Из дюжины претендентов из моей школы, я одна была принята в Мултри. Мои родители, будучи выпускниками Мултри, не повлияли на это, мои оценки и результаты тестов и так позволили мне поступить без наследственного фактора.
Моей мечтой было однажды провести президентскую кампанию. Не стать президентом, ни шанса, чтобы я захотела этот прожектор на себе, а разрабатывать стратегию, панировать и руководить, все это звучало заманчиво для меня. Я никогда не пыталась попасть в студенческий совет, потому что это значило бы, что придется выступать с речью; выглядеть там глупо. Неа. Такое сосредоточение внимания не для меня. Я закадровая личность. Мне нравится перебирать струны за шторами жизни.
Я писала речи для одноклассников, работающих в разных сферах, и так случилось, что Скотт Кармайкл стал президентом моего выпускного класса. Может быть, я этому помогла. В конце концов, он был капитаном бейсбольной команды и выглядел так, будто мог быть младшим братом Тэйлора Лотнера. Было просто получить женские голоса. Пошпынять достаточно парней, которые не качаются, чтобы получить и их поддержку, было единственной сложностью.
В благодарность он пригасил меня на свидание. У него дома, где никто не мог видеть, как он целует ботаничку, он трогал все мое тело своими большими, грубыми руками и целовал меня так, как будто действительно этого хотел. Он почти заставил меня поверить, что я проведу свой выпускной класс как член королевской банды школы Норсайд, но увы, в следующий раз, когда мы увидели друг друга в школе, перед одноклассниками, мне посчастливилось получить его кивок, когда мы пересеклись в коридоре. Не хотел, чтобы кто–то из черлидерш не правильно понял, я думаю. Наверно остались еще одна или две, кого он не подцепил.
Ага. Даже с парнями я всегда была закадровой.
К первому курсу старшей школы, мой сосед Коннор и я стали меньше похожи на пару, но мы решили поиграть во всем известную «Я покажу тебе свое, если ты покажешь мне свое» игру. Что вылилось в «Я потрогаю тебя, если ты потрогаешь меня». К лету между одиннадцатым и двенадцатым классом это эволюционировало или деградировало в игру «если ты стащишь презерватив из аптечки своего отца, мы сможем узнать, что же такого в сексе».
Мы с Коннором целовались и трогали друг друга, но ничего серьезного. Спустя несколько летних недель после одиннадцатого класса, после нескольких неприятных шотов Джим Бима, который он взял из отцовского домашнего бара, мы решили дойти до конца.
После этого жизнь начала иметь для меня смысл. И не в хорошем смысле.
Мы все верили в Пасхального Кролика и Санту, но когда становились достаточно взрослыми, выяснялось, что их не существует. Мы думали, что наше правительство хочет для нас лучшего, что оно «людьми для людей», и что, чем больше я читаю и учу, полнейшее надувательство.
И теперь я обнаружила самую большую хитрость: секс был действительно забавным. Или приятным. Или доставляющим удовольствие. Я имею в виду, я знала, что оргазм – это что–то великолепное; я была экспертом в том, как получить его сама. Но секс? Между двумя людьми? Если бы это было хоть в половину также приятно как поп–культура, и мир заставил бы тебя поверить, что население на планете Земля будет больше ста миллиардов человек, то никто никогда не занимался бы ничем, кроме секса.
Но после Коннора, я теперь знала правду. Секс это мокрое, неуклюжее, болезненное и просто…переоцененное занятие.
Поцелуи – это приятно. Обниматься, валяться на диване, обернувшись вокруг Коннора и смотреть Netflix было фантастически. Но когда он сверху пытается выяснить, как и когда вынуть, прежде чем он кончит? Или, когда его лицо там, царапая зубами места, которые никогда нельзя царапать зубами? Или, хуже всего, прося меня взять это в рот? В дрожь бросает.
Не поймите меня неправильно, фантазии все еще меня возбуждают. Но секс с Коннором был настолько ужасным, что я не могу представить, что с кем–то он мог бы быть намного лучше.
Я также переживаю, что проблема могла быть во мне.
К тому времени, как началась учеба в последнем классе, Коннор нашел другую девушку для ужасного секса, и я пресчастливо осталась одна.
