Профессиональная борьба бывает двух видов: «бур» и «шике». Настоящая борьба это — «бур», а «шике» — только показ различных эффектных приемов. Некоторые борцы достигают большого искусства в «шике», изобретательно находят способы не быть побежденными и в то же время умеют подогреть азарт зрителей, кое-кто с такой целью практикует нарочитые удары о барьер арены и даже притворные обмороки.

Опытные циркисты считают неинтересным, когда встречаются одни признанные чемпионы и начинается борьба по-настоящему — «бур». Тогда публике скучно и самим борцам трудно; не желая сдаваться, они напрягают все силы и стараются либо находиться в положении «стойки», либо лежать «в партере». Это однообразно и утомительно.

Иное дело, когда подбирается группа, вернее труппа, хорошо сыгравшихся борцов. Загодя они сговариваются о финале, не стесняются ложиться на лопатки, умеют заинтересовать публику и добиваются таким образом больших кассовых сборов.

Подобрать такую труппу и устроить интересный чемпионат удается далеко не всем. Лучшие организаторы чемпионатов — П. Крылов, Г. Лурих и особенно И. Лебедев, известный под именем «Дядя Ваня».

Дядя Ваня, так он объявлялся и в афишах, довел подбор борцов до артистического совершенства. В прошлом студент юридического факультета Петербургского университета, затем актер драматического театра, журналист, атлет-любитель, он организует борьбу, как режиссер спектакль, угождая всем вкусам.

Что говорить о провинции, если и в Москве, где так много театров, синематографов, варьете, аттракционов, русских и цыганских хоров, балаганов и всяких других развлечений, чемпионаты борьбы имеют грандиозный успех.

Старый клоун и летописец цирка Д. С. Альперов, которого трудно поразить чем-либо неожиданным, в своих записях с удивлением свидетельствует о невиданном успехе борьбы в московском цирке. «На второй неделе поста открылся чемпионат борьбы, — пишет он. — Начали с маленьких сборов и так сумели разжечь страсти публики, что следующие спектакли шли сплошь с аншлагом. Я никогда до того времени не видел, чтобы публика так бесновалась… Весь Цветной бульвар запружен собственными выездами. Это сумасшествие длилось около трех месяцев при битковых сборах».

Насколько увлечение борьбой стало сильным, насколько она стала популярным зрелищем, подтверждают также слова поэта А. А. Блока. В предисловии к своей поэме «Возмездие», перечисляя приметы времени, он говорит: «Неразрывно со всем этим связан для меня расцвет французской борьбы в петербургских цирках; тысячная толпа проявляла исключительный интерес к ней; среди борцов были истинные художники».

Борцы покоряют не только публику, но и сам цирк. В большинстве цирков сборы держатся на борцовских чемпионатах, которым отводится значительная часть программы.

А клоунада? Неужели этот исконный цирковой жанр отступил под натиском богатырских аттракционов? Нет! Клоуны не уступили своего давно завоеванного почетного места на манеже. Однако новые веяния заметно отразились на форме и содержании клоунады. Теперь в ней чувствуется сильный сдвиг к буффонаде, эксцентрике. За немногим исключением клоуны уклоняются от острых сатирических, общественных тем, ограничиваются музыкальными, акробатическими, гротесковыми антре и репризами.

Тот же Дмитрий Альперов сообщает, что, например, в одесском цирке, который содержал бывший жандармский полковник Малевич (тоже знамение времени!), работала целая группа отличных клоунов: братья Фернандо, Вуд и Май, Жакомино, Савосто, Вольдемар, Альперовы, отец и сын. Клоуны даже создали собственный клуб, доступ в который был закрыт для остальных артистов, кроме балетмейстера Нижинского, ставившего в цирке танцевальные пантомимы.

Однако из всех членов клоунского клуба только Альперовы пытались своим выступлениям придать сатирический характер. Это трудно, почти невозможно — сатира не в чести. Когда в одном антре Альперовы высмеяли монархиста Пуришкевича, их чуть не арестовали.

В таких условиях особенно смелы выступления братьев Дуровых. Клоуны-сатирики не сдались, не отступили перед нажимом реакции.

