— Так ведь за забором убили бедняжку, — не теряя всегдашнего своего спокойствия, говорила она, — я-то тут при чем?

— Вы что, хотите сказать, что не знали убитую? — раздраженно спросил я.

Убийство Арины меня встревожило и расстроило чрезвычайно. И запирательства Епифановой были мне вовсе не ко времени.

— В глаза ее не видела, — продолжала отрицать все она.

— Как же! — вмешался Коробейников возмущенно. — Вы десять рублей заплатили, чтобы установить личность!

— Так это была та женщина, что обнаружила тело батюшки? — спросила Надежда.

— И вы по-прежнему утверждаете, что не знакомы с ней, — сказал Антон Андреич недоверчиво.

— Я знаю только ее имя, Арина, — твердо отвечала Надежда. — Сурина, ведь так?

Бесполезные расспросы. Эту хладнокровную особу так просто не расколешь.

— Что Вы делали в тот момент, когда дворник Федор прибежал к Вам с сообщением об убийстве? — перевел я на себя внимание Епифановой.

— Я была у себя, — ответила она мне. — Потом услышала, как кричит Федор, выбежала во двор.

— Спать ложиться даже не собирались? — поинтересовался я, обратив внимание на то, что в столь поздний час Надежда была полностью одета, с обычной своей аккуратностью.

— Не спится мне.

— Снотворное не пробовали? — раздраженно спросил я.

— Хлорал принимаю, — ответила она, не распознав сарказма. — Не помогает.

Вот так новость! Хлорал, значит? Что ж, будем иметь в виду.

Тут нас прервал подошедший городовой. Он сообщил, что его отправляли известить мужа убитой, но того не оказалось дома.

Это в десять-то часов вечера? Где же он, интересно знать, в такое-то время. Я сообщил Епифановой, что ей нужно будет с утра явиться в управление, а сам, вместе с Коробейниковым, отправился в дом Суриных.

У Суриных на стук никто не отвечал, хотя окна и были освещены. Пришлось воспользоваться отмычками. В доме было тихо и пусто. Казалось, что хозяева вышли ненадолго и, собираясь вскорости вернуться, не загасили даже свечей. Мы с Коробейниковым осматривали все подряд, пытаясь найти хотя бы намек на то, зачем Арина покинула дом в столь позднее время, и куда делся ее муж.

— Яков Платоныч, посмотрите! — привлек мое внимание Антон Андреич, извлекший из корзины с бельем рубашку со следами крови. — Похоже, пытались отстирать, да не успели. Это мужская рубаха.

— Думаете, Сурин убил свою жену и сбежал? — спросил я.

Не самая неправдоподобная версия, если вдуматься.

— А почему он не ночует дома, по-Вашему? — ответил мне вопросом на вопрос Коробейников.

Я в ответ протянул ему конверт, найденный мною в ящике комода. От конверта исходил отчетливый едкий запах какого-то лекарства:

— Хлорал, или мне кажется?

Коробейников перенял у меня конверт, тщательно принюхался:

— Определенно.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел господин Сурин.

— Что здесь происходит? — спросил он изумленно.

— Господин Сурин! — приветствовал я его вопросом. — Где Вы были?

— Я был в Ярославле, — ответил он встревоженно — Да что случилось-то, господа?

— Ваша жена убита. — сообщил я ему, не затрудняясь как-нибудь смягчить эту новость. — Мне очень жаль.

Сурина сообщение о смерти жены совершенно ошеломило. Он просто потерял дар речи. Сострадательный Коробейников помог ему сесть и принес стакан воды.

— Я был в Ярославле по коммивояжерским делам, — рассказывал свежеиспеченный вдовец, совладав наконец-то с собой. — Воротнички продавал. Вернулся шестичасовым поездом. Вот билет. Вам ведь всегда нужны доказательства?

И он передал мне билет на поезд. Действительно, шестичасовой из Ярославля. Правда, это еще не доказательство. Нужно будет завтра опросить проводников, вдруг кто его запомнил.

— Где она? — спросил господин Сурин напряженным голосом. — Я могу ее увидеть?

— Да-да, конечно, — ответил я ему, — но позвольте сначала несколько вопросов.

Да, — кивнул мне в ответ Сурин. — Спрашивайте, я спокоен. Совершенно спокоен. Я отвечу.

