— И потом, — прибавил от себя Брыков, — помоги моему Сидору снарядить коляску!

Ивашка вопросительно взглянул на своего барина.

— Лети в лавки! — крикнул на него Башилов и, когда Ивашка действительно вылетел, сказал Брыкову с виноватой улыбкой: — Коляски-то, Сеня, нет!

— Нет? Где же она?

— Продал, — ответил Башилов и стал оправдываться: — Видишь ли, тут в Саратов Фирсов ехал, увидел коляску и говорит: «Твоя коляска?» Я и бухни: «Моя!» А потом уж совестно отречься, он и уговорил продать! Да ты не беспокойся, — оправился он, — я тебе за нее все выплачу. Вот отыграюсь и тебе сейчас же!

— Брось! — остановил его Брыков, — это пустое! А отыгрываться приходи сегодня к Виоле. Я там отвальную делаю: да зови всех, кого захочешь, из приятелей!

— Друг! — закричал Башилов, обнимая и тиская Брыкова. — Вот спасибо! Вот обрадовал! Вот товарищ!

В это время Ивашка принес покупки. Семен Павлович вышел в сени и сказал Сидору:

— Вернись домой: коляски нет. Закажи на почте бричку на завтра и укладывайся!..

— А коляска где же?

— Ну, это — уж не твое дело Иди!

— Сеня, — позвал его Башилов, — я наливаю! Пьем!

— Пьем! — весело сказал Брыков, входя назад и взял стакан в руки.

Башилов ловким ударом сбил горлышко у бутылки и стал наливать стаканы.

Виола созвала своих подруг. Башилов привел приятелей, и вечер удался на славу. Офицеры пили за здоровье Брыкова и его невесты, Башилов кричал «ура!», а Виола смеялась и хлопала в ладоши.

— Я предлагаю выпить за здоровье императора! — сказал Брыков. — Его обращение со мной никогда не изгладится в моей памяти.

— Ура! — закричали все и дружно выпили.

— Его знать надо! — убежденно сказал Башилов. — Отчего гатчинцы за него хоть на смерть? Оттого, что знают! А питерские белоручки, понятно, не любят его. Им не по душе такая строгость!

— Тсс! — крикнула Виола. — Пить, любить и счастье пытать, а об этих материях — ни слова!

— И то! — захохотал Башилов. — То ли дело экарте! Господа, я закладываю пятьдесят рублей!

— По банку! — сказал Греков, подходя к столу.

Игра началась.

Брыков не принимал участия в игре и думал о той минуте, когда он вернется в Москву, увидит своих друзей и… Машу. Его лицо вспыхивало, губы улыбались.

— Барин! К вам! — испуганно сказал Сидор, подходя к Брыкову.

Семен Павлович невольно побледнел и вышел в сени. Там стоял фельдъегерь.

— От его превосходительства! — сказал он, подавая Брыкову пакет.

Семен Павлович поспешно вскрыл его. Там оказались патент на чин майора, рескрипт государя и письмо Обрезкова, в котором он поздравлял Брыкова с царской милостью и прибавлял, что указ об отставке будет завтра и что ему было бы полезнее завтра же и оставить столицу. Брыков кивнул головой, решив, что так и сделает, и спросил своего слугу:

— Сидор, когда будут лошади?

— К пяти утра!

— Отлично!

Семен Павлович вернулся к гостям. Виола подошла к нему и сказала:

— Мы все тебя до заставы проводим. Тройки заказаны!

Ермолин крепким сном спал у себя после обеда, как вдруг услышал шум и топот в сенях и, не успев очнуться, очутился в чьих-то объятиях.

— Пусти! Кто это? Оставь! — заговорил он отбиваясь.

— Узнай! Узнай! — со смехом говорил кто-то.

Ермолин вывернулся из объятий, взглянул на гостя и радостно закричал:

— Брыков! Семен!

— Я! Я! Живой и не покойник, и притом майор в отставке! Вот!

— Что ты? Как? Видел государя?

— Постой! Вот разденусь и все тебе по порядку расскажу!

— Федор, — закричал во всю квартиру Ермолин, — самовар и закуску!

На Брыкова сразу пахнуло родным, московским. Раздевшись, накинув на себя хозяйский халат и закурив трубку, он сидел у топившейся печки, против Ермолина. На столе кипел пузатый самовар, стояли бутылки, разная снедь, и вся атмосфера комнаты была проникнута каким-то особым московским благодушием.