В народе слово «Дуров» стало понятием почти нарицательным. Вот «он» приедет и «покажет» нашему приставу, исправнику, самому господину губернатору — публично высмеет их, наведет порядок. Кто «он» — Анатолий или Владимир Дуров? Народная молва венчает лаврами обоих. Народ объединяет их имена.

Владимир Дуров упорно стремится затмить брата в сатирических выступлениях. Вот одно из знаменательных его выступлений в Ялте.

Имя ялтинского градоначальника Думбадзе стало почти легендарным. В прошлом скромный армейский офицер, он неисповедимыми путями ловкого карьериста добился высокого поста — стал полновластным хозяином города, в котором находилась летняя резиденция царя. Даже всесильный премьер-министр Столыпин был вынужден с ним считаться.

— Он премьер там в Петербурге, — говорил генерал Думбадзе, — а я — здесь, у себя, в Ялте.

В 1907 году, когда Думбадзе ехал в царский дворец, в него бросил бомбу неизвестный, находившийся возле дачи ялтинского жителя Новикова. Бомба взорвалась, не причинив вреда никому. Покушавшийся застрелился. Градоначальнику этого показалось мало, и он приказал сжечь дачу ни в чем не повинного Новикова. И издал приказ, в котором грозил нещадно наказывать всех «врагов порядка», а дома их уничтожать «без остатка».

Ялтинский владыка бесцеремонно расправлялся с неугодными ему представителями печати, не постеснялся выслать из города писателя А. И. Куприна.

Дважды в день Думбадзе объезжал свои владения, проверял полицейские посты. На набережной он как-то заметил околодочного в калошах.

— На дежурстве — в калошах! — заорал генерал. — Долой их!.. В море!..

Околодочный, дрожа от страха, снял калоши, закинул в море.

Любой пустяк мог вызвать гнев градоначальника. Местный аптекарь расписался на лекарственной сигнатурке там, где находился отпечатанный двуглавый орел. Это послужило достаточным поводом для его изгнания вместе с семьей из города.

Первый выпад Дурова против ялтинского владыки был анонимным. На высокой, недоступной скале на берегу моря появились игривые надписи, посвященные Думбадзе. Слух о том быстро облетел Ялту. Горожане с биноклями собирались у подножия скалы и хохотали, читая забавные вирши. И всех занимало — кто, рискуя сломать себе шею, сумел забраться на такую высоту?

Это была проделка Дурова, осуществленная с дружеской помощью акробатов из цирка.

Вскоре состоялась его непосредственная встреча с Думбадзе. Клоун обратился к градоначальнику за разрешением на гастроли. Однако едва он упомянул, что в программе имеются сатирические номера, генерал нахмурился.

— Запретить сатирику смеяться, — возразил Дуров, — все равно, что отнять у музыканта скрипку.

Замечание вызвало еще большее недовольство.

— Если вы и на арене позволите себе сказать что-либо лишнее, — разбушевался градоначальник, — я тогда всех ваших свиней выброшу в море!

Угроза заставила вспомнить нелепый случай с калошами околодочного. Это было смешно, но Дуров был слишком возмущен грубостью распоясавшегося администратора. Ответил он резко:

— Мои свиньи учат людей, как вести себя прилично, как не орать. Я вам не мальчишка.

Вскочил и ушел.

Такое знакомство не сулило хорошего. С мыслью отказаться от гастролей в Ялте Дуров пришел к директору цирка Вяльшину. Но тот показал уже отпечатанную афишу: «Первое выступление знаменитого сатирика-шута со своими дрессированными животными». Надо было выступать.

В день премьеры цирк был полон. Как и следовало ожидать, публика собралась особенная. Ялтинская, курортная… Летняя резиденция царя манила к себе столичную аристократию, высших военных и гражданских чинов, промышленных и финансовых тузов, крупных степных помещиков и прочих лиц, которых не встретишь на других курортах. В подобном сборище царит атмосфера подчеркнутой сдержанности, надутости, чопорности, и то, что нравится рядовой публике, тут принимается сухо, даже враждебно.