— Хината?.. — только и вымолвил Саске, на секунду впав в ступор. — Хината Хьюго…
— Да! — Сакуре показалось это хорошим знаком, а Итачи не успел ничего предпринять, ведь он и сам-то был поражён до глубины своей души.
— Пять лет… — зашептал Саске, глаза которого медленно, но верно наливались кровью. — Пять лет мы гонялись за тенью. Пять лет искали эту девчонку среди мафиози и людей, а она всё это время была под боком твоего брата, — младший Учиха не верил в то, что говорил. У него голова шла кругом. — Сенджу одурачили нас… Обвели вокруг пальца, как идиотов…
— Саске, я люблю его! Не надо!
— Да он даже не твой родной брат! — оглушительно закричал он. — Он всего лишь сводный! Он сын тех людей, из-за которых погиб твой отец!
Итачи оставался в ступоре.
— Умоляю… — шепнула из последних сил Сакура, вытянув руки в разные стороны и надеясь прикрыть своего братца в том случае, если её возлюбленный всё же откроет огонь.
— Прости, моя милая дурнушка…
Он спустил курок, и пуля вырвалась из дула пистолета, ни на секунду не задержавшись. И она миновала Сакуру, которая вдруг передумала бросаться под пулю, хотя вполне могла и успела бы. Но ведь не зря же Саске причисляли к лучшим из лучших. Он не мог оплошать, не мог просчитаться, не мог облажаться.
Пуля всё летела, вплотную приблизившись к сонной артерии загнанного в угол блондина. Звук ещё не дошёл до ушей Сакуры, а маленькая металлическая «пулька» уже разорвала кожаный покров ткани, пройдя на вылет и встретив свой печальный конец у стены, где висели зеркала. Они все потрескались, и осколки попадали на паркет вслед за задорным блондином…
Не только звук выстрела проехался по ушам Сакуры. Предсмертные стоны, больше похожие на приглушённые скрипы, врезались в её душу и сердце. Девушка медленно, совсем не торопясь, поворачивалась к умирающему и вдруг поняла одну очень важную вещь…
Дурнушка апатичными глазами смотрела на то, как корёжится в последних муках её брат, руками зажимая рану на шее и бегая глазами по потолку. Харуно не трогалась с места, не шевелилась, словно бы её добровольно пригвоздили к полу. Опустив руки, полностью расслабленная, Сакура наблюдала за тем, как расползается лужа крови по паркету, на котором она танцевала и растягивала окаменевшие и забитые мышцы. Багровая жижа медленно, но верно подбиралась к босым ногам дурнушки, но та даже не дрогнула.
Её зеленые стеклянные глаза наблюдали за тем, как Наруто на последних издыханиях протягивал к ней руки, губами шептал её имя и смотрел на неё, умоляя помочь, спасти его, не дать умереть… А Сакура не шевелилась, не предпринимая никаких попыток к спасению брата. Со стороны могло даже показаться, что она совершенно равнодушна к жизни самого родного ей человека.
Девушка не могла избавиться от тех незамысловатых мыслей, которые посетили её розовую голову. А именно — она не может позволить своему брату загубить жизни её любимых братьев Учих. Не беря во внимание даже то, что рана у умирающего была смертельной. Сакура попросту, в мгновение более краткое, чем молния, выбрала из двух зол то, что было на целый оттенок темнее. Потому что любила Учих так сильно, что опустилась на самое дно, из которого и наблюдала смерть родного брата.
О, да… Именно родного. Она не считала его сводным. Он был ей родным, любимым, самым-самым. Однако она и пальцем не пошевельнула хотя бы для того, чтобы просто сделать вид, будто бы она действительно хочет помочь ему. Зачем лицемерить в последние секунды жизни Наруто?
Страшно было представить, что испытывал блондин, корчась от боли и сквозь кровь, заливавшую ему глаза, видя совершенно обездвиженного своей собственной волей человека, ради которого был готов загубить собственную жизнь. Он умирал с той мыслью, что любил эту розоволосую девчушку. С воспоминаниями о том, как трепал её по голове и обнимал крепко-крепко, обещая, что всё наладится, что всё будет хорошо. Умирал, понимая, что невольно бросил свою невесту со своим неродившимся сыном на произвол судьбы.
Умирал с мыслью о том, как сильно любил свою сестру… и как она предала его, не бросившись на помощь.
