Те, кого внезапно убивали, не переставали воевать ещё какое-то время, не осознавая, что у них уже нет тел. Некоторые из них продолжали прятаться от пуль и стрелять, но когда они вскидывали руки, то начинали понимать, что в их руках больше нет ружей. Тогда привидения, посреди смертельной жатвы, творящейся вокруг, начинали любопытно озираться, наблюдая за зверями, снующими вокруг и грызущимися между собой как обезумевшая свора собак.
Большинству из них предстояло переродиться в физическую жизнь в одном из земных миров, со стёртой памятью о предыдущих жизнях. Стёртой для того, чтобы их следующий выбор не был предвзятым.
Эмили перевязывала раненого в бою солдата. Она чувствовала боль и ужас людей, которым пыталась помочь независимо от их принадлежности к воюющим сторонам. Так она осознавала предназначение своего присутствия в этом мире. Она считала, что сострадание и чистота её помыслов - это гарантия полезности промыслу Великого учителя. Но, то, что она никак не может найти своего любимого брата - ломало её веру в осмысленную жизнь.
На эту тему были все её рассуждения всё последнее время. И даже сейчас, когда в ходе боя подразделение, которое нуждалось в большей медицинской помощи, чем могли предоставить силы её медицинского отряда, попадало в окружение, она думала только об одном: "Почему, хотя бы среди раненых, нет её любимого брата?". Она и не думала искать Стива среди убитых.
Если бы девушка сейчас могла видеть бесов Фарума, то она заметила бы, то, что вокруг неё, среди беснующейся своры, постоянно ошивался один и тот же оборотень. Он то - появлялся возле неё, то - пропадал. Когда он убегал, то вселялся в свой мираж - немецкого офицера, руководящего операцией. Живая Эмили шла сквозь ад, кишащий невидимыми её глазу кровожадными тварями. Она шла на стон просящих о помощи, неизменно узнавая крики и мольбы, на каком бы языке они ни произносились. Мольбы понятны на любом языке. У неё уже не оставалось ни сил, ни уверенности в том, что она выживет после этого боя, но она не переставала откликаться на помощь. Когда Эмили окружили вооружённые люди, говорящие на немецком языке, она держала уже умершего человека и разговаривала с ним, уговаривая его жить.
Многие немецкие воины осознавали ущербность фашистской идеологии, но дух боевого братства брал верх над гуманностью и человеколюбием. Это и была ловушка, в которой находилось большинство солдат Германии. Ими хитро и умело правил ставленник ордена миражей, играя на страхе, гордыне и ущербности. Но то меньшинство, что было гонимо в пожар ущемлённостью было неугомонно в своей слепой ярости, вовлекая в пепелище остальных.
Когда шакалы примеряют шкуру волка
Они друг друга впечатляют позой.
С кичливым гонором без меры и без толку
Пространство теребят, пустой угрозой
Сулит беду самим им это чванство -
Враг не минуем при таком раскладе.
Под волчьей шкурой трусость и коварство,
Нож в спину - их спасенье и отрада.
Удел шакала бить изподтишка -
Их отдаёт друг другу на съеденье.
Задобрит аппетит наверняка
Холопский страх и смрад оцепененья.
Когда невежество, мещанство, ущемлённость
Ведут к предательству своих корней.
Фашизмом немощь оправдать готовность
Спешит исправно подтвердить плебей.
Рабы врагом объявят даже брата,
Им подающего спасенья руку.
Предателям домой уж нет возврата -
Они не могут доверять друг другу.
Служа исправно за позор и беды,
Очередным хозяевам целуя ноги,
Овражьи дети грезят о победе
Над совестью своей и Богом.
Сейчас во многих из воинов ещё жила воля Великого Учителя, и она боролась с бесами, питающимися их страхом. Обезумевшие от разгулявшихся внутри бесов и недостатка женского общества, немецкие воины, пленившие Эмили, стали к ней приставать. Она отбивалась, как могла от пристающих к ней солдат. Это прекратилось громогласным выкриком подоспевшего вовремя немецкого офицера: "Того, кто первый докажет то, что он животное, а не солдат рейха, я расстреляю лично!"
