— Я должна идти, — сказала она, бросив взгляд вдоль по улице в направлении парфюмерной лавки Кремлара.

Веселое выражение лица Тазиенны мгновенно посерьезнело.

— Не этим путем, — сказала она. — Там три эльфа прямо по улице, так что я не думаю, что ты захочешь с ними встретиться, поскольку они хотели бы познакомиться с тобой.

Глаза Лараджин расширились.

— Один из них дикий эльф?

Брови Тазиенны поднялись от удивления.

— Ты встречала их раньше? — спросила она. — Они напоминают довольно непокладистых людей. Им почти удалось схватить меня, а я довольно скользкий угорь. Чего они хотят от тебя?

— Я не знаю, — ответила Лараджин с дрожью. — Возможно они члены конкурирующего дома, который хочет похитить слугу Ускевренов.

Тазиенна медленно покачала головой, ее зеленые глаза блестели.

— Я так не думаю, — сказала она. — Я немного понимаю язык эльфов — достаточно, чтобы понять, о чем они говорили. Один из них спросил „Это ее?“ и другой ответил — „Она одна. Я почувствовал ее запах“. Это они о тебе, Лараджин.

Лараджин испуганно оглянулась.

— Где они сейчас?

— Я сделала вид что убегаю, но потом последовала за ними. Они в засаде возле парфюмерной лавки твоего друга.

Лараджин не знала, что ее удивило больше: тот факт, что молодая хозяйка знала о Кремларе, или что дикие эльфы знали ее передвижения.

— Ты также не должна возвращаться в Штормовой Предел, — посоветовала Тазиенна. — Есть ли здесь еще какое-то место, где бы ты могла спрятаться?

Лараджин задумалась на мгновение, затем кивнула.

— Я могу пойти к Хабрит, — ответила она. — Или вы думаете, что они будут ждать меня и там?

Тазиенна посмотрела на нее странным взглядом; как будто бы она знала что-то, чего не знала Лараджин.

— Пекарня Хабрит должна быть достаточно безопасной, — ответила она. — Иди туда сейчас же. Я отвлеку эльфов и приведу их обратно к Штормовому Пределу, так они будут думать, что ты там.

Лараджин почувствовала прилив облегчения.

— Это очень мило с вашей стороны, госпожа Тазиенна.

— Не думай об этом — я давно так весело не развлекалась, — ответила Тазиенна. Она подмигнула. — И ради богов, зови меня Тази, хорошо?

Лараджин выглянула в окно лавки Хабрит на суетливый перекресток. Телеги грохотали мимо, покупатели ссутулившись пробирались через снег, и дворяне в своих пышных нарядах проезжали в застекленных каретах, высоко над забрызганной слякотью улицей. Она видела, как Кремлар шагает под разноцветным снежным зонтиком, сопровождая слугу семейства Соаргилов, который был гружен коробками с образцами духов Кремлара. Но не было никаких других фигур, которых она бы узнала — и Лараджин почувствовала особое облегчение, убедившись, что в поле зрения нет никаких эльфов в зеленых плащах.

— Я ничего не понимаю, Хабрит, — сказала Лараджин, позволяя занавесу упасть. — Я не дочь моих родителей, и теперь эльфы пытаются похитить меня с целью шантажа. Дикие эльфы.

Хабрит, должно быть, услышала нотки отвращения в голосе Лараджин.

— Эльфы имеют свое место в мире, так же, как люди и дворфы, — нежно упрекнула она. Она отмахнулась от покупателя, который пришел купить хлеб, и повесила вывеску „Закрыто“ на дверь лавки.

Лараджин не слушала.

— Все же, что они делают в Селгаунте? Дикие эльфы слишком глуповатые и пугливые, чтобы совладать с городской жизнью. Вот почему они прячутся в лесу. Они не умеют пользоваться деньгами, говорит старший господин. Им не на что их тратить. Зачем им выкуп за меня?

— Они заинтересованы не деньгами.

Уверенность в голосе Хабрит привлекла внимание Лараджин. Она пристально посмотрела на Хабрит. Булочнице было далеко за шестьдесят — она была старше, чем мать Лараджин — но хотя ее лицо покрывали морщины, волосы женщины все еще были богатого коричневого цвета. Она носила их в простой косе на спине. Ее одежда была модной, но простой. В городе, где даже крестьяне украшали свои тела достаточным количеством украшений, чтобы привлечь стаи жадных ворон, единственным украшением Хабрит был серебряный кулон в виде полумесяца, который она носила на кожаном ремешке на шее.

