***

Вечер воскресенья.

Снаружи садится солнце.

С каждой проходящей секундой мое сердце в груди сжимается сильнее, на плечах появляется все больше веса, как будто весь мир взвален всей своей тяжестью на них. Джонатан скоро уедет.

Он не рассказал ей.

Мэдди понятия не имеет.

Она сидит за кухонным столом, окруженная карандашами, рисуя открытку для тети Меган — завтра ее день рождения. Болтая ногами, она напевает, не замечая того, что должно произойти.

— Мамочка, сколько лет исполнится тете Меган? — спрашивает, когда я стою у раковины и мою посуду, вытирая один и тот же стакан уже десять минут.

— Тридцать, — говорю.

— Ого, — бормочет Мэдди. — Это много.

Поворачиваюсь, сердито глядя на нее, ведь я сама не далека от тридцати. Но ничего не говорю, потому что краем глаза улавливаю Джонатана, когда он заходит в кухню, неся свою сумку.

Мэдди поднимает голову, услышав его шаги, и перестает болтать ногами, пока смотрит на него в замешательстве.

— Мы куда-то едем?

Джонатан не отвечает сразу. Он замирает, поэтому Мэдди смотрит на меня, как будто доверяет, что я скажу ей, раз он не может.

— Нет, милая, мы никуда не едем, — говорю, желая, чтобы Джонатан пришел в себя, так как тишина здесь точно не поможет. — Но твой папа — да.

— Папочка что? — спрашивает, и я понимаю, что она уже знает ответ, потому что сжимает карандаш так крепко, что тот хрустит.

— Мне нужно на работу, — наконец, вступает Джонатан. — Мне нужно закончить съемки фильма, поэтому я уеду на некоторое время.

— Какое-то время — это сколько? — спрашивает. — До завтра?

— Дольше, — отвечает.

— Послезавтра? — продолжает. — Ты вернешься в тот день?

— Эм, нет, — отвечает. — Это займет месяц.

— Месяц? — ахает Мэдди, смотря на меня, когда спрашивает. — Сколько это дней?

— Около тридцати, — говорю ей.

Вижу, как паника охватывает ее. Для такой маленькой девочки это очень много. Она с остервенением качает головой, бросая карандаш.

— Нет, это слишком много дней! Не хочу, чтобы ты уезжал!

— Извини, — говорит Джонатан, но она не это хочет услышать, его слова только больше ее расстраивают.

Отодвинув стул, чтобы встать, она снова качает головой и бежит к Джонатану, хватаясь за его сумку, и тянет ее так сильно, пытаясь вырвать из его хватки.

— Нет, не уезжай! Я хочу, чтобы ты остался!

— Знаю, — отвечает он. — Я тоже хочу остаться, но должен быть Бризо, помнишь?

— Мне все равно! — кричит Мэдди и упирается пятками в пол, потянув сумку так сильно, что Джонатан теряет хватку. В этот момент Мэдди почти падает, но он ловит ее, и сумка валится на пол, пока наша дочь пинает ее со всей силы. Та не двигается, поэтому она толкает Джонатана, чтобы установить дистанцию между ним и ненавистной ей вещью. — Ты не должен быть Бризо! Ты можешь просто быть моим папочкой, и все будет хорошо! Завтра день рождения тети Меган, и ты сможешь отвести меня в сад, затем мы сможем пробежаться по репликам, чтобы я репетировала, потому что буду снежинкой! И как я смогу быть снежинкой, если ты не останешься?

Ее голос дрожит, а в глазах собираются слезы. Мэдди все еще толкает Джонатана, пытаясь заставить двигаться, но он не поддается.

Она злится.

Вздохнув, Джонатан наклоняется и осторожно хватает руки Мэдди, когда она со злостью пытается отпихнуть его лицо от своего.

Мне так сильно хочется вмешаться: схватить Мэдди, обнять, защищая от всего этого, но я не могу. Поэтому просто стою возле стола, пытаясь взять себя в руки, потому что если я развалюсь на части — это делу не поможет.

— Ты все еще сможешь быть снежинкой, — уверяет Джонатан. — Ты станешь самой лучшей снежинкой.

— Но как ты узнаешь? — спрашивает Мэдди, в то время как первая слезинка катится по ее щеке. — Ты все равно придешь?

— Конечно, — уверяет. — Ни за что не пропущу.

— Обещаешь?

Я резко вдыхаю, но Джонатан не медлит ни секунды.