Солдаты отступили, повинуясь старшему по званию. Звери отступили перед повелевавшим им оборотнем-эшфарумом из ордена миражей. Он был послан организовать пленение Эмили, и отвечал за её безопасность. Она была ещё нужна Хорусу живой.
Уставшая и обессилевшая девушка и не подозревала, что весь этот бой и была западня, приготовленная орденом, для пленения миража дочери хранителя Наббы. Офицер лично проследил за сопровождением пленной к месту заключения, убедившись в её неприкосновенности.
В погребе, где находилась Эмили, не было света, но она на ощупь нашла угол - как предел физического пространства, и стала молиться Богу - Великому Учителю. Она не могла понять, сколько просидела в углу, когда подвал снова осветила вспышка света, предзнаменовав новое соседство. Это был солдат, и судя по его говору, русский. У пленников не было возможности общаться в темноте. Несмотря на незнакомый язык, Эмили поняла, что этот человек, по возрасту - годится ей в отцы, и он ничего не боялся так, как почему-то боялся не встретить её. Они сцепились руками и, озвучивая пожимания рук, непонятными друг для друга звуками, пытались друг другу что-то объяснить.
Он не боялся даже смерти, но и Эмили не была готова умереть. Не потому что она слаба духом, а потому что пришла на эту войну только для того, чтобы найти Стива. Когда пришёл конвоир и назвал её имя, она сжимала руки этого бесстрашного старца так, как если бы это был её отец. Подвал снова наполнил свет, и девушке почему-то показалось то, что она уже видела этого старца раньше. Она обняла, напоследок, внезапно ставшего ей до боли в сердце родным человека, и стала подниматься по лестнице. Эти объятия дали ей столько сострадания и любви, сколько ей мог дать только близкий человек.
То, что её сейчас выведут и расстреляют - не вызывало у неё сомнений, но сейчас она боялась только одного - не найти брата. Пленную в полутьме вели вдоль руин, некогда блиставшего своей архитектурой города. Было два конвоира - один с винтовкой спереди, другой сзади, и это, по её мнению, был путь в один конец.
Мысли Эмили неизменно принимали оттенок досады и страха: "Я умру, не найдя Стива. Как же он без меня? Зачем же тогда я прошла через всё это?"
Вдруг, солдат, конвоирующий её сзади, поскользнулся. Не растерявшись она смогла перехватить его винтовку, и, устранив его тычком приклада в голову, выстрелить в конвоирующего спереди. Пленная не понимала - откуда у неё взялись силы для этого, и всё случилось как в тумане, но, тем не менее, сейчас она была относительно свободна. Теперь один из конвоирующих бездыханно лежал, а второй пытался прийти в сознание, вставая и опять падая. "То, что я всё ещё жива - это не просто совпадение!" - думала Эмили.
Она кралась как тень, притихая при звуках немецкого говора, и продолжала продвижение, когда стихала речь на чужом языке. Близилось утро, и начинало уже светать. Город был позади, и теперь она шла лесом. Когда девушка услышала знакомый и родной голос, говорящий на английском языке: "Стойте на месте и не двигайтесь. Иначе я буду стрелять", - у неё защемило сердце, к горлу подкрался ком, и она упала на спину в мокрую от россы траву. Эмили смотрела на, пробивающиеся сквозь ветви деревьев, первые лучи утреннего солнца, и изо всех сил старалась не потерять сознание.
К ней подкрался человек в маскхалате, и когда он склонился над ней, она увидела родное и недоумевающее лицо Стива. Эмили уронила голову на бок, теряя сознание. С её глаз успели выкатиться слёзы, образуя, маленький, блестящий и капающий с носа на траву ручеёк.
