— Вот Вы о чем, — Петр Миронов поскучнел и вроде даже слегка обиделся. — Вы думаете, это мой случай? Нет, — продолжил он убежденно, — я ему верю.

— А может, вы и помощь ему предложили? — поинтересовался я осторожно.

— Ну, это уж каким образом, Яков Платоныч? — произнес Миронов со слишком искренним недоумением.

Я внимательно вгляделся в его глаза. Петр Иванович старательно выдержал мой взгляд, сохраняя предельно честное выражение лица.

— Почему-то уверен я, что Вы дали ему слово, — сказал я, усмехнувшись, — и наверняка сдержали бы его при других обстоятельствах.

Петр Иванович, поняв, что раскрыт, смущенно поправил шляпу и тяжело вздохнул.

— Он, знаете, сказал, — произнес он, понизив голос, — что если что-то будет нужно, чтоб я послал записку на Староконюшенную, четыре.

В этот момент к нам быстрыми шагами приблизилась Анна Викторовна. Полный семейный сбор у них тут сегодня, как видно. Интересно, а адвокат Миронов тоже ожидается?

— Аннет! — радостно приветствовал Петр Иванович племянницу.

— Яков Платоныч, — не обращая внимания на дядю, обратилась ко мне Анна Викторовна с волнением и предельной серьезностью, — очень хорошо, что вы здесь.

— Что случилось? — опередил меня вопросом Петр Иванович.

— Я почти уверена, — вымолвила Анна Викторовна, — что Вере Кулагиной грозит опасность.

— Откуда Вам это известно? — спросил я, покосившись на Петра Миронова.

Неужели он посмел вовлечь Анну в свое тайное общение с преступником? Не дай Бог это окажется так, я ведь не пощажу!

— Матвей Кулагин, — сказала Анна Викторовна смущенно.

Ну, слава Богу, духи. Я еще раз покосился на Миронова. Он смотрел на меня с тревогой, готовый, как видно, защищать племянницу, если я выкажу недоверие к ее известию. Вот только никакого недоверия я не испытывал, только острую тревогу. Я с самого начала предполагал, что Вера Кулагина знает куда больше, чем согласилась мне поведать. Но если преступники того же мнения, то она сейчас и в самом деле в опасности. Ее не трогали два года, потому что она промолчала на суде. Но сейчас дело снова поднято, и преступник вполне может испугаться того, что Вера мне что-либо расскажет. Так что предупреждение вполне обоснованное, лишь бы оно не запоздало.

Я вскочил в экипаж и приказал кучеру трогать.

— Только будьте осторожны, — сказала мне вслед Анна.

Буду, обязательно буду, Анна Викторовна. Если получится.

Мы не успели. Когда я, взяв в управлении наряд городовых, подъехал к дому Кулагиных, там уже была суета. Мы опоздали минут на десять, но этого хватило. Преступник выстрелил в Веру через окно.

— Кажись, жива еще, — доложил мне городовой дежурного наряда, прибежавший в дом на звук выстрела.

Вера Кулагина лежала на полу, ее поддерживал за плечи управляющий. На груди ее слева расплывалось красное пятно. Если она еще жива, это не может не удивлять.

— Вера, — позвал я ее. — Госпожа Кулагина, Вы меня слышите?

Ее рука в моей была холодной и абсолютно безвольной. Она не слышала меня, не могла.

— Поднимайте, — велел я городовым, — несите в экипаж. Только осторожно!

Если Вера все еще жива, нужно немедленно доставить ее в больницу. Может быть, у нее еще есть шанс? Пожалуйста, Господи, пусть он у нее будет!

— Везите ее в больницу, — велел я, — возле палаты поставьте охрану. И смотрите, аккуратно. По дороге не растрясите, ранение тяжелое!

Городовые осторожно подняли Веру и вынесли за дверь. Мне хотелось бы поехать с ними, чтобы поскорее узнать прогноз врача. Но я должен был работать сейчас, и на место чувства вины постепенно пришли злость и желание поймать и наказать мерзавца, стрелявшего в нее.

Стекло разбилось вдребезги, и на занавеске остался след от пули. Трудно определить, от какой, но кажется, калибр невелик. Вряд ли ружье, скорее револьвер. Впрочем, пулю-то я получу, тогда и узнаю, из чего стреляли.

— Господин управляющий, — позвал я, — а где Вы были в момент выстрела?

