— Не понимаю, — сказал я.

— Видите ли, у меня разболелась голова, — пояснила мадам, — и я решила, что в том номере какая-то дурная аура. Все эти визитеры…

— С чем идут к Вам все эти визитеры? — поинтересовался я.

— Я составляю гороскопы, — ответила она. — Люди так хотят знать о своем будущем, хоть что-нибудь, ну, хотя бы намек.

— Мне нужен список всех, кто приходил к Вам в тот самый номер, — сказал я мадам.

— Это невозможно, — ответила она строго. — Люди мне доверяют самое сокровенное. Я конфидент.

— Мадам, — резко произнес я, — вы понимаете, произошло убийство.

— Умоляю, — вздохнула мадам Де Бо в наигранном изнеможении, — я совершенно без сил! Дайте мне побыть одной, будьте милосердны!

— Конечно, — вздохнул я с досадою, поднимаясь. — Но у меня еще будут вопросы.

Сообщать мне имена своих клиентов в Затонске мадам явно не желала. Не страшно, Затонск город маленький. Я и без нее все узнаю достаточно быстро.

Когда я вернулся в комнату, где был убит Андрэ, Коробейников был занят разбором бумаг покойного.

— Возможно, убийца принял переодетого Андрэ за мадам Де Бо, — сообщил я моему помощнику. — Она была его целью, к тому же, он не знал, что мадам этой ночью ночевала в другом номере.

— Свежий вексель, — поделился в ответ своей находкой Антон Андреич, — от некоего Сеславина, подписанный вчера, на сто рублей.

— Интересно, — сказал я, разглядывая бумагу. — Узнайте у портье, кто такой этот Сеславин.

В этот момент на пороге комнаты нарисовался частый, но весьма нежеланный на местах преступлений гость, господин Ребушинский собственной любопытствующей персоной. Порой, глядя на этого господина, я задумывался о том, что если бы вдруг сошел с ума и стал маньяком, то сосредоточил бы свое желание убивать именно на племени журналистов. И начал бы с Ребушинского, несомненно.

— Господин Штольман, — обратился он ко мне, — прошу прощения за вторжение.

— Господин Ребушинский, — сказал я, оттесняя его в коридор, — я же запретил Вам приходить на место преступления.

— Нет, но конечно это прискорбно слышать для представителя прессы, — высокопарно заявил он, — но я могу быть Вам очень полезен.

Все его круглое лицо сочилось потом и осознанием собственной значимости, а маленькие поросячьи глазки смотрели с хитростью. Он был мне настолько противен, что хотелось выгнать его немедленно. Но у него и впрямь могли быть сведения по расследуемому мной делу. По части собирания сплетен Ребушинский мог дать огромную фору даже Коробейникову.

— Я кое-что знаю об этой самой мадам Де Бо, — сказал он с заговорщицким видом, понизив голос.

— Слушаю Вас, — поощрительно кивнул я ему.

— Но я надеюсь, — принялся торговаться Ребушинский, — что Вы тоже поделитесь со мной сведениями?

Вот за это я не любил его особенно сильно. Я, как всякий полицейский, полагал, что в случае убийства имею право на абсолютно все сведения, могущие хоть как-то помочь мне в раскрытии преступления. Меня всегда выводило из себя, когда свидетели пытались что-то скрыть, считая, что это не относится к делу. А уж этот господин, который пытался подобной информацией торговать, был для меня просто мерзавцем, мешающим мне работать. И хотелось поступить с ним соответственно, взяв за шиворот и просто выбив из него все. Но в данном случае это было бы лишней и совершенно пустой тратой сил. Я расправлюсь с ним, когда он даст мне повод. А он даст, я уверен в этом.

— Непременно, — пообещал я Ребушинскому информацию, а себе скорую возможность отмщения.

— Так вот, — принялся рассказывать Алексей Егорыч, — эта мадам Де Бо подбирает прислугу для одиноких господ, руководствуясь гороскопами и всякой там прочей астральной чепухой. Но ее протеже не какие-нибудь там крестьянские девки! Ее протеже воспитаны, ухожены и даже очень образованы. Учтите, — наклонился ко мне Ребушинский, желая подчеркнуть значимость своих сведений, — никто Вам в этом не признается, потому что официально люди приходят сюда лишь для того, чтобы мадам составила им персональный гороскоп. Конечно, ей все доверяют! Она же конфидент! Вот видите, как я помогаю следствию! — намекнул газетчик, глядя на меня выжидающе. — Скажите, а у Вас уже есть подозреваемый?

