— Я ассистент профессора Анненкова, — пояснил Куликов обстоятельно. — Его сиятельство пригласил сюда нас обоих. Профессор приехал пораньше. Ну, а я только здесь узнал о том, что профессора убили. Профессор Анненков одно время был увлечен вычислениями этой мифической формулы, — продолжил свой рассказ Куликов. — И нас привлек, троих студентов.

— Позвольте, а кто же третий? — насторожился я.

— Был еще один, — поведал Куликов, — профессор называл его Счетовод. Но он бросил университет на последнем курсе.

— А где он теперь, не знаете? — спросил я его.

— Не знаю, — ответил математик. — Но кто-то мне сказал, что он ушел в монастырь.

— Антон Андреич, — повернулся я к Коробейникову, но он уже поднялся со стула.

— Я в монастырь, — сказал он, выходя.

— Однако все это не снимает с Вас подозрения, — сообщил я Куликову, когда Коробейников ушел.

— Да, — кивнул он.

— Вы принимаете средство от почек? — спросил я.

— От почек? — удивился математик. — Нет. У Обручева были проблемы с почками, еще с юности.

— Ну, да, только опровергнуть он это уже не сможет, — усмехнулся я. — Вы арестованы по подозрению в убийстве. За мной следуйте.

— Как? — изумился Куликов и повернулся к Разумовскому, видимо ожидая от него помощи.

Князь лишь молча развел руками, показывая, что не в его силах что-либо изменить. Лишенный и этой поддержки, Куликов пошел, не возражая, и я передал его уже прибывшим городовым, приказав отвезти в управление и посадить в камеру. Самому мне еще нужно было осмотреть место убийства Обручева. На всю ночь работы хватит, скорее всего.

Едва я вышел на крыльцо, как меня окликнула Анна Викторовна.

— Яков Платоныч, — позвала она взволнованно. — Я хотела вам сказать, был еще третий, Счетовод. Гений, Демиург и Счетовод.

— Я приму это к сведению, — ответил я, невольно улыбаясь привычности фразы.

Раньше я каждый раз спрашивал ее, откуда ей известно то, что она рассказывает. Теперь вот новый, но не менее постоянный ответ. Нужно будет придумать что-то иное. Это ее обижает, я помню. И я сейчас не стану говорить ей, что Куликов уже сообщил нам про Счетовода. Не хочу, чтобы она решила, что ее помощь бесполезна. Она не бесполезна, она драгоценна для меня. Ее помощь, ее забота. Я же вижу, как она устала, расстроена и напугана. Но все равно говорила со своими духами и теперь догнала меня, чтобы сообщить, что узнала, в надежде помочь. И от ее заботы, ее неравнодушия у меня уже привычно согрелась душа.

— Вам лучше побыстрее вернуться домой, — сказал я ей. — Не стоит дальше оставаться у князя.

— Да, вы правы, — сказала Анна Викторовна и, предваряя еще одну мою привычную фразу, продолжила: — Вы не беспокойтесь, меня дядя проводит.

— Будьте осторожны, — попросил я.

И с усилием заставив себя оторвать от нее взгляд, шагнул с крыльца в ночь. Меня ожидало место преступления. Работа превыше всего. Ну, или, по крайней мере, прежде всего. Чертова работа!

Мы с городовыми осмотрели и сфотографировали все, что могли, на месте убийства Обручева, но было понятно, что потребуется еще один, повторный осмотр завтра, при свете дня. Так что, велев отправить тело в мертвецкую, я отправился в управление. Коробейников из монастыря еще не вернулся, и, в нервном ожидании, я машинально раскладывал пасьянсы и пытался осмыслить все происшедшее за последние сутки. Что-то было в этом деле странное, не укладывающееся в общую схему.

Итак, что мы имеем? Ясно уже, что убил не Демиург. Демиург-Обручев сам мертв, причем убит точно так же, как и Анненков. Следовательно, убивая Анненкова, убийца попытался прикрыться его прозвищем, оставив то письмо. Но это вовсе не похоже на фанатика. Больше похоже на человека, спланировавшего преступление заранее и пытающегося отвести от себя подозрения, пустить следствие по ложному пути.

Но тогда причем тут Анна Викторовна? Она не знала никого из этих математиков. Так почему именно на нее направил свой гнев убийца? Значит, все-таки пресловутая Формула виновата? Анна жаловалась на дух Анненкова, который тоже говорил про Формулу. Жаль, духов нельзя убить! Будто ей и без его нападок мало расстройства. Сердце сжимается при воспоминании о том, как она плакала.

