Помню, однажды я предложил ей выйти за меня замуж. Внезапно, без пафоса и специальной обстановки, за пять минут до начала лекции. Мы стояли возле аудитории, в окружении огромного количества людей, посреди голосов и звуков. И я вдруг произнёс: «Выходи за меня». Она засмеялась, сочтя это за глупость. В тот момент я был абсолютно серьёзен.

Не могу сказать точно, когда, но я влюбился. Меня просто накрыло с головой. Она же продолжала улыбаться, порой сжимая мою ладонь, но соблюдала при этом внутреннюю дистанцию. Она построила между нами незримую стену, сквозь которую я, как ни пытался, не мог пробиться. Между нами не было ни романа, ни связи, ничего, что хоть отдаленно, но напоминало бы отношения двух людей.

Она не скрывала, что в её жизни был мужчина, она всегда была предельно откровенна. Она и сейчас предельно откровенна и честна. Тогда же это была какая-то грустная история той части её жизни, к которой я не мог прикоснуться. Тогда я даже самому себе не мог признаться, что дико ревновал, что сжимало где-то в области груди, когда она разговаривала с ним по телефону (в том, что это он, там, по другую сторону провода, можно было даже не сомневаться). И я порой ненавидел его за то, что он причиняет её боль, и ненавидел себя за то, что не могу это остановить. Порой она пребывала в неком подавленном, отстраненном, потерянном состоянии, и я сразу понимал: причиной тому был он. Она любила его, он ей врал. Она продолжала его любить. Я не знал всех подробностей их истории, но, в целом, ситуация была ясна. И эта ситуация мне не нравилась. Я понимал, что обязательно придёт время, и их история закончится, вот только так и не смог дождаться этого момента. Однажды я просто сдался. Однажды я отступил.

После окончания университета наши с ней дороги разошлись, чтобы однажды пересечься вновь.

Глава 3.

Я бы мог написать о наших с ней отношениях. Думаю, вышла бы неплохая история, возможно, романтическая, и обязательно с грустным концом. Я бы мог выдумать что-то из ряда вон выходящее, что-то, что не укладывалось бы в рамки обычного, что могло бы шокировать своей непристойностью относительно общепринятых норм и правил. Я бы мог придумать роман и со счастливым концом, так, чтобы все улыбнулись, возможно, даже прослезились. Но, к сожалению, у меня нет желания что-либо выдумывать, особенно концовку, не важно, счастливую или грустную. Да и сам я не знаю наверняка, чем всё это закончится, и закончится ли вообще.

Очень часто задумываюсь о том, почему, как только – о любви, так пальцы стынут, застывают над клавиатурой. И мысли тут же пасуют. Порой сдаешься и выключаешь «бук». Не пошло, думаешь. Почему так сложно писать о любви? Я знал одного такого, талантливого: строчки складывались, будто сами собой, без лишних задумок и поправок. Я же пока не решаюсь, хотя однажды обязательно и сам попробую, да и пальцы скучают: им так нравилось. Вот решусь и попробую, поразминаю пальцы. Однажды напишу и о ней. А пока поскладываю в коробочку своей памяти кусочки дней, моментов, ощущений, которые порой даже незримо, но связаны с ней.

У неё на шее – тонкая цепочка с двумя кулонами в виде букв «А» и «М», на безымянном пальце левой руки – 2 карата, на лодыжке – небольшая татуировка: что-то на турецком, маленькая родинка – на предплечье.

Она говорит, что он иш адамы, что это значит, для меня остаётся секретом. Знаю, что у него свой бизнес в Турции, и что зовут его Мехмет – ну и имя, хотя, стоп – это во мне говорит ревность. Там, в Турции, у них у всех такие имена, непривычные нашему слуху.

У неё – свой журнал, который издаёт одна московская типография, и небольшой ресторан в Анталии. Она говорит, что там вкусно готовят. "Когда-нибудь обязательно отведаю", отвечаю ей не без улыбки.

