- А потом с ужасом осознаешь, что в реальности прекрасный принц оказался чудовищем, - криво усмехнулся Том.

- Никогда в жизни! – горячо воскликнула я. - Мне такое даже в голову не приходило! Или все-таки приходило?

- Ну-ка? – хитро посмотрел он на меня.

- Нет, знаешь, как бы я на тебя не злилась, я ни разу не пожалела о нашем знакомстве и о том, что между нами было. Ты считаешь меня ненормальной?

- Нет, я считаю тебя самой лучшей, самым лучшим из того, что случалось в последнее время в моей жизни.

- Спасибо, - скромно потупила я глаза, не ожидая от него подобного признания. – И никогда, слышишь, никогда не смей называть себя чудовищем.

- Хорошо, договорились, - пожал он плечами.

- Откуда вообще эта страсть к самоуничижению? Кто вбил тебе в голову, что ты грязное похотливое животное, чудовище? Кто тебе это наговорил? Уж не твоя ли мать? Ты никогда не рассказывал мне о ней, почему? Я знаю, что она жива.

- Видишь ли, - Том встал с кровати и подошел к окну. – У нас на Западе дети не так близки с родителями, как у вас, в России. И уйдя в ранней юности из дома, многие поддерживают связь с родными лишь по телефону или навещают их по праздникам и выходным.

- А ты навещаешь свою мать?

- Я не хочу это обсуждать, - отрезал Том, и я поняла, что бесполезно пытаться вытрясти из него еще хоть что-то.

- И чего же ты хочешь? – спросила я с унынием – Том отказывался окончательно разрушить стену тайн и недомолвок между нами, и это не внушало мне оптимизма.

- Чего я хочу? – он подошел к кровати, сел на корточки и, глядя на меня снизу вверх, проговорил:

- Я хочу забыть все обиды и боль, терзавшую нас в прошлом. Я хочу, чтобы ты простила меня и вернулась к нам в группу, хочу, чтобы в нашей жизни было еще много таких прекрасных моментов, о которых, как ты сказала, тебе было приятно вспоминать даже тогда, когда одно мое имя вызывало у тебя отвращение. Я хочу просыпаться вместе с тобой, хочу видеть со сцены твои глаза, когда стою у микрофона. Хочу, чтобы однажды ты все-таки произвела на свет нашего с тобой ребенка. Хочу всегда видеть тебя и слышать твой голос. Хочу бурно ссориться с тобой, чтобы завершать это еще более бурным примирением. Хочу тебя. Всю. Без остатка. Понимаю, что может быть это слишком много для такого недостойного типа, как я. Но ты ведь спросила, чего я хочу. А хотеть мне никто не может запретить.

- Никто, - пробормотала я, внезапно севшим голосом. В дамских романах пишут, что голос садится от страсти. Со мной это скорее случилось от изумления. Даже в самых смелых мечтах я не могла представить себе подобного.

- А если я прощу? Если я возьму и останусь? И вернусь к работе в группе? И буду все время маячить у тебя перед глазами, с утра и до вечера? А потом возьму и рожу тебе кого-нибудь?

- Роди! Маячь! Оставайся! – Том встал с пола, сел на кровать и, с силой прижав меня к груди, начал целовать, спускаясь губами к шее, а затем все ниже.

Я лишь застонала в ответ и обхватила его за шею, как утопающий хватается за соломинку. Похоже, мне действительно придется задержаться в Лондоне. И в постели. Мы не вылезали из нее до самого утра.

========== Глава 34 ==========

15 июня

А утром я проснулась из-за того, что вместо тепла Тома, которое я ощущала всю ночь, я почувствовала холод и пустоту. «Наверное, готовит мне завтрак в постель», - размечталась я, зажмурилась от удовольствия, потянулась и тут же наткнулась на колючий взгляд его холодных серых глаз. Куда делся вчерашний нежный Том? Или все это мне приснилось? Или он был пьян и обкурен в тот момент, когда говорил мне о любви? Но нельзя же находиться под кайфом целые сутки и при этом вытворять в постели такое, что делал он? Я села в кровати и натянула одеяло до самой шеи, физически ощущая холод, которым веяло от всей его фигуры.

Том же сидел в кресле и словно невзначай размахивал каким-то исписанным листом бумаги.

