- Старость? – истерически рассмеялась я. – Ты что, меня за дуру держишь? Тридцать восемь лет – это не старость, это самый расцвет!

- Недолго мне еще расцветать. Скоро я стану старым и дряхлым. А ты будешь всё так же свежа и прекрасна. Ты ещё слишком молода, чтобы понять это…

- Слишком молода? Старым? Ты издеваешься? Довольно, с меня хватит этого фарса! Ты гуляешь так, что мальчики обзавидуются! - воскликнула я и направилась к дверям, но по пути Том успел схватить меня за локоть, развернул к себе и, повторяя, словно заклинание, моё имя и просьбы о прощении, начал целовать сводившими с ума поцелуями. Его губы были такими мягкими и властными одновременно, что у меня начали подкашиваться ноги, и я повисла у него на шее, постанывая от страсти.

Что я могла поделать? Я всего лишь женщина, из плоти и крови. Но это ещё была не окончательная капитуляция. Билет лежал в ящике стола. Послезавтра мой самолет улетает в Москву.

Да, я переспала с Томом, я заснула в его объятиях, но в его власти было моё тело, на котором он играл, словно талантливый музыкант на знакомом инструменте. Его жаждало моё сердце. Он еще царил в нём. Но у меня ещё были мозги. Они не должны дать мне пропасть и утонуть в этой любви словно в трясине. Надо уходить, пока я не пропала окончательно.

14 июня

Сегодня утром я проснулась от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Открыла глаза и увидела Тома, сидящего в кресле напротив кровати.

- Доброе утро, - пробормотала я.

- Доброе утро. Мы так и не поговорили вчера. А я должен многое тебе сказать, - начал он.

- Может, не стоит? – занервничала я, думая о том, известно ли ему о моем отъезде, и если нет, как бы помягче ему об этом сообщить.

И тут Том обвел взглядом комнату, увидел чемодан, жавшийся в углу в ожидании того момента, когда им воспользуются (вообще-то, уже давно следовало начать собирать вещи, да все руки не доходили), и спросил:

- Куда-то собралась? Служебная командировка в охоте за сенсацией?

«Не знает», - поняла я и ответила:

- Ага. Уезжаю.

- Понятно. Что ж, я не отниму у тебя много времени. Всего лишь хотел объяснить причины моего поведения.

- Хорошо, - вздохнула я, думая, стоит ли до этого сообщить ему об отъезде.

А он между тем начал.

- Понимаю, что тем словам, что я бросил тебе напоследок, нет и не может быть прощения, но все же я попытаюсь.

Он встал и начал ходить по комнате из угла в угол. «Совсем как тигр в клетке», - подумала я.

- Я с ума сходил от беспокойства с тех пор, как ты упала в обморок на кухне. Конечно, я не мог не заметить, что ты похудела и осунулась.

- Объективных причин этому ты, конечно, найти не мог, - вставила я, намекая на наши бессонные ночи.

- Конечно, об этом я тоже думал. Но мне казалось, что если бы ты устала и не захотела больше видеть меня, ты сказала бы об этом.

- А то, что я устала, но от этого не перестала хотеть тебя видеть, ты не предположил? И что же ты подумал?

- Это так ужасно, что сейчас мне даже не хочется говорить об этом, - остановился он у окна.

- Но разве не ты сказал, что хочешь рассказать мне ВСЁ?

- Хорошо. Хотя это очень тяжело для меня. Ты не знаешь, но как раз после того, как мы расстались, тогда в марте, с моей кузиной Синди случилось несчастье. Вернее, болела она давно, но скрывала от меня, не хотела расстраивать. И вот, через несколько дней после нашего с тобой разрыва я узнаю, что у нее рак крови, и она вот-вот умрет. Я едва успел съездить к ней повидаться. Она вся высохла, от нее, некогда цветущей, прекрасной женщины, остался один скелет, обтянутый кожей. Волосы после химиотерапии выпали, да так больше и не отросли, - голос Тома дрожал, и мне пришлось буквально заставить себя усидеть на месте и не кинуться утешать его. Сейчас это бы только помешало.

