— Ты чего? — художник в очередной раз отловил друга за руку и оттащил его в темный уголок огромного коридора, заваленный каким-то строительным мусором. — Все же чудесно, ты ведь слышал, как тебя похвалил Алессандро!

— А ты что думаешь? — в полумраке переводчик плохо видел лицо приятеля и подошел к нему вплотную. Преодолел искушение отвести в сторону черный локон, который скрывал правый глаз Али, и тяжело оперся рукой о стену за его спиной.

— Честно?

— Честно.

— Я ведь художник, Марчелло, — грустно улыбнулся юноша и почему-то вжался в холодный камень. — Мне безумно интересно все, что ты рассказываешь. Кажется, в общении с тобой я узнаю не меньше, чем на лекциях, с той лишь разницей, что ты смотришь на историю с позиции ее настоящих творцов, а не владык. Но... Прости, я не в состоянии оценить твою работу так, как Алессандро. Я не специалист и поэтому не могу и не буду говорить, что ты талантливый исследователь или что ты сделал нечто невероятное. Я вижу твое трудолюбие и я соглашаюсь с твоими выводами, но и только.

— Вообще-то я не напрашивался на лесть, — раздраженно огрызнулся Марчелло, но отпускать друга не торопился. Он в принципе не рвался на лекцию. И даже впервые за всю студенческую жизнь у него появилось мальчишеское желание взять да и прогулять занятия.

— Идем? — тихо и как-то несчастно спросил Али.

— Идем.

К вечеру облака разбежались, и влажный чистый город нежился в ласковых лучах заходящего солнца. Вечно хмурые дома квартала Ангелов, расцвеченные легкомысленными потеками киновари, преобразились, и Али беспечно любовался уже почти родными улочками, стараясь не обращать внимание на грязные лужи под ногами и смрад близкой свалки. Покупка ультрамарина здорово разорила его сегодня, но зато месяц-другой, и он вплотную приступит к работе над картиной. А медлить художник откровенно боялся. Кто знает, сколько месяцев спокойного труда отпущено ему — с учетом вероятных политических волнений.

Только Марчелло, чтоб его птица Рух промеж синих глазищ клюнула, подвел. А ведь фён искренне рассчитывал поймать тот самый влюбленный взгляд во время беседы с Алессандро! Эх, видно, придется ждать следующей встречи.

— Тоже мне рыцари, — шутливо надулась Хельга и схватила обоих парней за рукава. — Идут себе молча, каждый что-то свое кумекает, а даму бросили в одиночестве.

— Прости, сестренка, все, я вернулся, — Али весело поцеловал руку девушки, обошел ее со спины и ткнул друга локтем под ребро. — Слышишь, профессор? Или мы снова тебя потеряли?

Переводчик не остался в долгу и дернул фёна за локон. Поскольку это был Марчелло, то дернул явно сильнее, чем хотел, но Али на него не обиделся. Не зажимает в углу, испытывая на прочность выдержку подпольщика, и на том спасибо.

К привычному недоброму стону давно не чиненной деревянной лестницы под ногами вскоре присоединились неожиданные женские стоны и забористая мужская ругань. Кажется, из комнат Гаспара и Николь. Предчувствуя беду, художник пробежал последний пролет, перемахивая через ступеньку, и без стука ворвался в жилище супругов. Благо, стучать было незачем — дверь оказалась отворенной настежь.

— Что с Николь? — коротко бросил он явно только что вошедшему сюда Жерару.

— Рожает, — буркнул старик. — Раньше срока, кровит шибко... Лекаря надо, а у них денег...

— Ах ты, козлина поганая, опять все пропил, а мне — помирать! — вымученно крикнула за дверью спальни женщина.

— Да не пил! Оплату задержали... — в растерянном мужском голосе не было и намека на ложь.

— Так, — Али круто развернулся к влетевшим следом за ним друзьям, в двух словах обрисовал ситуацию и объявил, выскребая из кошелька последние монеты: — Я — за медиком, попробую уломать. Марчелло, ты — за водой, помнишь, где колодец? Хорошо, после будешь на подхвате. Хельга, ты же чуток в травах разбираешься, хоть как-то поможешь Николь? Отлично. Дедушка, не дай Гаспару раскиснуть. Гаспар! — повысив голос, позвал художник соседа.