У них – свой дом опять же в Анталии. Анталия – вообще отдельная история. Она говорит, что дома и квартиры в Турции на порядок лучше наших, российских, намного больше и просторнее. У неё есть так же своя квартира в Москве. Никогда точно не знаю, где она находится: в Турции или здесь, в Москве. Она приезжает в Москву, решает рабочие вопросы, пребывает здесь некоторое время, затем уезжает обратно, в Турцию, к нему. Её визит в Москву – это временной промежуток, который всегда разнится по длине с предыдущим: он может растянуться на неделю, порой полторы, а может составить всего лишь пару дней.

За день до дня приезда в Москву она присылает мне сообщение, или звонит. Я же никогда ей не звоню, даже когда есть подобное желание – обоюдная договорённость, что соблюдается на протяжении наших с ней отношений. Когда-нибудь обязательно подсчитаю эту протяженность в дни, чтобы назвать точное число. Пересиливаю себя, чтобы не набрать заветные цифры её номера. Порою просто хочется послать ей сообщение, пусть даже о том, какая сегодня погода: шёл ли дождь с утра, либо светило солнце, чтобы просто почувствовать, что мы рядом, на связи. Однако откладываю эту затею в дальний ящик, либо просто пишу текст предполагаемого сообщения на бумаге – сколько у меня этих листков с текстами накопилось! Однажды обязательно покажу их непосредственно адресату.

Сегодня она приезжает. С утра ничего не ел, и желудок предательски об этом напоминает. Лёгкое волнение – от предвкушения встречи, ей-богу, как мальчишка!

Она позвонит ближе к полудню, чтобы уточнить наши намерения. Затем после полуминутного разговора нажму на «Отбой» и вздохну с облегчением. Затем еще раз, в мыслях, прокручу весь диалог и наберу номер, где на другом конце провода мне вежливо подтвердят наличие брони и время. Смотрю на часы. 11:45. Она обязательно позвонит. Открываю ноутбук, нахожу нужную мне папку с фотографиями. С тех пор прошло уже больше четырех лет. На ней – бирюзовое платье. Ей определённо к лицу этот цвет. Волосы небрежно собраны на затылке, а несколько непослушных прядей выбились из общей композиции и прилегли на её хрупких плечах. Уверен, что так и было задумано мастером, но выглядит это невероятно естественно. Она улыбается, глядя в объектив фотографа. Безупречный кадр.

Она не заставила себя ждать, если можно так выразиться в отношении нашей с ней ситуации. После её звонка и подтверждения брони в отеле появился аппетит. Рядом с моей студией – небольшое кафе: никакого пафоса и занебесных цен, и от этого блюда, которые там готовят, не утратили своего превосходного вкуса, а качеству обслуживания могли бы позавидовать самые дорогие заведения. Нет ни надоедливых официантов, ни шумных посетителей – здесь я могу побыть наедине с самим собой, со своими мыслями. Я очень часто прихожу в это кафе, иногда просто для того, чтобы выпить кофе с молоком. Она же пьёт только чёрный кофе, кладёт в него дольку лимона – интересное сочетание, но не по мне. Мы во многом с нею расходимся, порой мне кажется, что точек соприкосновения вовсе нет.

Присаживаюсь за столик возле окна. Как же мне нравятся эти столики возле больших окон: жизнь, как на ладони. Люди проходят мимо, а я наблюдаю.

Она любит наблюдать за людьми, их эмоциями. Ей нравятся человеческие взаимоотношения. В этом определённо что-то есть: она передала мне страсть к этому занятию. Нет ничего интереснее, чем человеческие отношения: их невозможно подделать.

К примеру, в данный момент напротив меня сидит девушка, пьёт чёрный чай и, то и дело, поглядывает на мобильный, который молчаливо расположился на её столике, возле белоснежного блюдца. Её грусть будто окутала всё кафе: атмосфера подавленности и тоски. Ей приносят журнал и подают горячий круассан. Она медленно перелистывает «глянцевый», переворачивая страницу за страницей, лицо её при этом не выражает никаких эмоций, думаю, она даже не пытается вникнуть в прочитанное. Поддавшись временному порыву эмоций, встаю и направляюсь к её столику.

– Добрый день. Позвольте мне угостить вас чем-нибудь? – не могу объяснить, для чего я это делаю.

– Здравствуйте. Ну что ж, вы можете угостить меня чаем, а я в свою очередь закажу для вас круассан – здесь готовят восхитительные круассаны. Ну, как вам такая идея?