— Ну, ну, рассказывай! — торопил Ермолин приятеля. — Все с самого начала!

Семен Павлович начал свою повесть с первого дня приезда. Ермолин слушал его, почти переживая все его ощущения. При рассказе о Башилове он смеялся и повторял: «Вот бестия!», — а при сообщении о Виоле растрогался.

— Сюда бы ее, к нам, — сказал он, — мы ее здесь на руках носили бы!

Наконец Брыков кончил и проговорил:

— Вот и все! И я снова тут! Завтра по начальству пойду! Ну, а здесь что? Маша что?

Ермолин вздохнул и махнул рукой.

— И не спрашивай! Я, положим, недели две оттуда вестей не имею, а, судя по всему, хорошего мало. Мучают ее вовсю. Я писал ей, что, ежели беда, пусть или бежит, или за мной шлет, да вот не пишет. А только тошно ей. Дворню твою так-то лупят… держись только! Оброк на всех твой братец увеличил, лютует!

— Ну, я его укрощу, — глухо сказал Семен Павлович.

— Не грех! Опять объявлялся ко мне какой-то негодяй Воронов, — сказал Ермолин, — вида самого гнусного. Говорит, служил сперва по сиротскому суду, а ныне в полиции. На дочери пристава женился.

— Ну?

— Так говорил, что Дмитрий уговаривал его на тебя донос писать, а он будто бы уклонился. Просил не забыть этой услуги в случае чего. Так и сказал!

— А ты что?

— Что? Велел ему рюмку водки подать и рубль дал. Взял он и ушел.

— Я завтра же пойду в полк и в палату, а там и в Брыково!

— И я с тобою!

— Отлично! Я еще хочу исправника позвать.

— Вот-то сюрприз ему! Ха-ха-ха!

Брыков невольно улыбнулся.

Была уже глубокая полночь, когда они разошлись по своим постелям.

— Сидор! — кричал утром Брыков, поднявшись от сна.

На его крик вошел слуга Ермолина.

— Сидора Карпыча нетути! — сказал он.

— Где он?

— Ушли к Иверской молебен служить. Коли что услужить, я могу-с!

— Ну, услужай! Давай мыться!

Брыков в полчаса оделся и вышел на улицу. Из дома он прямо направился в казармы. Его сердце невольно забилось, когда он увидел давно знакомые унылые постройки.

— Брыков! Семен Брыков! — пронеслось по казармам, и Семен Павлович не дошел еще до офицерской комнаты, как был окружен прежними своими сослуживцами.

Все старались скорее обнять его, пожать ему руку, сказать ласковое слово. Брыков был растроган.

— Господа! Голубчики! — говорил он и наконец радостно крикнул: — Братцы, приходите сегодня к Ермолину на жженку!

Все ответили радостным согласием.

Семен Павлович из казарм направился к шефу полка.

— А, голубчик, — радостно приветствовал его толстый Авдеев, — рад, рад! Мне Ермолин рассказывал! Ну, ты теперь братца своего допеки! Покажи ему!

— Ну его! — махнул рукой Брыков.

— Расскажи же мне, как с царем говорил!

Брыков чуть не в десятый раз передал о свидании с императором.

Авдеев пыхтел и качал головой, потом широко перекрестился.

— Милостив и справедлив! А меня ты прости, — сказал он, — не мог я ничего сделать. Знаешь, закон!

Семен Павлович распростился с бывшим начальством и поехал в палату. Там его приняли с полным радушием и, чувствуя, что от него кое-что перепадет в карманы, выразили полную готовность служить ему.

— Я с вами же и поеду! — сказал заседатель. — Там сейчас и следствие нарядим. Надо будет исправника прихватить!

— Я это сделаю! — сказал Брыков и радостный вернулся домой.

Вечером комнаты Ермолина наполнились шумной толпой офицеров.

Кутеж был в полном разгаре, когда вдруг слуга Ермолина вызвал барина в другую комнату, а тот через минуту позвал к себе Брыкова.

— Чего? — спросил Семен Павлович.

— Какая-то беда! — торопливо ответил Ермолин. — Павлушка из Брыкова письмо привез!

— От Маши? Читай! Скорее! — крикнул Брыков, у которого выскочил из головы весь хмель.

Ермолин разорвал конверт, вынул обрывок бумажки, написанный карандашом, видимо второпях, и прочел вполголоса:

— «Яков Платонович! Если можете спасти, спасайте! Завтра меня везут в церковь!»