Философия Хабрит — „простое является лучшим, и все ингредиенты в балансе“ — отразилась в ее лавке. Она была известна всему городу за свой хлеб. В то время как другие уличные пекари и семейные повара, в том числе мать Лараджин, вырезали и придавали своему хлебу определенные формы, продукты Хабрит были простыми, квадратными буханками, имеющими вид форм, в которых их выпекли. Но вкус… здесь Хабрит превосходила всех других. Она делала хлеб с использованием ингредиентов, о которых даже мать Лараджин не слышала.

Шонри и Хабрит были соперницами еще до рождения Лараджин, и какое-то время длилась хлебобулочная война в хозяйстве Ускевренов. За прошедшие годы они наладили тесные связи, основанные на общей любви к своему ремеслу. Хабрит, которая, казалось, разделяла мысли Лараджин о глупости моды, стала для нее как родная тетушка.

Теперь Лараджин заинтересовалась, сколько Хабрит в самом деле знала о ней. Пекарь совсем не выглядела удивленной, когда Лараджин рассказала ей, что Шонри и Талит не ее родители.

Хабрит, казалось, услышала мысли Лараджин.

— Я знаю, кто твоя мать, — сказала она.

— Вы знаете? — спросила Лараджин испуганно.

Хабрит кивнула.

— Я дожидалась подходящего момента, чтобы сказать тебе. Теперь, кажется, этот момент настал. Я только надеюсь, что ты готова выслушать.

— Я готова, — сказала Лараджин, соскакивая с прилавка, на котором сидела. — Скажите мне!

Хабрит задумчиво коснулась кулона на своей шее.

— Ты спрашивала о диких эльфах. Я кое-что знаю на эту тему. Я снабжала торговую экспедицию, о которой говорила твоя мать. Тамалон Ускеврен надеялся, что фрукты и орехи, которые росли в Запутанных Деревьях, смогут принести доход, и что это будет способствовать сохранению леса.

— Что случилось со мной в Запутанных Деревьях? — спросила Лараджин. — За исключением того факта, что женщина из Долин родила меня там?

— Твоя мать была не женщиной из Долин, — сообщила Хабрит. — Она была диким эльфом.

Мгновение, Лараджин сидела в ошеломленном молчании. Она отказывалась в это верить. Ее мать не могла быть одной из тех татуированных, диких существ. Она покачала головой.

— Моя мать не может быть эльфийкой, — произнесла она. — Я человек.

— Получеловек, — сказала Хабрит.

— Но мои уши не… — глаза Лараджин расширились, когда она вспомнила свое отображение в бассейне в храме Сьюн. Она видела свое собственное лицо — но с острыми эльфийскими ушами.

— Так вот что богиня пыталась сообщить мне, — произнесла Лараджин шепотом. Она пристально посмотрела на свои тонкие пальцы, как будто бы видя их впервые, затем провела ими по узкому лицу и острому подбородку.

Хабрит посмотрела в глаза Лараджин.

— Богиня? — спросила она.

Это было поощрение, в котором Лараджин нуждалась. Она рассказала Хабрит о том, что случилось в храме Сьюн: о волшебном исцелении своих ран и отображении, которое она видела в бассейне. Она рассказала Хабрит о крысиных укусах, в канализации, и своей встрече с трессимом. Также она рассказала Хабрит о странной внешности Хулорна и волшебном появлении Поцелуев Сьюн, чьим ароматом, казалось, очень заинтересованы дикие эльфы. Когда она закончила, Хабрит дрожала от волнения.

— Ты знаешь эльфийское название этого растения? — спросила Хабрит.

Лараджин молча покачала головой.

Хабрит сказала два слова на текучем языке, затем перевела.

— Его название на общем языке — Сердце Ханали. Оно также посвящено эльфийской богине красоты: Ханали Селанил. Золотые крапинки на листьях — ее символ. Говорят, что аромат исходит от священников Ханали, когда они работают с магией.

— Я не священник, — запротестовала Лараджин, — и я поклоняюсь в храме Сьюн.

— Сьюн и Ханали — конкуренты за смертную любовь и привязанность, но их объединяет одно: священный водоем Эверголд. Хотя богини ссорятся из-за этого люди или эльфы более красивые и часто пытаются украсть друг у друга верующих — но если это полуэльфы — они дружественно договариваются друг с другом. Смертный может поклоняться им обоим — и быть благословенным обоими.