- Что-то случилось? – сглотнув, спросила я.

- Это я у тебя хотел спросить. Узнаёшь? – и с этими словами он встал, подошел к кровати и, держа пальцами, всё тот же листок бумаги, брезгливо опустил его передо мной на одеяло, словно это было какое-то мерзкое насекомое. Это было мое прощальное письмо, которое я собиралась сегодня бросить в ящик перед отлетом в Москву.

- Это письмо, - выдохнула я.

- Вижу, что письмо. И когда же я должен был его получить? Когда ты собиралась поставить меня в известность о своем отъезде? Когда вполне насладишься моим унижением?

- Оно было написано до того…

- Вижу, что до того. Это тоже было куплено до того, - и на письмо опустился билет на самолет. – Браво! Ты так убедительно стонала! Надеюсь, я сумел доставить тебе наслаждение. Теперь в твоей копилке будет еще больше хороших воспоминаний о наших встречах. Ты ведь так любишь их, больше чем реальную жизнь. Счастливого пути.

И с этими словами он вышел из комнаты.

- Нет, Том, подожди! – закричала я, выскочила из постели, кутаясь в простыню, но запуталась в ней и грохнулась на пол, по пути ударившись бровью о тумбочку. Я услышала, как внизу громко хлопнула дверь подъезда, и громко разрыдалась от боли и обиды.

Всё кончено! Больше ничего нельзя исправить. Я даже не знаю, где его искать. Мобильный он сменил, дома я его могу и не застать. Мне больше не было места ни в Лондоне, ни в его жизни. Мой самолет улетает в три часа, а у меня даже не собран чемодан. Я посмотрела на часы и заметила, что вижу лишь одним глазом – второй начал заплывать, разбитая бровь адски болела, кровоточила и опухала. Я заковыляла к холодильнику, чтобы остановить этот процесс. Набрав в пакет побольше льда и приложив его к ушибленному месту, я стала собирать вещи, благо у меня в запасе было еще пять часов.

В общем, к часу дня я имела: бывший бойфренд, не желающий меня знать – одна штука, огромный, набитый до отказа чемодан – три штуки, подбитый глаз – одна штука, вывихнутая лодыжка и распухшее от слез лицо – всё по одной штуке. А мне еще надо было возвращать ключ миссис Бэгфилд.

И в это время в дверь позвонили. Мое сердце бешено заколотилось при мысли о том, что это он, Том, одумался и пришел ко мне. Не спрашивая, кто там, я распахнула дверь и увидела перед собой две арабские физиономии бандитского вида.

- Вы, наверное, таксисты? – пролепетала я с надеждой, хотя помнила, что таксисты обычно парами не ходят.

- Нет? Значит, вы ошиблись квартирой, - предположила я, видя, что они лишь отрицательно мотнули головами. Затем, тот, который был пониже и потолще довольно грубо рявкнул на меня:

- Заткнись! И если вздумаешь орать, я тебе все кишки выпущу! – и я увидела, как в его руке сверкнуло лезвие ножа.

Он втолкнул меня обратно в квартиру и вошел следом вместе со вторым, долговязым и смуглым, который выглядел так, словно он всю жизнь провел в пустыне под палящим солнцем. Хотя, кто знает, может, так и было. Понимая, что сопротивление бесполезно, я подчинилась их требованиям. То есть заткнулась и села на диван. Хотя, даже если бы мне хотелось поговорить, о чем нам с ними разговаривать? Они только и умеют, что ножом размахивать, а я… Я все время теряю своего любимого мужчину! При мысли об этом у меня на глаза вновь навернулись слезы. Я попыталась сдержать их, зажмурилась, но тут мой подбитый глаз дал о себе знать, и я едва сдержалась, чтобы не застонать от боли. Бандитов мой вид, очевидно, тоже впечатлил. Они переговаривались о чем-то на своем басурманском наречии и косились в мою сторону. Наконец, коротышка подошел ко мне и скомандовал:

- Собирайся! Ты ехать с нами!

- Что? – переспросила я, с трудом понимая, чего он хочет, из-за его чудовищного акцента.

- Твои вещи? – ткнул он пальцем в мои чемоданы.

- Нет, английской королевы, - буркнула я, подумав, что если он хоть пальцем дотронется до моего белья или джинсов от Armani, я сама ему кишки выпущу.