— Но третий демон… — всхлипывая и содрогаясь всем телом, говорила она, трогательно глядя на собравшихся снизу вверх. — Он отнял мою волю. Это было ужасно, ужаснее всего на свете. Эти знания, мысли, эти решения, они были в моей голове, но они были не мои!
Мерзавка старательно спихивала ответственность за происшедшее с себя на демона и на меня заодно, ненавязчиво упоминая, как именно оказалась слита с ним. Я слушала её и не могла понять, как Крис смог просто развернуться и уйти, как не попытался покончить с тварью на месте. Я бы с удовольствием отделила от тела эту милую, заговаривающую зубы слушателям головку, но мой посох всё ещё находился у Олли.
— Теперь, без демонов, я просто девушка со скромным магическим даром и огромной виной на душе, — объявила наконец Фаина. — Я знаю, мне никогда не исправить всего, что я натворила, мой грех несмываем, но… Прошу, умоляю, позвольте мне хотя бы попытаться! Я расскажу всё, что смогу, всё! О демонах, о моих бывших хозяевах, всё, что только знаю!
И тут я не выдержала. От неконтролируемой ненависти зазвенело в ушах, а в глазах вдруг потемнело, с нечеловеческим рыком я рванулась вперёд, забыв, что без посоха не могу ничего. Меня поймали и оттащили назад до того, как я успела приблизиться к Фаине на расстояние вытянутой руки, но та немедленно воспользовалась этим, чтобы испуганно вскрикнуть, отшатнуться и расплакаться. Колдунья не рыдала: она плотно сомкнула трепетно дрожащие пышные губки и широко раскрыла несчастные голубые глаза, из которых водопадами лились крокодильи слёзы. Я отдала бы несколько лет жизни за то, чтобы выцарапать эти глаза, но меня прогнали прочь, запретив возвращаться.
Олави Безродный вернул мне посох только на следующий день, когда прибыл ко мне в Белый Лис. Всё это время я просидела в своей комнате, кутаясь в одеяло и рыдая. Отсутствие посоха на руке сводило с ума не меньше, чем осознание вселенской несправедливости: Питер принёс себя в жертву, а Фаина всё ещё могла дышать и, судя по тому, что рассказал мне ученик Старшего Слышащего, не имела ни единого повода для страданий. Не считая, разумеется, мук совести, вот только таковой у колдуньи не имелось.
Олли уже собирался уходить, когда у дверей лавки Коры, где мы говорили, появился Крис. Я была рада видеть его, несмотря на совершенно неживой взгляд его глаз и пустое, похожее на маску выражение лица. Я успела отвыкнуть от этого, я слишком привыкла видеть Призрака живым, а потому растерялась и вместо того, чтобы заговорить с ним, продолжила незаконченный диалог с учеником Старшего Слышащего:
— Врёт или не врёт — не важно. Она заслуживает смерти уже за одну только смерть Питера.
— В твоих глазах, — неохотно ответил Олли: он не хотел говорить о Фаине при Крисе, он не был готов признать мою или её правоту, он вообще хотел поскорее уйти, я видела это, но оставаться с Призраком наедине почему-то было страшно.
— В глазах справедливости. — На самом деле справедливость была последним, о чём я действительно тревожилась. Мною двигала слепая жажда крови и не менее слепой страх перед пустым взглядом Криса, я не хотела говорить с ним, пока он смотрел так. Я боялась, что этот взгляд может означать возвращение Призрака в те времена, когда он оттолкнул от себя всех. Я боялась, что на этот раз я тоже попаду в число отвергнутых.
Поймать Олли на рассуждение о справедливости не удалось: треклятый слышащий видел меня насквозь, и Крис мог видеть тоже.
— Питер сам сделал свой выбор. Я знаю, тебе тяжело, но со временем это пройдёт, — пробурчал Олави Безродный, собираясь уйти. — Время лечит раны и всё такое, ты сама знаешь, не мне с тобой об этом говорить. Я могу только пожелать тебе удачи и…
И тут я сорвалась.
— Нет, это не пройдёт! — проорала я, не жалея горла. — Не пройдёт это, пока Фаина жива! Пока она жива, выходит, что Питер умер зря, я не могу жить нормально, понимая, что он умер зря!