— Обещаю, — шепчет, вытирая ее щечку. — Я вернусь ради твоего спектакля. Но сейчас мне нужно быть Бризо для фильма.

— Но мне нужно, чтобы ты был моим папочкой, — говорит.

— Я все еще буду твоим папой, даже в роли Бризо.

— Нет, не будешь! — кричит Мэдди. — Ты уедешь, и больше тебя здесь не будет, и все станет как раньше!

— Будет не так, как раньше, — уверяет Джонатан.

— Будет! Тогда ты не хотел быть моим папой, и теперь опять не хочешь! Ты хочешь уехать и больше не будешь здесь жить, потому что у тебя есть свои дела, а здесь ты быть не хочешь, а значит, не сможешь сказать маме, что она красивая, и поэтому она не сможет тебя полюбить!

Ого. Мэдди выпаливает все это на одном дыхании, прежде чем отталкивает своего отца и убегает в спальню, хлопнув дверью.

Удушающая тишина воцаряется в комнате в ее отсутствие, прежде чем Джонатан медленно поднимается и говорит:

— Вероятно, я заслужил.

Нахмурившись, отхожу от стола, встаю перед Джонатаном, прежде чем последовать за Мэдди.

— Позволь мне с ней поговорить.

Иду в ее спальню, останавливаясь у двери, чтобы постучать.

— Кто это? — она кричит.

Теперь она хочет знать, кто стучится.

— Мама.

— Какая мама? — бормочет.

Тихо посмеиваюсь, пытаясь скрыть веселье, прежде чем открываю дверь и говорю:

— Единственная мама, которая у тебя есть.

— Одна-единственная мама, — бормочет. — И больше нет папы.

Проходя по комнате, сажусь рядом с Мэдди на край кровати.

— Так ты думаешь?

Мэдди пожимает плечами.

— Послушай, знаю, что ты не хочешь его отъезда, потому что будешь скучать, но ты ведь понимаешь, какой особенный Бризо. И я знаю, что это несправедливо по отношению к тебе, и по-настоящему отстойно, потому что ты, наконец, получила его как своего папочку, а теперь он должен уехать, но ты можешь писать ему, звонить и рисовать любые картинки, какие хочешь.

Она свешивает ноги, глядя на свои ступни.

— Это не то же самое.

— Знаю, но он пообещал, что вернется, — добавляю, вставая. — Хочешь попрощаться с папой? Может быть, пожелать ему удачи?

Мэдди мотает головой.

Оставляю ее в комнате, не закрывая дверь, когда иду в гостиную, где Джонатан стоит со своей сумкой. Он хмурится при виде меня, но я не принимаю это на свой счет.

— Она в порядке? — спрашивает.

— С ней все будет хорошо, — говорю. — Не переживай.

Он смотрит на часы, вздыхая.

— Я должен идти. Уже приехала машина за мной.

— Хорошо, — шепчу, когда Джонатан наклоняется для поцелуя. — Береги себя. Не дури. Не пей. Не принимай наркотиков. Больше не прыгай под машины.

— А ты знаешь, как испортить веселье, — шутит. — Увидимся, как только смогу.

Джонатан открывает дверь и успевает сделать только один шаг за порог, когда по квартире разносится громкий и взволнованный голосок Мэдди:

— Подожди, папочка! Подожди! Еще не уезжай!

Он останавливается, и Мэдди пробегает мимо меня, почти сбивая с ног, когда оказывается перед Джонатаном с блокнотом, прижатым к груди.

Сует его ему, ударяя в грудь.

— Ты забыл.

Он принимает.

— Что это?

— Я написала для тебя фанфик, — говорит. — Помнишь? Я исправила концовку. Если теперь ты будешь Бризо, то он тебе нужен, потому что эта концовка лучше.

Джонатан улыбается.

— Спасибо.

Мэдди кивает и медлит; они оба с неловкостью смотрят друг на друга, прежде чем она бросается на отца, обнимая.

— Я люблю тебя, папуля. Больше, чем все фильмы про Бризо.

— Я тоже люблю тебя, — отвечает Джонатан, обнимая ее в ответ. — Больше, чем все во всем мире.

26 глава

Джонатан

Странно, насколько вид на будущее может измениться за такой короткий срок.

Сколько себя помню, хотел быть актером, но где-то по пути потерял искру. Между кокаиновым кутежом и неустойчивыми отношениями, нахождением на реабилитациях и стычками с папарацци, между борьбой за трезвость и обретением известности, я забыл, что любил в актерстве.