Казалось, всё закончилось в доли секунды. И его страдания. И кровь. И чувства… Одна загубленная жизнь, один загубленный день и одна и та же всё ещё живущая мысль. Мысль, что конец этой истории должен был стать счастливым.
Слёз не было. Не было ровным счётом ничего. Вообще. Сакура впала в глубокий ступор. Апатичные глаза всё ещё наблюдали за тем, как обтекала её ноги лужица крови. Её пальцам было горячо, зато сердце замёрзло до того, что покрылось тонкой корочкой льда. Дурнушке казалось, что она попросту спит, а всё происходящее вокруг — не более чем жуткое сновидение, подкинутое ей Морфеем. Если это так, то греческое божество хорошенько надругалась над её нервишками. Наверное, Харуно хотелось верить в существование некого всевышнего существа. Она ведь, в отличие от братьев Учих, никогда с головой не погружалась в холодные воды атеизма и нигилизма. Её-то вера никогда не колебалась под ударами научных познаний. Бог всегда был с ней. Был же? Был?..
Он вообще есть? А если есть, то, как допустил смерть своего раба? Как допустил эту глупую, нелепую смерть? Как допустил отсутствие слёз у Сакуры? Куда вообще были обращены его глаза в мгновение, когда пуля миновала грешницу и достала из-под земли благодетеля? Могла ли смерть спутать богу карты, сама запутаться и случайно убить не того? У Харуно не было ни одного конкретного ответа точно так же, как не было слёз.
Девушка сдвинулась с мёртвой точки и, глухо шлепая босыми ногами по луже горячей крови, подошла ближе некуда к мертвецу. Голубые глаза всё ещё были обращены на неё, но они уже не горели тем чудотворным блеском. Теперь они остекленели. Сакура села сначала на корточки, а затем опустилась на колени. Полы белого платья мгновенно пропитались кровью мертвеца.
Саске, всё это время стоящий возле своего брата, неотрывно наблюдал за происходящим. Он не верил собственным глазам, а потому не мог позволить себе роскоши отвлечься даже на мгновение. Может, младший Учиха спятил? Может, бездействующая, спокойная до мозга костей, розоволосая девчушка — не Сакура вовсе? А если это она, то кто из ныне живущих может объяснить ему, тупому, отчего Харуно так безмятежно равнодушна?
Даже у Итачи не было ответов на эти вопросы. Даже он, человек некогда настолько безотрадный и деспотичный, был не в состоянии понять это безрассудное бездействие. Даже старший Учиха, будучи совершенным незнакомцем для Наруто Узумаки, готов был рвануть с места за скорой помощью. Конечно, толку от этого мало, но ведь всё лучше полного бездействия.
И глаза… Какими бесконечно безжалостными они были в момент, когда Узумаки захлебывался собственной кровью и протягивал к ней свои руки. Братья были обескуражены. Братья были в замешательстве. Братья потеряли счёт времени.
Никто и додуматься не мог, в чём природа её преображения. Никто из Учих и не допускал, что, пожалуй, в самый волнующий момент их жизни, когда решалась судьба и совершался суд, Сакура выбрала их. Поставила благополучие Итачи и Саске превыше жизни собственного брата.
И теперь Учихи были вынуждены наблюдать то, как Сакура, склонившись над Узумаки, прикрыла его веки и поцеловала в лоб. Её губы едва шевельнулись, но даже шёпота не требовалось, чтобы догадаться, что именно она сказала:
— Прости… — и больше ничего.
Харуно встала и медленной поступью, точно прогуливаясь по саду в ясный погожий денёк, пошла прочь из танцевального зала. Её походка так и кричала: «Мне некуда спешить! Мне незачем бежать!»
Саске, верно, ещё не до конца понял, что, потеряв контроль над собой, словно бы вернулся в своё порочное прошлое, где убийство человека было делом или случая, или принципа, или плохого настроения. Однако Учихе-младшему не потребовалось много мозгов, чтобы заметит в лёгких, плавных движениях Сакуры скрытое отчаяние и слова прощания.
— Сакура! — прорезался сквозь гробовую тишину голос Саске. Он хотел было броситься ей вдогонку, но Итачи, заломив его руки за спину и сбив с ног, обездвижил его и заставил собственной щекой прочувствовать деревянный паркет. — Отпусти! — как недорезанный орал он.
