. Оно было еще холодное с мороза и очень румяное. Вечно я все делаю неправильно, в порыве. К больным положено приходить с гостинцами, а я увидел это яблоко на дереве, когда шел через сад к дому, и вспомнил в последний момент, что иду с пустыми руками. Зато оно было такое красивое и яркое! Я смущенно протянул его Анне на ладони, как когда-то протягивал тот несчастный цветок, украденный с клумбы. Анна Викторовна рассмеялась, принимая скромный мой дар, и вдруг прижала яблоко к сердцу, нежно, бережно. Может и не уж страшно, что оно всего одно?

— Это хорошо, что хорошо, — ответил я ей улыбаясь. — А я к Вам вчера приходил, но сказали, что Вы не можете меня принять.

— Ах вот как? — изумилась Анна Викторовна. — А мне не сказали ничего. Ну, ясно, это, должно быть, тетушка моя распорядилась.

Я кивнул, подтверждая ее догадку.

— Как Ваша служба? — спросила Анна.

— Да все как обычно, — ответил я, любуясь ею.

Она выглядела удивительно юной и чудесно уютной сегодня, в домашнем платье и с рассыпавшимися по плечам волосами. И по-прежнему не забирала из моих рук свою ладошку.

— Делом пропавшей иконы занимаетесь? — спросила Анна Викторовна с улыбкой.

— Удивляюсь Вашей осведомленности, — улыбнулся я. — Просто зависть разбирает.

— Да дьякон ко мне заходил, Илларион, — пояснила Анна со смехом.

Улыбка сбежала с моего лица, и, будто отражаясь в зеркале, веселье покинуло лицо Анны Викторовны, уступая место испугу. Да что же это, Господи?! Я могу хоть раз прийти к ней, не будучи черным вестником!

— Что такое? — встревоженно спросила Анна, заглядывая мне в глаза.

— Не хочу Вас расстраивать, — сказал я, отводя глаза, — но убит дьякон вчера.

Огромные голубые глаза мгновенно наполнились слезами.

— Как? — спросила Анна Викторовна дрогнувшим голосом. — Как? Он же вчера ко мне заходил! Радовался этой иконе!

— Вы не переживайте, — попытался утешить я ее. — Я с этой иконой сам разберусь. Вам нужно оставить все это.

— Что все? — спросила Анна Викторовна горько. — Вы же не верите во все это.

— Не важно, во что я верю, — сказал я ей. — Но Вы же сами видите, все время что-то происходит!

— Это из-за меня, — сказала Анна. — Прав тот математик был, это из-за меня происходит.

Господи, как я сейчас жалею, что не пристрелил тогда Куликова при задержании! Своим мерзким письмом он ранил ее душу, и она снова и снова возвращается к этим мыслям. А я не знаю, как помочь ей забыть это все.

— Не из-за Вас, — твердо ответил я ей. — И я о Вас так никогда не думал.

— Но Вы же сами сейчас говорите, — сказала Анна Викторовна со слезами в голосе, — что вокруг меня все время что-то происходит.

Да не говорил я этого! Я просто хотел сказать, что ей нужно выздороветь, а с этим делом я разберусь! Не хватало еще, чтобы она больная с духами беседовала. Видел я, чем заканчиваются порой для нее эти беседы.

Господи, да она же просто больна. И от того и лезет ей всякая чепуха в голову. И зачем я пришел только! Одна боль ей от меня!

— Отдохнуть Вам надо, — сказал я ей, ласково сжимая ее руку. — Вы сейчас видите все в черном цвете, но все пройдет. Вы верьте мне! Все пройдет и все будет хорошо.

— Если бы, — прошептала Анна Викторовна.

По щекам ее текли слезы, но она и не утирала их. Зачем я пришел? Она плачет теперь.

Нужно уходить. Или быстро уходить, или обнять и целовать до тех пор, пока она не забудет все нелепые страхи, все горькие мысли. Пока не забудет, как плакать. Я не хочу, чтобы она плакала, никогда!

— Мне пора, — сказал я тихо. — А Вы выздоравливайте.

Анна Викторовна лишь кивнула мне в ответ. Как уйду? Вот как уйти сейчас, когда она плачет?

Я поднялся, снова поднося к губам ее руку. Замер на минутку, вглядываясь в дорогое лицо, расстроенное, залитое слезами. А потом быстро вышел. Пока еще хватало сил уйти.

Мне казалось, мой визит к Анне Викторовне длился долго, но вернувшись в управление я обнаружил, что времени прошло совсем немного, и даже Коробейников, посланный мною на поиски, еще не успел вернуться. Впрочем, он не заставил себя долго ждать.

— С водкой совсем плохо, Яков Платоныч, — объявил он, входя в кабинет. — По водке мы, боюсь, никого не найдем. Покупало ее много людей вчера, более двадцати человек в черных пальто и шляпах. Ни имен, ни особых примет. Примечательно только то, — продолжил Антон Андреич, — что эта водка, Белоголовка, продается в одной лавке. Ее держит — кто бы Вы думали? — сестра нашего унтера, Серебрякова.

— И что же? — насторожился я.

— Да ничего, — легкомысленно ответил Коробейников, — но только любопытно, что, оказывается, у него сестра у нас в городе живет.

Э, нет, любезный Антон Андреич, здесь есть кое-что поважнее сплетен. Уж больно много в этом деле Серебрякова. И про отправку иконы он знал, и к водке отношение имеет, и моим именем назваться мог бы. А еще он ведь был в больнице в тот момент, когда был убит Карамышев…

— А ну-ка позовите сюда городового, который в палате дежурил, — велел я Коробейникову.