Нельзя сейчас об этом думать. Позже, все позже. Сейчас только о деле. Первый и главный подозреваемый для меня по-прежнему Куликов. Вот только доцент на фанатика вовсе не похож. Я же помню, как он рассказывал про эту самую Формулу. Как про ошибку юности, без тени уважения. Или такой актер хороший? Не знаю.

Но Коробейников сказал, что Куликов пытался напасть на Анну Викторовну, и я верю, что ему не показалось. Но зачем? Зачем Куликову убивать Анну, если он не фанатик? Или я все же не прав, подозревая его? А виноват третий, Счетовод? Предположительно, это отец Артемий. Я беседовал с ним, и он тогда не сказал мне о своем математическом прошлом.

Но все равно, хоть режь меня, не похож он на фанатика какой-то Формулы создателя. На монаха он похож! Но зато он имеет непосредственное отношение к бутылкам из-под елея. А если не из-за формулы, тогда зачем? Монаху вроде незачем. А Куликову? А это еще узнавать нужно. Мало данных, слишком мало! Ничего, сейчас мой помощник привезет отца Артемия, и, будем надеяться, информации станет больше.

И все же, доцент мне подозрительнее, чем монах.

В этот момент дверь наконец-то открылась, прерывая мои бесплодные размышления, и в кабинет ввалился запыхавшийся Коробейников.

— Скрылся! — сказал он. — Нет его в монастыре. Говорят, поехал на пасеку за мед расплатиться и не вернулся.

— Да что же Вы, Антон Андреич, прошляпили! — сказал я с досадою.

— Да кто ж знал-то, — принялся расстроенно оправдываться Коробейников.

Неужели я ошибся? Если монах сбежал, стало быть, он виновен. Ничего не понимаю!

— С утра езжайте на пасеку. И в розыск объявите, — велел я помощнику. — Ну, а сейчас отдыхайте, идите спать.

— Да куда уж спать-то! — ответил он, пристраивая шляпу на вешалку. — Через два часа рассвет.

Я только вздохнул. Ночь и в самом деле была на исходе. Как и силы. Я могу обходиться без сна, когда это нужно, но способность мыслить от усталости снижается. Так что нужно отдохнуть хоть как-то. Вот только уйти из управления я не в состоянии. Видимо, от усталости, но мне начало казаться, что стоит мне оказаться вне досягаемости, как случится что-то страшное. Лучше уж остаться здесь, где я в любую минуту узнаю новости и смогу действовать. Но и поспать тоже нужно, хотя бы пару часов, иначе я вовсе перестану соображать. Да и Коробейникову отдохнуть нужно, хоть немного. Так что я решил, что клетка для этого вполне подойдет. Там, по крайней мере, можно лечь, хоть и без удобств. Да зачем они, удобства? Я бы сейчас и на булыжниках уснул уже.

Разбудил меня Евграшин, сообщивший, что ко мне кто-то пришел. Я сел на скамейке, судорожно пытаясь отогнать сон. На верхней полке зашевелился, просыпаясь, Коробейников. В управлении было совсем тихо, стало быть, еще очень рано. Сколько я спал? Час, два? Неважно, все равно нужно вставать.

— Кто пришел? — спросил я Евграшина, изо всех сил стараясь проснуться окончательно.

— Монах какой-то, — ответил городовой.

Сонное мое состояние развеялось практически мгновенно.

— Доброе утро, — произнес отец Артемий, подходя ближе. — Извините, что разбудил. Я был на пасеке. Под утро вернулся, и мне сказали, что Вы меня искали.

Ага, отлично. Монах не сбежал и сам пришел, искать не нужно. А что нужно? А чаю выпить, срочно. И монаха допросить. Но сперва чаю. Лучше бы кофе, да где ж его взять?

Отец Артемий с пониманием отнесся к необходимости подождать немного, пока я умоюсь и приведу себя в порядок. И от чая не отказался. Так что беседовали мы весьма миролюбиво, хоть он и являлся нынче первым подозреваемым.

— Почему же Вы скрыли от меня свое университетское прошлое? — спросил я его.

— Помилуйте, — ответил монах, — Вы пришли ко мне совсем с другими вопросами.