— На заднем дворе, — ответил он. — Вдруг услышал вроде хлопок какой-то. Я прибежал сюда, а тут…

— А в окне Вы никого не заметили? — спросил я его.

— Нет, никого, — ответил управляющий. — Я же не понял сразу, что это выстрел.

— А за последние сутки к хозяйке никто не заходил? — поинтересовался я.

— Нет, никого не было, — покачал он головой. — Но я ведь не постоянно дома. Может, не увидел.

Что-то этот управляющий скрывает, как мне кажется. Но вряд ли это относится к смерти Веры. Тогда к чему? Впрочем, это подождет. Но нужно будет сказать Коробейникову, чтобы разузнал о нем побольше.

В больницу я опоздал тоже. К тому моменту, как я вошел в палату, Вера Кулагина была уже мертва.

— Откровенно говоря, Яков Платоныч, — мрачно сказал мне доктор Милц, вместе со мною глядящий на мертвое тело на кровати, — что-то я недоволен собой.

— Не казнитесь, Александр Францевич, — ответил я ему со вздохом. — Я видел рану.

Доктор Милц горько вздохнул, то ли соглашаясь со мной, то ли просто недовольный очередным свидетельством несовершенства мироздания.

— Она перед смертью какого-то Андрея звала, — сказал он. — Да, и еще он сказала, что убила кого-то. Так и сказала: «Я убила».

Я только головой покачал. Это предсмертное признание не имело смысла. Я уже точно знал, кто убил Матвея.

— Если я все правильно понимаю, — спросил меня доктор, — пулю надо извлечь?

— Да, как можно скорее, — ответил я ему. — И у меня просьба: о ее кончине пока никому не распространяйтесь.

— Разумеется, — согласился доктор Милц.

Вопросов он мне не задавал. То ли полагал это не своим делом, то ли видел, что мне не до разговоров сейчас. Но один разговор к нему у меня был, и очень важный при том.

— Я видел Ваше заключение по убийству Кулагина, — сказал я ему, — так там какая-то странная формулировка относительно орудия убийства, неопределенная.

— Я и сейчас не уверен в орудии убийства, — ответил Александр Францевич. — Я помню, тогда мне этот клинок, весь в крови, показал Изварин. Я, конечно, не могу утверждать, но мне показалось, что глубина раны и длина этого клинка не соответствуют друг другу.

— А почему Вы сами не поехали на место преступления? — поинтересовался я.

— Помилуйте, Яков Платоныч, — изумился доктор Милц. — Меня никто не звал. Я в тот день дежурил в больнице, и про убийство я узнал только, когда труп привезли.

— Спасибо, доктор, — поблагодарил я его задумчиво.

Все сходилось одно к одному. Я знал уже, кто и когда убил Матвея Кулагина, знал, что было сделано, чтобы обвинить в убийстве его брата. Но я по-прежнему не мог ничего доказать. А преступник тем временем убил снова.

Доктор вызвал санитаров и распорядился доставить тело Веры в мертвецкую, заверив меня, что извлечет пулю как можно скорее. А я устало опустился на стул в коридоре и принялся ждать. Я был уверен, что он придет, просто не сможет не прийти. Я бы не смог.

Он и в самом деле пришел, как я и предполагал. Увидел меня, сидящего в коридоре, и остановился на полушаге молча, боясь даже спросить.

— Не успели, — опередил я его вопрос, не желая мучить неизвестностью. — Она умерла.

— Опоздал, — прошептал Кулагин горько.

— Не взыщите, господин Кулагин, — сказал я ему, — но сейчас Вам нужно ехать со мной. Не спрашивайте, куда.

— Мне все равно, — пожав плечами хрипло произнес Андрей.

— Я отвезу Вас в самое безопасное место, — пояснил я ему.

Это была истинная правда, только в камере управления я мог гарантировать ему жизнь более-менее уверенно. В любом другом месте его достанут обязательно. А еще только так я мог удержать его от непоправимого. Сейчас он раздавлен своим горем. Но этого человека, выдержавшего два года на каторге и бежавшего, чтобы добиваться справедливости, сломить не просто. Скоро он придет в себя настолько, чтобы неистовую боль заслонила беспощадная ярость. И тогда он станет мстить. И я уже не смогу его спасти.

— В арестантскую его, — велел я Евграшину, когда мы с Кулагиным пришли в управление.