– Ты в порядке? – спросила я притворно скромным голосом.

– В порядке? Да, конечно, вполне нормально, да, – пробормотал он.

Я знала, что играю в опасную игру, но мне нравилось. Я решила выйти за рамки.

– Я так наелась. Ужин был очень вкусный. Я знаю, что еще рано, но хочу пойти переодеться в пижаму, – я прошла мимо него и повернула в его кабинет, оставив дверь приоткрытой. Я хотела, чтобы он мог заглянуть внутрь, если бы надумал.

Я вытащила пару коротких шорт для бега (в которых я никогда не бегала) и белую хлопковую майку. Я поглядывала на дверь, но он так и не появлялся. Я пошла в ванную, чтобы оценить себя в зеркале и обнаружила, что мои соски непристойной стоят. Я потянула за один, вздыхая и понимая, что мокрая. Прошло пару дней с тех пор, как у меня была возможность избавиться от стресса, но я знала, что все очень быстро меняется. Я, наверное, источала все виды феромонов.

Я вышла, максимально качая бедрами, и увидела, как Джон загружает посудомойку. Он немного успокоился, и хоть его глаза метнулись к моей груди, когда он увидел меня, он больше не был под заклинанием, которое я наслала на него, так неприлично наклонившись.

Он извинился и ушел в комнату переодеться, вернувшись в светло–зелёной футболке, которая обтягивала его грудь и бицепсы, и черных спортивных штанах с белой полоской сбоку.

Мы уселись на диван, он копался в телефоне, в то время как я переключала каналы на его огромном телике. Я остановилась на Bravo, на «Настоящих Домохозяйках Атланты», моей маленькой страсти.

Он взглянул на экран, потом на меня.

– Мне нравится Синтия и Канди. Кенна ужасная.

– Ты…смотришь «Домохозяек»? – спросила я, не веря своим ушам.

– Вся эта литература и лекции и неимение какого–нибудь глупого реалити по телику могут сделать из Джона тупенького мальчика, – ответил он. – Я смотрю только время от времени. Только Атланту. Остальные терпеть не могу. И когда там была Ким, это невозможно было смотреть. Но женщины Атланты намного более…интересны, чем все другие шоу.

– Интересны? – спросила я с неподдельным любопытством, – чем?

– Может «интересны» не совсем точное и верное определение. Ладно, я признаю это. Если ты не будешь меня осуждать.

– Свободная от осуждений зона, прямо тут, – сказала я, проводя рукой между нами.

Джон усмехнулся, уставился в потолок и вздохнул.

– Два слова. Ахрененные. Жопы.

Я не смогла сдержать смех.

– Что же случилось со свободной от осуждений зоной, Жозефина? – спросил он, игриво бросая в меня подушкой.

– Ты хочешь сказать мне, что смотришь Домохозяек из–за их задниц?

– Нет, что я хочу сказать, так это то, что мы оба выпили слишком много вина, и я должен идти спать, вот что я хочу сказать, – он встал, явно смущенный.

Я поднялась, подошла к нему и обняла, обернув руки вокруг его шеи. – Прости. Я не должна была смеяться. Это защитный механизм. По крайней мере, это не со мной нужно обсуждать. У меня у самой проблема большой задницы.

Его руки вернули мне объятие, и одна легла на поясницу. Он сделал преувеличенное движение, склонившись над моим телом, чтобы посмотреть через спину на мою попу.

– Действительно, – позволяя руке задержаться над моими ягодицами.

Когда мы перестали обниматься, я сделала медленный пируэт. – Но они зарабатывают ими миллионы, а надо мной только смеются.

– Я искренне в этом сомневаюсь, – ответил он, не скрывая, что он меня заценивает.

Я рассказала ему про историю с Большая Жопа Руди из школы, и он нахмурился.

– Я надеюсь, что ты понимаешь, что они просто хотели тебя, но были слишком напуганы, чтобы начать за тобой ухаживать, верно? – спросил Джон. – Ты жутко их пугала. Мальчишки такие идиоты.

– Нет, мне просто казалось, что я была чем–то вроде уродца, – ответила я.

Я стояла близко к нему, достаточно близко, чтобы дотронуться. Было что–то в воздухе между нами, что–то электрическое. Наши интонации стали серьезными, и все вокруг, казалось, затихло, кроме наших голосов.

