Я посмотрел ему вслед и постарался снова начать дышать. Он не знал и никогда не узнает, как близко подошел к черте моего непрощения. Подобные оскорбления в свой адрес я спускать не привык. Но, раз уж она выбрала его, я справлюсь с собой. Ради нее. И еще, отчасти, ради себя самого, чтобы не выглядеть одуревшим от ревности идиотом. Каковым я, собственно, в этот момент и являлся.

— Антон Андреич, — сказал я вошедшему Коробейникову, с трудом овладев голосом, — продолжайте наблюдение за парикмахером, за куафером.

— Но Вы же говорили… — начал Коробейников.

— Если он как-то связан с этим делом, то после ареста Потоцкой он себя выдаст, — сказал я. — А самое главное, я не хочу, чтобы Анна Викторовна сунулась к нему. Вы же знаете ее характер.

— Я Вас понял, Яков Платоныч, — сказал Коробейников, и в голосе его я отчетливо различил сочувствие.

Может быть, мой помощник и не понимал, что происходит, я и сам-то не все понимал сейчас. Но чувствовал он всегда очень тонко. Вот и сейчас он видел, чувствовал мою боль и пытался утешить. Впрочем, зная меня уже достаточно, он ретировался очень быстро, понимая, что мне необходимо побыть наедине с самим собой.

Когда Коробейников ушел, я наконец-то опустился в кресло и закрыл глаза. Мыслей не было. Как ни странно, не было и эмоций тоже. Только очень сильно болело там, где по слухам, находится сердце.

Позволив себе некоторый отдых в безмыслии, я через некоторое время почувствовал, что могу снова действовать. Следовало взять себя в руки. Работы непочатый край, конца этому запутанному делу пока не предвидится. Нужно было посетить наследника, вступившего в права после смерти господина Терентьева. Мне доложили, он уже приехал в усадьбу.

Пожилая экономка, служившая, должно быть, у обоих покойных Терентьевых, проводила меня в кабинет.

— К Вам, Иван Савельич, — доложила она, — позволите?

Иван Савельич Засокин, поднявшийся мне из-за стола навстречу, с виду едва вышел из гимназического возраста. Был он субтильный юноша, явно тонкой и чувствительной нервной организации.

— Что изволите? — спросил он меня, когда я представился.

— Так это Вы новый хозяин дома? — осведомился я.

— Точно так, — подтвердил он.

— Молоды, — оценил я, в надежде слегка вывести его из равновесия.

Подобные юнцы легко теряют самообладание, если напомнить им об их возрасте. Этот же вроде бы как и не обратил внимания на мои слова. Возможно, он крепче, чем кажется с первого взгляда.

— Меня интересует Ваша родственная связь с покойным хозяином, — пояснил я цель моего визита.

— Вот свидетельство о венчании моих родителей, — Засокин достал из папки и передал мне конверт. Это грустная история, — продолжил он. — Батюшка соблазнил матушку, когда она еще была девицей. А отец матушки принудил батюшку тайно венчаться. Однако после венчания батюшка сбежал.

— Это что ж получается, — попытался я разобраться во всех этих хитросплетениях, — что Терентьев-старший — двоеженец?

— Нет, — ответил наследник, — матушка скончалась в родах. И во второй раз отец женился уже после ее смерти. А я остался на воспитании у деда и взял его фамилию.

Я задумчиво рассматривал свидетельство о венчании. Что-то не так в этой истории. Потому что согласно ей Иван получался старшим братом Никиты. Согласно свидетельству о венчании — тоже. Вот только выглядел Засокин слишком молодо. Бывает, конечно, что люди не выглядят на свой возраст, но чтоб настолько!

— Мне придется взять этот документ на экспертизу, — сказал я ему.

Иван Савельич мгновенно выдернул свидетельство из моих пальцев и спрятал в папку:

— Это еще зачем? — спросил он холодно.

Кажется, мои подозрения верны. Но не будем пока его пугать.

— Обстоятельства смерти Терентьевых вызывают подозрения, — пояснил я.

— А я здесь причем?

— Ну вы же захотите вступить в наследство? — спросил я его.

— Наследство! — высокопарно произнес он. — Это последнее, что я хотел бы получить от отца! В средствах я не нуждаюсь. Но если уж так случилось, отчего б не получить?