Прошлым летом мое тело решило, что самое время, чтобы Жозефина Изабель Фолкнер стала женщиной. И это началось с того, что лучше всего описывается как «жирный дрищ» к «Кардашьян–лайт». Внезапно у меня появились сиськи. И задница. И бедра. Формы в тех местах, где их не было неделю назад.
И внимание было унизительным. Я пыталась претворяться, что ничего не происходило, не произошло, и я носила все ту же одежду, что и всегда. Я даже носила то же небесно–голубое бикини, которое было чуть велико два года назад, и которое пришлось идеально впору прошлым летом.
Никогда не забуду первый жаркий июньский день, когда я пришла полежать около бассейна и покопаться в Манифесте Коммунистической партии. Десять страниц и показался Джефф с двумя своими однокурсниками. Джефф приехал на каникулы из колледжа, он был раздражен, что его мелкая сестра зависала рядом с бассейном, где он и его друзья планировали выпить после обеда. Он отпустил комментарий по поводу моего выбора литературы, насколько я была странная, но я просто показала ему средний палец и улеглась поудобнее. Папа с мамой установили бассейн для нас обоих, а не только для него.
Вскоре его приятели (а это были парни в возрасте двадцати лет) начали оказывать мне чрезмерное внимание. Что означало хоть какое–то внимание вообще, так как я в основном была невидима для них всю свою жизнь.
На тот момент я не осознавала, что это было, но они пытались меня склеить. Что было одинаково приятно и немного страшно. Джефф понял это гораздо позже, и пришел в бешенство, напомнив им, что «Джоджо» было всего пятнадцать.
Старшие парни особо не светились на моем радаре раньше; черт, я не светилась ни на чьем радаре, так с чего бы кто–то светился на моем? Но в ту ночь мой разум бродил по разнице между ними и парнями моего возраста. Грубые голоса, широкие плечи, щетинистые лица, больше опыта в…некоторых вещах.
К тому времени, как осенью началась учеба, я остро осознала, что мужское внимание возросло, и я делала все, что могла, чтобы отвести его от себя. Чем более мешковатая одежда, тем меньше людей знали, что под ней. Я могла сливаться с толпой так, как мне это нравилось.
Наверно это было из–за возраста. В конце концов, я видела парочки в кино, которые занимались сексом и им это нравилось, и они никогда не были из школы. Наверное, мне нужно было найти парня из колледжа.
Может быть, мне нужен был кто–то старше.
Было что–то сексуальное в мужчинах постарше, как-никак. Не знаю точно. Уверенность? Их тела были более развитыми и крепкими. Не знаю. Но у меня определенно было несколько учителей, посещавших мои фантазии время от времени. И сосед по комнате моего папы, Доктор Хардвик, или Джон, я знаю его, сколько помню себя…он был тем, из чего и формировались фантазии.
Буквально.
Мне исполнилось восемнадцать в середине выпускного класса. Вот тогда и начались фантазии.
Помню, когда у нас был курс по половому воспитанию в средней школе, мы выучили кое–что, что парни называют «мокрыми снами». Мне всегда казалось немного странным, что я завидовала парням, которые могут испытать реальный оргазм во сне. Мне не приходило в голову, что девушки тоже могут. До тех пор, пока это не случилось.
И достаточно странно, но это даже не был эротический сон в первый раз. Просто странный сон, в котором я была в поле в солнечный день. Я потерялась, и услышала, как меня зовет чей–то голос. Он становился более настойчивым, более требующим, называя меня по имени, и я оказалась идущей по берегу озера через водопад, и в моем сне из–за мокрой одежды, подумалось правильным ее снять. Я разделась и пошла в пещеру за водопадом, из нее раздавался голос. И внутри пещеры был Джон.
Он сидел на стуле и смотрел на меня, а потом спросил, почему я раздета. У меня не было ответа, поэтому Джон назвал меня развратной девочкой, очень плохой девочкой. И то, как он смотрел на меня, каким–то образом вызвало желание убежать или спрятаться, но в то же время хотелось, чтобы он смотрел на меня еще. Что было бессмысленно, но это же сон, так? Так что он продолжал говорить мне, насколько испорченной я была, насколько плохой и грязной, и следующая вещь, которую я поняла – я была возбуждена сильнее, чем когда–либо за всю мою жизнь.