– Мне совершенно не следует этого говорить, не следует даже замечать, серьезно, но Жозефина, ты самая красивая девушка в Мултри. Я серьезно. С головы до ног.

– Я? – я недоверчиво спросила.

– Совершенно верно, ты, – Джон дотронулся до моего лица, убрал за ухо волосы со щеки и случайно задел костяшками пальцев мой сосок, когда опускал руку. Намеренно или нет, но результат был немедленным и ошеломляющим. Я ахнула и посмотрела вниз на напрягшийся через майку сосок. Его рука нашла мою щеку, а его глаза проследили от моего лица за моим взглядом к соску. Мы молча стояли и смотрели. Я не могла пошевелиться.

Он потянулся вниз и повел кончиком пальца вокруг него, и я задержала дыхание и задрожала. Он повел в обратном направлении, и это стало болезненно тяжело. И когда я подумала, что умру, если он не дотронется до него, он опять положил руку мне на поясницу, тесно прижимая к себе.

Теперь его рот был очень близко, и он изучал мое лицо, сомневаясь, как маленький мальчик, впервые добравшийся до доски для дайвинга.

Он этого хотел. Мне это было нужно. Но мы оба знали, что ничто больше не будет как прежде, если мы сделаем это.

Мы были на краю пропасти, которую отчаянно хотели перепрыгнуть, но оба были в ужасе. Потому что пути назад не было. Если ты прыгнешь, вернуться уже нельзя.

Наша оборона рухнула одновременно, и мы начали дико целоваться. Федра пролепетала что–то на заднем плане, и он начал шарить рукой в поисках пульта и выключил телевизор.

Мы упали на диван, не разрывая поцелуй ни на секунду. Он не использовал язык, просто голодный, поглощающий рот. Ничего общего со слюнявыми школьными поцелуями. У него уже был опыт. Поцелуи Джона были медленными и целенаправленными, и его руки блуждали по моему телу, грубо терзая мою грудь и обхватывая ладонями мою задницу. Я была как мокрая глина, он мог лепить из меня, что хотел.

Страсть и жар были невыносимы.

Я потянула его за футболку, и он приподнялся достаточно высоко, чтобы я могла снять ее. Я так сильно хотела почувствовать его грудь на моей. Когда я начала стягивать свою, он взял меня за запястье и посмотрел в глаза.

– Жозефина, я хочу этого. Очень хочу. Но я должен знать, что ты тоже этого хочешь. Мы можем остановиться, если тебе будет хоть чуточку некомфортно, – произнес он. – Я должен остановить это, но я не в силах. Даже если это неправильно. Если границы должны быть установлены, они должны быть установлены тобой. Потому что я хочу тебя. Больше всего.

От того, как он дрожит, я чувствовала, что он возбужден также сильно, как и я. Между поцелуями я дотянулась и стянула свои шорты, отбрасывая их.

– Люби меня. Я никогда не хотела ничего сильнее этого. Пожалуйста.

Никаких границ. Не сегодня.

Его член дернулся, когда он спустил штаны, и с глухим звуком приземлился на мой лобок. Он потянулся к нему, чтобы правильно расположить, и одним мощным толчком похоронил себя глубоко внутри меня.

Я взвизгнула и захныкала, вертя бедрами и встречая его движения. Он наполнял и растягивал меня, и мои лодыжки перекрестились сзади него, чтобы удержать его там, где мне больше всего хотелось; внутри моей мокрой киски.

Он потянул верх моей майки, разрывая ее, чтобы освободить мою грудь. Как только она показалась в надрыве, его руки стали жестко и грубо трогать и тянуть ее.

– Ты, блять, такая тугая, Жозефина. Расслабься, чтобы я смог полностью войти, – приказал он голосом более низким, чем человеческий.

Смог. Полностью. Войти?

Я никогда не чувствовала себя настолько наполненной, я чувствовала такие глубокие, мощные толчки, а он даже не был во мне на всю длину?

Я подвинула таз вперед и сжала ноги на его талии, и он нашел новое место во мне, до сих пор нетронутое.

Я вонзила зубы в его плечо, чтобы сдержать крик, позволяя первому оргазму настичь меня.

– О да! Хорошая девочка, – прошептал он прямо мне в ухо, пока я пульсировала на его члене. – Прямо как и следующий, Жозефина. Кончи для меня снова. Пусть это произойдет. Моя девочка.