– Тут уже нечего советовать, – спокойно ответил герой. – Остается победить или погибнуть. Или, – он чуть усмехнулся, – сегодняшней ночью позорно бежать, прикрываясь темнотой. Возможно, Антифот именно этим намерением объяснил мое желание отнести лагерь дальше. Он только и ждет этого. Потому что тогда его уже ничто не удержит. Нет, Рамзес, совет может быть только один: сражаться. Другое дело, КАК.

– И как? – голос фараона дрогнул. – Я могу успеть за эти два дня послать гонца в крепость, из которой мы приехали, тогда воины гарнизона придут нам на помощь. Но их всего восемьсот человек. Это – маленькая прибрежная крепость.

– А что дымится позади нас, за мысом? – спросил Гектор. – Мы проплывали на корабле мимо каких-то сооружений.

Фараон пожал плечами:

– Там всего лишь складские постройки. Лен хранится, если не ошибаюсь. Пенька. А рядом сооружают торговые корабли, рыбачьи лодки – эти места знамениты рыбным промыслом, как, впрочем, и вся дельта. Поэтому там построены смоловарни. Но людей мало, и это просто мастеровые. Воинов там десятка два – склады охраняют. На берегу, в поселках, живут рыбаки, четыре-пять сотен человек. Но эти умеют только складно грести и кидать сети, а меч многие в руках не держали, иных даже не призывали служить во время войн: их дело – снабжать города рыбой. Проку от них никакого.

– Все одно к одному! – прошептал Гектор, и на его лице вдруг появилось какое-то страшное выражение. – Ну что же, они сами того хотят!

– В чем твой замысел? – спросил Рамзес, вновь поднимаясь из-за стола и растерянно подставляя руки под наклоненный рабыней кувшин с водой. – Ведь ты что-то задумал еще во время разговора с Антифотом.

– Ну да… – голос Гектора звучал странно, и Ахиллу, знавшему его лучше всех, послышались в этом голосе смущение и растерянность. – Я понял, что нужно сделать, в то мгновение, когда Антифот топнул ногой.

– Объясни…

– О, нет, нет! – вдруг почти с испугом воскликнул герой. – Если можно, завтра. Лучше мне сейчас не говорить о задуманном и до поры даже не думать, не то я не решусь довести это до конца.

Он нахмурился, на несколько мгновений отвернулся, вертя в руке стеклянный кубок и не замечая, что остатки вина стекают на край его туники. Потом резко поднял голову и вновь взглянул на фараона.

– Сейчас же пошли в прибрежную крепость за воинами. Отправь людей нарубить длинных шестов – лучше всего стволы молодых пальм, не толще руки… Их нужно около тысячи. И три-четыре воза больших пальмовых листьев.

– Я, кажется, угадал твой замысел! – воскликнул Рамзес. – Ты насмотрелся в Черной земле на ловушки, которые дикари устраивают для буйволов и бегемотов. Уж не собираешься ли ты вырыть ямы, воткнуть в их дно колья, закрыть пальмовыми листьями и ждать, что лестригоны туда попадутся?

Гектор засмеялся:

– Я не так наивен. Даже если бы они в такие ямы попали, что проку? Их панцири прочнее шкуры бегемота. Нет, фараон, замысел другой. И кроме перечисленного нужно еще кое-что. До заката я хочу знать, сколько уже отстроенных кораблей стоит у той верфи, мимо которой мы проплывали.

– До заката не успеть, – возразил совершенно озадаченный Рамзес. – Туда на колеснице полдня пути.

– На колеснице, но не верхом, – вмешалась вновь долго молчавшая Пентесилея. – Я успею, Гектор.

В тот день рассвет не спешил наступать. Будто беспечная богиня Эос заснула крепче обычного и запоздала открыть ворота солнцу.

Утренний сумрак, растворенный в едва угадываемом свете, уже сочившемся с востока, казался гуще ночной темноты. И когда пологий скат берега осветили сотни вспыхнувших один за другим костров, слабый проблеск зари на горизонте совсем поблек.

Костры, небольшие, похожие на мохнатых рыжих зверьков, покрыли весь берег. Они располагались сетью, на расстоянии в двадцать пять локтей один от другого, и горели так ярко, что вначале вся равнина стала видна, будто днем. Но вскоре от костерков, что зажгли в расставленных на земле глиняных горшках, повалил густой темный дым, и все заволокло этим дымом. Ветра почти не было, его слабые дуновения лишь разносили серое облако все шире, раздували его крылья до самого залива, куда уже не доходил свет, где во мгле, над тусклым блеском воды чернели низкие громады лестригонских кораблей.