— Ох, помрет, как есть помрет, — запричитал мужик, нетвердой походкой покинувший спальню.

— А ну быстро взял себя в руки, — угрожающе прошипел фён и крепко встряхнул бедолагу за грудки. — Жене и ребенку хуже, чем тебе. Прекрати рыдать и слушайся вот ее, — парень ткнул пальцем в сторону Хельги, еще раз для верности зыркнул на хозяина комнат и направился к выходу.

— Стой, — Марчелло схватил друга за руку и принялся поспешно потрошить свой кошелек. В это время старик проворно зашаркал в сторону своего жилища. Переводчик виновато шмыгнул носом, отдавая Али часть денег: — Прости. Маме хуже в последние дни. На снадобье оставить надо.

Художник молча кивнул, не тратя время на благодарности и увещевания, и уже на площадке принял и от Жерара несколько монет. Догадываясь, чего стоило ему это пожертвование.

За окном разливалась тоскливая синева. Хельга до приезда лекаря облегчила боль роженице как смогла, Али, неведомо как уговоривший медика помочь несчастной женщине, невзирая на смешную плату, успел смотаться до ближайшей аптеки и обратно, Марчелло безупречно выполнял требования и врачевателя, и подруги — сказывался опыт ухода за мамой. Жерар то лаской, то неожиданно грозным рыком подбадривал Гаспара, и тот нашел в себе силы остаться рядом с женой. А ребенок все никак не появлялся на свет, мучая и себя, и совершенно обессилевшую мать.

Где-то на соседней улочке распевали песни подвыпившие гуляки. Вскоре фальшивые завывания сменились звуками драки и лаем собак. Ненадолго. Судя по возобновившимся куплетам, собутыльники помирились. Правда, неизвестно, с какими потерями.

Вдруг из-за полуприкрытой двери раздался пронзительный крик младенца. Старик Жерар, который сидел на лавке у стола, аж подскочил с удивительной для его лет прытью. Али и Марчелло, стоявшие у окна, невольно прижались друг к другу. Ребенок жив. А как же мать?

Вскоре к ним вышла усталая, но счастливая Хельга с ведрами темной от крови воды.

— Жива Николь. Слабая что котенок, но кровотечение остановилось, боли прошли... Доченька у них!

Парни кинулись к подруге, подхватили ведра и отправились на улицу. А когда вернулись, то в бедной комнатке увидели сияющего ярче огня в очаге отца с бесценным сокровищем на руках.

— Деточка наша... Вивьен... Красавица какая! Вся в мамочку, — и Гаспар, невероятно спокойный, сильный, с гордо расправленными плечами, поднялся навстречу гостям и показал им крохотную розовую девчушку с огромными карими, и впрямь как у Николь, глазами. А после по очереди заглянул в лица друзей и осторожно поклонился всем троим, стараясь не потревожить ребенка: — Спасибо вам. От милой моей спасибо, спит она, а как проснется, так сама поблагодарит. От меня спасибо. От маленькой нашей.

Марчелло и Хельга смущенно опустили ресницы, не зная, что ответить. Али мягко коснулся щеки новорожденной и покачал головой:

— Разве за такое благодарят, дядя Гаспар.

Ни о каких листовках, разумеется, не могло быть и речи. Али снова проводил Марчелло до тех улиц, где можно было поймать извозчика. Правда, предварительно они едва не поругались. Переводчик злился и доказывал, что и сам прекрасно доберется, а вот его другу после возвращаться в одиночку по кварталу, нынче куда более беспокойному, чем в предыдущий раз.

— Я из порта порой и позже возвращаюсь, — пожал плечами Али. И добавил в ответ на недоверчивый взгляд приятеля: — И ты же знаешь, кто я. Поверь, нужен кто-то посерьезнее пьяных колобродов, чтобы меня обидеть.

На следующий день хозяйка Хельги внезапно вознамерилась съездить к родственникам в соседний городок, и девушке пришлось срочно отпрашиваться в университете. Стараниями Марчелло и Джордано — почти без скандала. А самому библиотекарю и его сыну тем же вечером пришлось несладко. Привычное обострение у Лауры сопровождалось особенно тяжелым бредом.

А в одиночку Али за листовки не взялся. Просто не было сил.