— И какая же истинная цель пребывания мадам здесь в Затонске? — спросил я его.

— Не знаю, — вздохнул Алексей Егорыч, разведя короткими ручками.

Ну, судя по всему, информация у господина Ребушинского закончилась. А стало быть, и терпеть мне его больше незачем.

— Благодарю, — сказал я ему, — я Вас больше не задерживаю.

— Яков Платоныч, подождите, — переполошился Ребушинский, поняв, что я собираюсь его выгнать, — а как же наш обмен? Моя газета очень нуждается в свежем материале!

— Напишите о благоустройстве города, — ответил я ему, не скрывая сарказма.

— Ну хоть что-нибудь скажите, Яков Платоныч! — возопил Ребушинский, но я наконец вытеснил его в коридор и закрыл дверь перед его носом.

Пусть скажет спасибо за то, что я не сказал ему того, что о нем думаю. И проваливает подобру-поздорову. А то ведь нервы не железные, могу и не сдержаться!

Завершив все дела в номере и отдав городовым распоряжение отвезти тело Андрэ в мертвецкую, мы с Коробейниковым отправились побеседовать с портье. Антон Андреич уже пытался это сделать, но не смог того найти, отлучился он куда-то. А вот сейчас портье был на месте и о чем-то секретничал с господином Ребушинским. Увидев нас, Затонский щелкопер быстро свернул разговор и, сунув портье мзду, удалился. Ага! Если Ребушинский расщедрился на оплату информации, стало быть, было за что платить. Учту.

— Любезный, — обратился я к портье, — кто вчера приходил к мадам Де Бо?

— Да много тут всякого народу ходит, — ответил он с вызовом. — Кто ж знает, куда, зачем? Они не докладываются.

Есть, конечно, и еще один вариант. Ребушинский из чистой вредности мог заплатить портье за то, чтобы тот мне не рассказывал вообще ничего. С него ведь станется, с мерзавца!

— А может, тебе в участке будет удобней вспомнить? — пригрозил я портье, не скрывая ни раздражения своего, ни дурного настроения.

— Да нет уж, — смешался он, перепугавшись. — Тамара Зуева приходила, сестра купца Зуева, а больше никого и не было, ей Богу!

— А вот мадам утверждает, — сказал я, — что посетителей много было, у нее аж мигрень разыгралась.

— Да нет, — ответил портье. — Никого более не было вроде. А сама она в город выходила не раз, было дело.

— Почему нигде не записано, — вмешался Коробейников, листавший журнал регистрации, — что мадам Де Бо поменялась комнатами со своим помощником?

— Так это в ночи уже было, — пояснил портье. — Мадам цвет обоев не глянулся, сказывала, заснуть от него никак не может. А записи — верно, не сделал. Запамятовал.

— А это кто такой? — спросил Антон Андреич, показывая на строчку в книге. — Кто такой Сеславин?

— А, Сеславин, — ответил портье. — Постоялец, в пятом нумере, серьезный, состоятельный.

— А по каким-таким делам, — спросил я его, — господин Сеславин в Затонск прибыл?

— Не знаю, — развел руками портье.

— Ничего-то ты не знаешь, любезный, — сказал я ему с неодобрением. — Плохо. Но может, заметил, кто вчера ночью приходил в комнату к Андрэ?

— Спал я тут в каморке, — ответил портье, явно перепуганный мною дальше некуда. — Не слышал ничего.

— Антон Андреич, — велел я. — Идите, побеседуйте с господином Сеславиным.

— А после не забудьте обыскать его комнату, — продолжил за меня давать себе указания Коробейников, — и, конечно же, уточнить у мадам Де Бо, зачем она ездила в город, и кто еще, кроме Тамары Зуевой, к ней приходил.

— А если господин Сеславин будет возражать? — спросил я, изо всех сил маскируя улыбку.

— То в кандалы его и в холодную, — немедленно ответил мой помощник, вытягиваясь, как первоклашка у доски.

— Похвально, — сказал я ему, — исполняйте, Антон Андреич.

От шутки моего помощника у меня потеплело на душе. Он очень переживал за меня, видя мое подавленное состояние и не понимая его причины. И, никогда не обижаясь ни на мою раздражительность, ни на вспышки моего гнева, не оставлял попыток хоть как-то поднять мне настроение, пользуясь для этого любыми способами. Шутки его редко казались мне смешными, но вот упорство и непреклонность моего друга трогали не на шутку. Жаль только, все его старания пропадали втуне. Как говорил наш доктор Милц, лечить нужно болезнь, а не ее симптомы. А я, в данном случае, был неизлечим.