— Он умер, защищая Валмирану, и он её защитил. Убить Фаину хочешь ты, а не он, — едва слышно пробормотал не желающий ссориться, но отказывающийся принять свою неправоту Олли и трусливо сбежал, кивнув Крису то ли здороваясь, то ли прощаясь. Я нервно сглотнула, понимая, что задержка закончилась и отсрочить встречу с пустым взглядом не выйдет, но Призрак вдруг развернулся и вместе с Олли ушёл прочь, так ничего и не сказав. Я за ними не пошла.
Как стало известно потом, Фаину посадили в Чаячью Крепость — тюрьму для магов, расположенную на острове посреди залива. Колдунью собирались судить по законам Валмираны и обычаям её веры, и я боялась, что из этого суда ничего хорошего не выйдет: колдунья слишком хорошо отыгрывала невинную овечку.
А Питера объявили народным героем. О нём писали в газетах и говорили на улицах, и я сама слышала, как кто-то из клана хвастался, что немного знал самоотверженного мага. Питера преподнесли миру как талантливого, но, увы, смертельно больного юношу, который решил пожертвовать жизнью ради защиты приютившей его страны. Около оставшейся в Стене дыры было решено построить рыбацкую деревню и назвать её в его честь, но со строительством возникли проблемы: сперва требовалось возвести новую внешнюю Стену через воду, а это требовало немало средств и времени, кроме того было нужно разрешение оадоинов.
Морено мечтал прибрать деревню себе. Однажды, когда я пришла к ним в дом навестить Рию, он сказал:
— Мне повезло, что я знал Питера. Теперь могу рассказывать всем об этом и привлекать к себе внимание, это полезно для торговли.
Надо ли говорить, что я вспылила? Рии пришлось спасать муженька, потому что посохом я размахивала со вполне конкретными намерениями. Прибежавшая на шум из соседнего дома Лаура за руку увела меня домой, словно малое дитя.
— Ты потеряла друга и страдаешь, мне тебя жалко. Питер умер, его мне тоже жалко. А Морено не потерял ничего, он только получил, и за него я рада, — сказала она мне.
«Страдай молча и не отнимай у других радость», — услышала я в её словах, после чего заперлась в своей комнате и не выходила оттуда до тех пор, пока от голода не свело живот.
Скорее всего, Крис занимался чем-то подобным. Он более не желал меня видеть, что ясно дал понять, не отперев дверь, когда я пришла к нему на следующий день после несостоявшегося разговора. Я знала, что Призрак дома, я видела через окно. Он не открыл. Наверное, хотел побыть один, а я не хотела навязываться. Память о пустых глазах меня пугала.
Вместо Криса я навестила Марику, к ней же я отправилась и после того, как, просидев в своей комнате сутки, вылезла наружу. Наступило лето: на улице было тепло и солнечно. Природа радовалась новой жизни, в моей голове же были лишь две смерти: свершившаяся и не свершившаяся. Заслужившая немедленной казни Фаина живёхонькой сидела в тюрьме, куда не могли добраться жаждущие её смерти, а жизнь Питера оборвалась.
— Выходит, что за всю свою жизнь тут он принёс пользу только своей смертью. Пока Питер не умер, он никому не был нужен! И в этом я виновата. Я испортила его жизнь, — говорила я Марике, умоляюще глядя на бывшую наставницу.
Та понимающе кивнула и сказала именно то, что я хотела услышать:
— Никто, кроме тебя самой, не обвинит тебя в этом. Питер отдал жизнь за тебя и мир, в котором ты живёшь. Неужели ты думаешь, что он сделал бы это, испытывая к тебе неприязнь? Нет, не сделал бы, а значит, он действительно всё простил. Кроме того, то, что его запомнили по смерти, не значит, что не могли бы запомнить по жизни. Ты говорила, что от его способностей вся академия шаталась, разве нет?
Это была правда. Херда Рейнор заботилась о Питере от всего сердца, да и Алану Лояне был не безразличен очередной новичок, переступивший порог вверенного ему заведения. Я не знала, что было с ними теперь, но в клане действительно печалилась из-за мага я одна. У всех остальных на устах было другое имя: Фаина.
Малисана клокотала котлом. Любое слово, начинавшееся с буквы «Ф», приводило ученицу Слышащей в бешенство, она рвалась немедленно атаковать Чаячью Крепость, и даже мне пришлось призывать её к спокойствию.