- В общем, через неделю после моего приезда она умерла, - продолжил он. – Ее сын и муж остались одни. Я тоже чувствовал себя осиротевшим, потому что для меня она была больше чем кузина, она была мне как вторая мать, хотя старше всего на три года. И хотя мы редко виделись, я знал, что в любой момент могу позвонить ей и выговориться. И сам всегда готов был выслушать ее и помочь. Но она не захотела рассказать мне о своей болезни, а сам я ни о чем не догадывался. Может, если бы я узнал об этом раньше, ее можно было бы спасти. Если бы я полгода назад вырвался к ней на день рождения, я узнал бы об этом тогда, когда еще не было так поздно. Я нашел бы ей хорошего врача. Может, ее бы спасли. Никогда не прощу себе этого!

- Но неужели ты думаешь, что она не боролась? – попыталась успокоить я его. – Уверена, что если бы она нуждалась в твоей помощи, она сказала бы тебе об этом. Неужели она стала бы думать о гордости, когда речь идет о жизни ее сына? Или ты думаешь хоть одна мать согласиться оставить сиротой своего ребенка по собственной воле?

Я чувствовала, что мой голос тоже начинает предательски дрожать, и замолчала.

- Нет. Не пытайся утешить меня. Я должен был приехать к ней. Это по телефону она не хотела ничего рассказывать, а при личной встрече все было бы иначе. Может, если бы я выкроил для этого время в своем графике, она была бы сейчас жива… Но теперь не об этом. Я рассказал тебе это лишь для того, чтобы ты получше представляла мое состояние на тот момент, когда мы снова начали встречаться. Через какое-то время я заметил, что ты похудела, а потом этот обморок, твои рассказы о каких-то загадочных таблетках, от которых дети рождаются дураками. Всё это не прибавляло мне оптимизма. Я думал, что если бы не наш идиотский уговор не говорить ни о чём, кроме секса, ты рассказала бы мне обо всем.

- Так и было! – взволнованно вставила я. – Если бы не этот уговор…

- Я сходил с ума от беспокойства, а ты молчала. А я не мог, не мог спросить прямо. И твой врач тоже ничего не говорил. Если бы я прямо спросил у него, не рак ли у тебя, если бы решился открыто поговорить с тобой. А потом всё выяснилось, но в этом уже не было никакого смысла. Ты рассказала о ребенке, который мог бы быть у нас, но которого больше нет. Ты была так расстроена, что не замечала, что каждое твое слово было словно пощечина. В каждом его звуке я слышал упрек и обвинение своей похоти. Тому, что своей неуемной страстью я погубил нашего ребенка и лишил тебя радости материнства. И мне стало так больно и обидно. Я радовался тому, что ты здорова, что ты не умираешь, а тебе казалось, что я радуюсь потере ребенка. Я психанул из-за этого постоянного недопонимания, из-за твоих недомолвок, и наговорил все то, о чем сейчас безумно жалею. Если бы я мог все вернуть и исправить…

- Но почему? Почему ты решил, что я обвиняю тебя? – воскликнула я, не скрывая больше катящихся по лицу слез. – Разве я попрекнула тебя хотя бы словом? Ведь единственный человек, кого я винила во всем, это я, я сама. Это я не уберегла нашего ребенка, отдавшись одной лишь страсти и не замечая ничего ни вокруг, ни внутри себя!

- Ты винила себя? – оглянулся в изумлении Том. – Но за что? Как такое вообще могло прийти тебе в голову?!

- Теперь я уже и сама не совсем это понимаю и полностью осознаю всю абсурдность этих обвинений. Просто в тот момент мне было очень больно и нужен был кто-то, кто положил бы мне руку на плечо и сказал, что я ни в чем не виновата. Как и тебе, когда умерла Синди.

- Наверное, - Том сел рядом, обнимая меня. – Наверное, мы с тобой два безумца, проклятые Богом.

- Не говори так! У проклятых Богом не может быть такого сумасшедшего счастья, что удалось познать нам. А я никогда не была так счастлива, как в этот наш месяц с обетом молчания. Может, все остальное было платой за это счастье? Да, она оказалась высока, но не нам определять ее размеры. Я впервые в жизни была счастлива в любви. Впервые в жизни я полюбила человека, который существует в реальности, а не в моих мечтах. Сколько раз я влюблялась в абсолютно нереальных личностей. Ты ведь тоже поначалу был выдумкой – образ с экрана и дорисовки моей фантазии. И я не могла поверить своему счастью, когда ты стал реальным. И сейчас, просыпаясь среди ночи, я порой думаю, был ли ты или только приснился мне.