Девушка видела золотое свечение волос, пробивавшееся сквозь толстую корку грязи, пота, пыли, земли и крови. Сакура даже шевельнуться не посмела, терпеливо ожидая, когда же, наконец, туман уложится. Дурнушке попросту не хотелось верить в то, что златые кудри принадлежат её спасителю. Однако пыль оседала, а черты лица всё больше напоминали задорного Дейдару — того самого парня, который всегда был так добр к ней и милосерден, который вставал на её сомнительную сторону каждый раз, когда видел на лице подруги отчаяние и замешательство.

Дейдара не подавал признаков жизни. Он мертвецом висел над вымокшим в крови бетоном. Парня подвесили прямо за руки, которые резала толстая веревка, к штырям выпирающих плит.

Снова глаза заволокла мутно-белая пелена, и Сакура смахнула её длинными ресницами. Две одинокие безмолвные слезы скатились по щекам, смешавшись с бурой кровью. Яркая зелень погасла, и то, что было надеждой, переродилось в чистой воды отчаяние. Харуно не отводила взгляда от блондина, найдя в это жуткое время в себе силы оплакать его, но не найдя их для дальнейшей борьбы. Ей бы передохнуть! Ей бы проплакаться в голос, навзрыд, игнорируя всякие просьбы успокоиться! Ей бы попрощаться с беспощадным миром мафиози! Но вместо этого Сакура прикрыла ладонью рот и нос, чтобы жуткий смрад смерти не затягивал её на самое дно страха и безрассудного бессилия, и встала.

Впереди была заветная дверь на свободу. Справа — бездыханные тела. Слева — окна без стекла, через которые солнечный свет падал на обезображенные трупы. А позади оставался страх. И дурнушка ковыляла вперёд, глотая слёзы и превозмогая боль. Дейдара попросил её выжить и не умирать, а она девушка не из слабых. Харуно не смогла спасти блондина, но вполне может спастись сама. Раз уж Харуно пережила эту ночь, значит, и сто метров переживёт.

На фоне Сакура слышала белый шум. Ни пения птиц, ни свист ветра, ни даже приближающихся шагов позади. Только белый шум и тихая просьба блондина: «Сакура, ты только живи. Ты только не умирай». Харуно делала шаг за шагом, словно впервые научилась ходить — с неуверенностью и боязнью упасть. Не было желания падать или останавливаться. У девушки как будто бы ноги онемели, и идти быстрее — не было ни сил, ни возможностей. Ни кричала, ни скулила, ни умоляла, а только молчала, и не пискнула даже тогда, когда кто-то спрыгнул на неё с балкона и повалил на бок.

Весь удар пришелся на плечо. Оно вывихнулось, а, услышь кто-нибудь посторонний этот жуткий хруст, самому небось стало бы больно. Харуно прижали к холодному бетонному полу. Затылком она ударилась о камень. Осознание ситуации дошло до неё с опозданием, а прежде Сакура заметила чёрные пронзительные глаза в считанных сантиметрах от неё. Они прожигали её, норовя убить одной силой мысли. Такие жестокие, опасные и страшные, но одновременно до боли в сердце знакомые. Взгляд девушки сфокусировался, и Сакуру передёрнуло. Душа розоволосой бедняжки ушла в пятки. На глазах мгновенно навернулись слёзы, и она бросилась в объятия брюнета.

Парень в ответ крепко обнимал её, пытаясь успокоить и ласково поглаживая по голове. Он ничего не говорил, молчал, как рыба в воде. А Харуно плакала навзрыд, зарываясь носом в помятую мокрую футболу. От брюнета тоже пахло кровью и грязью, но сквозь смрад прорывался домашний запах. В последний раз она вдыхала его с похожей жадностью в аэропорту, когда прощалась с этим человеком как будто бы навсегда…

— Шисуи! — шептала Сакура. — Господи, Шисуи!

Она даже думать не хотела, по какой из причин он здесь оказался. Она мало что знала о его отъезде. Встретить его в Австралии, в Дарвине, в том же месте, где очутилась она, — не что иное, как чудо! Брюнет казался её ангелом-хранителем, и в нём дурнушка в мгновение обрела свой приют.

Харуно утопала в его объятиях и понимала, что обязана этому человеку по гроб жизни за спасение, за то, что оказался рядом именно в ту минуту, когда она нуждалась в человеке. Все подозрения и вопросы уходили на второй план, совсем не тревожа детскую наивность доброго сердца.