— Это Ваша рубашка? — я показал ему рубашку с кровавым пятном, вынутую Коробейниковым из корзины.

— Моя, — подтвердил Сурин. — Вас интересует, откуда кровь? Перед отъездом я брился, опаздывал на поезд, порезался. Арина тогда еще рассердилась, сказала, что кровь не отстирывается. Боже мой! Нашими последними словами друг другу были глупейшие препирательства из-за рубашки!

— Кто-то в Ярославле может подтвердить, что Вы там были? — спросил я его.

— Да, конечно, — кивнул он мне в подтверждение. — Я ездил по делам, могу назвать магазины, в которых был с товаром.

Я попросил его написать список магазинов, а потом объяснил Сурину, где он может с утра найти доктора Милца. На этом мы с Коробейниковым и откланялись.

Утром в управлении я допрашивал Надежду Епифанову.

— Что ж это Вы нам солгали, — спросил я ее, — когда заверили нас, что между погибшей Ариной Суриной и Вами нет никакой связи?

Надежда гордо молчала, глядя прямо перед собой и не удостаивая меня даже взглядом.

— Накануне ее гибели Вы написали ей письмо, — я положил на стол конверт, найденный нами у нее дома.

Городовой, рассказал мне, что, когда он подбежал, Надежда рылась в карманах погибшей. Объяснила она свои действия тем, что пыталась понять, жива ли еще девушка. Но, когда мы обнаружили письмо, стало ясно, что именно ее интересовало.

Она лишь покосилась на письмо и снова молча устремила взгляд в стену.

— Что, так и будем молчать? — поинтересовался я. Терпение мое, если честно, уже иссякало. — Хорошо. Посидите в камере, подумайте.

— Антон Андреич, — обратился я к Коробейникову, — позовите дежурного.

Угроза оказаться в камере наконец-то пробила брешь в ее хладнокровии.

— Да, — сказала она резко. — Я писала ей, это правда. Но мы никогда с ней не виделись. Я как раз хотела с ней познакомиться, поэтому и пригласила ее зайти вечером.

— Зачем же Вам с ней знакомиться? — спросил я.

— Я же говорила Вам давеча, — ответила Епифанова, — она нашла тело батюшки.

— И что? — сказал я с раздражением. — Вы хотели с ней об этом поговорить?

Как же мне надоела ее ложь и недомолвки!

— А о чем же еще? — холодно взглянула на меня Надежда Кирилловна.

— Например, о ее любовных отношениях с Вашим отцом, — ответил я резко.

Вот здесь ее самообладание не выдержало. От возмущения она даже со стула приподнялась.

— Побойтесь Бога! — произнесла она гневно. — Неправда это! Сплетни все.

— Да Вы не хуже меня это знаете, — отмел я ее очередную ложь. — У нас есть свидетельские показания, согласно которым Ваши отношения с отцом в последний год жизни резко ухудшились. Почему?

— В семье всякое бывает, — ответила она с прежней сдержанностью. — То поссоримся, то помиримся.

— Да нет, все гораздо проще, — прервал я ее рассуждения. — У Вашего отца появилась другая женщина. Молодая женщина. Что приносило страдания Вашей матери. Вы переживали и были оскорблены за нее. К тому же, у Вашей матери было слабое здоровье, и она могла покинуть этот мир в любой момент. И что тогда? Мачеха моложе Вас, братья-сестры, претендующие на наследство. Вот такая перспектива!

— Нет! — почти выкрикнула Надежда, растеряв от моих слов все свое спокойствие и хладнокровие. — Не было этого!

— Вот тогда Вы и возненавидели отца, — продолжал я давить на нее, видя, что осталось совсем немного.

— Да разве могла я, — прерывающимся голосом произнесла Епифанова, — отца возненавидеть! Бог его простит. Так Вы что, думаете, что это я батюшку…

Кажется, эта мысль на самом деле впервые ее посетила. И все это время она не отвечала на мои вопросы, желая скрыть позор своей семьи, и только.

— Кстати, — сообщил я ей, — на Егора тоже покушались. После того, как он побывал у Вас. Опять же, с помощью ножа. От ножа была убита и Арина Сурина.

— Это не я! — от спокойствия Надежды и следа не осталось. — Я Христом Богом клянусь!