Египетские воины заняли позиции на расстоянии четырех стадиев от вражеских шатров, выстроившись тремя линиями, в виде раскрытого треугольника с сильно срезанной вершиной. Средняя линия состояла из трех рядов – впереди боевые колесницы, за ними – лучники в легких доспехах, за лучниками – воины-шерданы, с мощными серповидными мечами, защищенные прочными щитами и латами. Крылья треугольника представляли собой каждый по два ряда тех же шерданов, но, в дополнение к мечам, у них были легкие метательные копья.

Лестригоны покинули свои шатры тоже затемно, однако костров не зажгли. В полутьме лишь тускло отсвечивали их доспехи, да мерцали наконечники копий. Завоеватели встали тремя плотными рядами, образовав полукруг. Едва построение закончилось, глухо зарокотали барабаны. Рокот все нарастал, заполняя воздух гулкой дрожью. Сперва били три барабана, затем к ним присоединились еще три. Их жуткий грохот разносился на много стадиев вокруг.

Оба войска стояли, не двигаясь, ожидая рассвета.

Наконец восток расплавился тонкой алой чертой, и она стала расти, окрашивая небо своей прозрачной кровью.

Барабаны вдруг умолкли.

– Пора, – сказал Гектор.

Ахилл кивнул, привычным движением надел шлем и застегнул ремешок.

Накануне вечером братья впервые за все последние дни заговорили о том, что мучило их обоих. Об известии, что передал троянскому царю фараон.

– Если это правда, – сказал Ахилл, – и Андромаха с Астианаксом в Эпире, – значит, их увез туда Неоптолем…

– А кто же еще! – Гектор старался говорить бесстрастно, но его голос выдал напряжение. – Скорее всего, мои жена и сын стали его боевой добычей.

– Проклятие! – вырвалось у Ахилла.

Гектор положил ему руку на плечо:

– Не надо. Твой сын не знал и сейчас не знает, что мы с тобой братья. Возможно, ему не сказали и о том, что мы были близкими друзьями.

– Андромаха не могла этого не сказать! – воскликнул Приамид-младший с горечью. – Она не успела узнать, что я – сын Приама и Гекубы, но кто лучше нее знал о нашей дружбе?

Гектор усмехнулся:

– Разве мнение пленницы, рабыни кому-нибудь интересно?

Ахилл твердо взглянул в лицо брату:

– А если окажется, что Неоптолем… Что он ее…

Он не договорил, умолк, но Гектор заговорил сам:

– Скорее всего, братец, так оно и окажется. Твоей вины в этом нет. А я лишь повторю уже сказанное: что бы ни случилось с Андромахой, она останется моей женой.

И совсем тихо добавил:

– Если, конечно, не полюбила другого.

– Будь покоен, Гектор, этого не случилось!

Братья резко обернулись. Они сидели возле своего шатра, перед костром, и не заметили, как неслышными шагами к ним подошла Пентесилея.

– Простите, я не подслушивала – просто услышала последние слова.

Женщина, наклонившись, подбросила в костер пару веток, и огонь заплясал синими сполохами в ее глазах.

– Ты напрасно думаешь, Гектор, – тихо сказала амазонка, – что женщина, если она слаба, не может постоять за себя. Твоя маленькая жена сильнее многих мужчин.

Гектор вспыхнул, то ли уязвленный такой откровенностью, то ли смущенный собственным сомнением.

– Я говорил не о насилии! – воскликнул он почти с досадой. – Я подумал, что она сама могла…

– Не могла! – еще жестче прервала его Пентесилея. – Измена – это и есть слабость. Мне кажется, Андромаха сильнее.

Гектор в изумлении посмотрел на жену брата.

– Но… она считает меня мертвым, Пентесилея! Она ВИДЕЛА мою гибель.

Амазонка усмехнулась:

– Она видела ее уже во второй раз, Гектор. Поэтому, скорее всего, снова не поверила. Доброй вам ночи!

Ахилл проспал последние четыре предрассветных часа, расстелив овчину прямо на земле перед шатром. Гектор ушел в шатер и тоже лег, но уснуть не смог. Герой спрашивал себя, из-за чего не спит: из-за страха за жизнь брата, которому предстоял страшный, возможно, смертельный поединок, или из-за того, что он, царь Трои, сын мудрого Приама, задумал и собирался осуществить?