— Ну вот, — поддержал я его, — тогда Вам будет и легче доказать свое родство, когда документ пройдет проверку.

— Что ж, пожалуй, — согласился он и протянул мне свидетельство. — Возьмите.

— Благодарю, — ответил я. — Честь имею.

— Я проведу Вас! — проявил вежливость Иван Савельич.

— Кстати, хороший сюртук, — обратил я внимание, будто между прочим. — У Цейтхеля заказывали, на Невском?

— У Бромштейна, на Кузнецком, — любезно улыбнулся он. — Я сюда прямо из Москвы.

— Прекрасный вкус, — похвалил я.

Хоть какое-то указание на его прошлое.

В участке, куда я направился от Засокина, меня ожидали новые неприятности. Поручик Шумский, решив, видимо, взять дело в свои руки, раз следствие в моем лице, с его точки зрения, неэффективно, ворвался в мастерского куафера Мишеля и, угрожая тому оружием, попытался… Ну чего-то он там попытался добиться, я не понял. Видимо, признания. Коробейников и ближайший к месту городовой, прибежавшие на крики куафера, поручика скрутили и обезоружили. Но в результате прикрытие Антона Андреича оказалось разрушенным, а Шумскому грозили серьезные неприятности.

— Он грозился меня убить! — с деланным своим акцентом возмущался Мишель.

— Объясниться не желаете? — спросил я Шумского.

— Я его хотел заставить признаться! — не менее возмущенно ответил поручик. — И Вы сами знаете, в чем!

Идиот! Ну какой же он идиот! Я так старался не насторожить Мишеля, чтобы была возможность его взять с поличным, а этот кретин тупоголовый сдал меня ни за медный грош. Теперь, зная, что я его подозреваю, куафер ни за что себя не выдаст, а улик против него у нас нет ни одной.

— Отведите поручика в камеру, пусть посидит, подумает, — устало сказал я.

Даже сердиться на Шумского сил у меня уже не было.

— Вы с ума сошли, что ли? — орал поручик, вырываясь из рук городового. — Покрываете убийцу?

— Мне это нравится! — снова развозмущался замолчавший было Мишель. — Убийца?!

— Петлицкий Михаил Юрьевич, — обратился я к куаферу его настоящим именем.

— Да, — подтвердил он.

— Неужто поручик попросту хотел Вас убить?

— Он нес какую-то чушь, — возмущенно ответил куафер, — обвинил меня в убийстве помещицы Сокольской. Вы знаете, кто-то распускает обо мне слухи. И я прошу Вас, я требую защитить мое честное имя!

— Напишите жалобу дежурному, а мы разберемся, — посоветовал я ему раздраженно.

— С удовольствием! — ответил Петлицкий.

— А Вам самому-то не кажется странным, — остановил я его вопросом уже в дверях, — что в последние несколько месяцев умерло трое Ваших клиентов?

— Очень! Очень даже кажется! — заявил он с чувством. — Только я-то тут причем?

— Да, похоже, он и вправду ни при чем, — вздохнул Коробейников, когда Мишель наконец-то вышел из кабинета.

— Либо очень хороший артист, — сказал я, в душе склоняясь ко второму варианту.

Вот только как теперь я это доказывать буду?

— Наблюдение с него придется снимать, — сообщил я Коробейникову, — так как Вы, Антон Андреич, тоже были замечены.

— А что мне оставалось делать, Яков Платоныч? — расстроено спросил мой помощник.

— Сделайте запрос в Москву по господину Засокину, — велел я ему. — Попросите, чтобы они навестили салон Бромштейна на Кузнецком, узнали, как часто он там заказывает платье, с кем был последний раз, и прочее. И переоденьтесь уже! — добавил я, не в силах больше лицезреть маскарадный костюм, который он на себя натянул.

Следующим утром, придя в управление, я узнал, что ночью Анастасия Потоцкая покончила с собой, приняв яд. Спешно вызванный дежурным доктор Милц застал буквально последние минуты ее жизни, агонию. Он рассказал, что Потоцкая что-то говорила про расплату за грехи, про то, что на ней прервется цепь. Доктор умолял ее назвать противоядие, но Потоцкая так и унесла этот секрет с собой в могилу. Александр Францевич забрал кулон, в котором содержался яд, в попытке распознать ингредиенты. Но он сам признавал, что надежда на это очень слаба.