Этот момент был закончен тогда, когда возле двери с левой стороны зала, к коей Сакура с таким отчаянным рвением ковыляла до поры до времени, послышался оглушительный вскрик. Громкий, режущий слух, полный неприкрытого ужаса и страха.

— Сакура! Нет! — сорвал свой голос Саске, протянув руку к своей возлюбленной. Мысль, что он опоздал, заставила организм в удвоенной дозе выделить адреналин в кровь.

Девушка даже среагировать не успела. Она только оторвалась от Шисуи и взглянула в его леденящие душу глаза. Его лицо было забрызгано чужой кровью, а в руках красовался пистолет. Парень был равнодушен и холоден, и в нём Харуно не узнавала прежнего милого и дружелюбного Шисуи, которого она некогда с таким сожалением провожала в последний путь…

— Прости, — шепнул молоденький брюнет и схватил её за горло, поднимая дурнушку над землёй и приставляя к её лбу пистолет.

========== Глава XXIV. Часть 4. ==========

Сакура ничего не поняла, и мысли вразнобой летали в её светлой головушке. Ни одно чувство не завладело её телом: ни страх, ни горечь, ни скорбь. Сердце даже не дрогнуло. Оно просто не могло дрогнуть, расшевеленное внезапным предательством. До Харуно так и не дошёл смысл произошедшего. Слишком сильна была вера в Шисуи, привязанность и уверенность дурнушки в брюнете, до боли сжимавшем её горло. Её надежда шептала ей на ухо, что раз этот человек пошёл на тот или иной шаг, то он, несомненно, правильный. Будь то даже её убийство — милый юноша никогда не причинит испанке боль без благих намерений. Потому Харуно даже не сопротивлялась.

— Прошу! Шисуи! — вскрикнул Саске, мчавшийся к нему с протянутой рукой.

Пистолет Шисуи в корне изменил своё направление и намерения. Младший из брюнетов наставил оружие на Саске и злобным гортанным рыком приказал:

— Замри, — это прозвучало угрозой, мол, либо ты останавливаешься, либо один из вас умирает вслед за задорным блондином. — Брось.

Саске покорно застыл на месте и отбросил в сторону пистолет. Но младший Учиха не опускал рук, как будто бы пытаясь успокоить своего двоюродного братца, доказать ему, что тот безоружен и явился с благими намерениями. Лицо Саске побледнело так сильно, словно бы из него выкачали всю имеющуюся кровь. Его тёмные глаза бешено метались от Шисуи к Сакуре, которая уже задыхалась и билась в руках убийцы как пташка.

— Вот она — слабость во всей своей красе, — надменно прошептал Шисуи, с отвращением замечая на лице двоюродного брата болезненную привязанность к без двух минут покойнице.

— Не убивай, — потеряв гордость, умоляюще шепнул Саске. Вечно горделивые глаза вдруг обратились в глаза испуганного мальчишки. Шисуи зло плюнул, с презрением обратив внимание на жалкое подобие того человека, которого он некогда знал и боготворил.

Разве прежний Саске Учиха хоть когда-нибудь был готов преклонить колени за женщину? Разве тот высокомерный подонок позволил когда-нибудь взглянуть на него, как на букашку? О, нет! Шисуи помнил совершенно неуравновешенного капризного ребёнка, вечно живущего в пьянках, гулянках и безрассудстве — морального урода, который пользовался людьми, а затем выкидывал их, как ненужный мусор, убивал и даже носом не вёл.

Сакура судорожно хватала ртом воздух, как рыба на суше, и теперь уже начала брыкаться. Инстинкт самосохранение самостоятельно управлял этой хрупкой девушкой. Её тонкие искалеченные ноги пинали высокого брюнета по плечам, прессу, груди. А тот не шевелился, как будто бы ему было глубоко наплевать на блоху в своей твёрдой руке.

— Убей меня, если хочешь! Но не её! Она ни в чём не виновата! — сорвался Саске.

— Прекрати, — холодно плюнул Шисуи. Брюнет не отпустил дурнушку с миром, как это случалось в самых безнадёжных мечтах Саске. Двоюродный братец поставил Сакуру перед собой, на колени, и приставил дуло пистолета к самому виску жертвы. Харуно, ни жива ни мертва, стеклянными, непонимающими глазами уставилась на своего возлюбленного. От этого взгляда у Саске крышу сносило и сердце в пятки уходило.