– Тогда ты подошел.

– Я так много знал о тебе до вчерашнего дня, но только разговор, который у нас был по пути и за ужином в деревне, дал мне понять, что у меня проблемы. И как я сказал, когда я увидел твою задницу, – он выделил слово «задница», опять ударив по ней, позволив своей жадной руке задержаться там. Жжение от удара прошло прямо через мой позвоночник, вызывая знакомую дрожь, – Я был уничтожен. Я знал, что все безнадежно. Твой вид в штанах для йоги…мне пришлось тебя поцеловать. Ничто во Вселенной не могло бы меня остановить. Но если бы ты каким–нибудь образом сопротивлялась или дала повод для паузы, как бы сокрушительно это ни было, я бы остановился. Я люблю твоего отца, как брата, и я никогда не смог бы намеренно сделать ему больно. Но, Жозефина, я схожу с ума рядом с тобой. Каждое твое движение, простые вещи, например, смотреть, как ты пьешь вино, как рукава твоей толстовки спускаются ниже, чем нужно, а потом ты подтягиваешь их вверх, эти две маленькие родинки на твоем правом плече, каждая, блять, вещь в тебе сводит меня с ума. Я не извиняюсь, и я не могу притворяться, что не чувствую того, что чувствую.

Он поцеловал меня, и я растворилась в нем. Мы медленно сняли с себя одежду и занялись любовью снова, медленной, интимной, страстной любовью. Руки изучают, рты целуют, пробуют и кусают. Толчки были медленные и размеренные, глубокие и сильные, неторопливые. Он сказал, что любит меня, и я плакала сквозь последовавший оргазм, сжимая его спину, не желая, чтобы он кончался.

Мы сползали вниз по лестнице к джакузи, остановившись только, чтобы взять две ложки, пирог и ведро ванильного мороженого.

Снег перестал идти, но лежал на ветках, когда мы отмокали в джакузи и ели десерт прямо из посуды для духовки. Он был прав, я никогда ничего подобного не пробовала.

Когда мы не отважились больше сидеть в воде, чтобы не съежиться от холода, как изюм, мы решились выйти в холод, чтобы перебраться в большую спальню.

Наши объятия превратились в поцелуи, и я почувствовала, как к моей ноге прижимается его член.

– Джон! Я думала, у мужчин твоего возраста есть определенные ограничения. Как ты это делаешь? – спросила я, взяв его в руку и чувствуя мышечный трепет, который я так любила.

– Ты вся Виагра, которая могла бы понадобиться любому мужчине, Жозефина. Твое тело делает это со мной. Повернись, я хочу снова быть в тебе.

Я перевернулась, позволив ему лечь впритык, его член скользил во мне сзади, мы лежали боком. Его руки исследовали мою спину и легли на соски.

– Мне так, так больно. Я не знаю, сколько я способна принять, – мягко умоляла я.

– Что болит, Жозефина? Скажи конкретно.

Он держал мои бедра, входя в меня, заставляя меня жалобно мяукать.

– Моя киска. Моя киска, папочка. Она так болит из–за тебя. Она такая чувствительная.

Он мощно толкнулся в меня, три раза, потом застыл, пока говорил мне прямо в ухо. – Эта киска единственная, которую я трахаю, она принадлежит мне. Не так ли?

Я поморщилась от его толчков, но его слова были бальзамом. Если она его, какая разница, что было больно? Что было важно, это его большой, красивый член. Удовлетворять его. Заставлять его кончать.

– Да. Да! – закричала я, когда он внезапно увеличил темп, рука обернулась вокруг моего горла, другая была на бедре, потирая эту особую, тайную точку. Он крепко прижал меня к себе, наши тела таяли.

Он быстро кончил, и мы уснули прямо так, моя голова у него на бицепсе, его колено прижато к моей ноге, и его член во мне.

Лучшие тридцать шесть часов моей жизни подошли к концу.

Глава 8

Мы не трахались всю пятницу. Изнеможение взяло верх, и мы оставались в постели почти до полудня. В тот вечер мы немного погуляли по заснеженным тропинкам, смеясь и заигрывая. Он приготовил пасту на ужин, и мы вместе смотрели фильм Кларка Гейбла, лежа в объятиях друг друга на его плюшевом диване.

Буря полностью прекратилась, и к субботе все дороги были очищены. Мы походили по антикварным магазинчикам после полудня, и субботним вечером он сделал мне восхитительный массаж, который кончился его пульсирующим членом, наполнившим меня тем, чего так отчаянно хотело мое тело – его спермой.

Первый раз, когда он кончил в меня, тоненький голосок внутри закричал, что я слишком безответственная. Однако экстаз момента утопил этот голос в какофонии стонов и криков.

Я начала грезить о том, как он наполнял меня, о том, чтобы всегда иметь его внутри, неважно, где он или чем он занят. Эти мысли неизбежно обращались к возможности и практической гарантии моей неминуемой беременности. Если конечно у Доктора Хардвика не было вазектомии, о которой я не знала, продолжение этого совместного пути могло привести к чему–то, что сделало бы наше сокрытие отношений совершенно невозможным.

Мы решили, что в ближайшее время нам лучше молчать. Я еще не была уверена, как сказать родителям, а появление испорченного штатного профессора, трахающего одну из его студенток, осветило бы нас обоих нежелательно ярким светом прожектора.

Воскресным утром он разбудил меня своим языком. Я уснула на животе, что он принял как приглашение. Я никогда не была жаворонком, но это будильник, к которому я бы определенно могла привыкнуть. Я извивалась и цеплялась за простыни, когда кончала три раза перед тем, как он дернул меня за бедра и вошел сзади. Я потеряла счет оргазмам, пока пыталась держаться за свою жизнь. Он безжалостно врезался в меня, оставляя синяки на задней поверхности моих бедер. Но оно того стоило.

Он повез меня обратно в общежитие тем же вечером, и в нескольких милях от города мы насладились жарким сексом. Мы проехали мимо его квартиры, где планировали провести много времени в ближайшие недели перед тем, как я уеду домой на Рождественские каникулы.

Алекса была внизу, разговаривая с другом, когда он высадил меня, и она заметила меня, прежде чем я ее.

– О Боже мой, Джо, насколько жестким он был? – спросила она, пока шла через холл ко мне.

Я должно быть густо покраснела, потому как несколько девушек остановились и уставились на меня. Сама воспитанность.

– Что? – переспросила я, притворяясь, будто не имею ни малейшего понятия, о чем она говорит.

– Ты идешь так, как будто или была на заезде Кентукки Дерби, или тебя оттрахали до беспамятства. Выкладывай!

– Ты. Сошла. С ума, – ответила я. – Как у тебя с Грэхемом?

– Тьфу. Он отстой. Мы зависали с Трэвором и кучкой моих друзей из школы, а он всю ночь ухлестывал за Джилл ебаной Сандерс.

– Кто такая Джилл Сандерс? – спросила я, пока мы тащились наверх.

– Только самая известная шлюшка в моем городе. Так что все кончено между Грэхемом и мной. Я все равно подцепила парня из школы прошлой ночью. Но сейчас я должна услышать про тебя и Горячего Профессора. Как я сказала внизу – выкладывай!

Мы зашли в комнату, бросив сумки и завалившись на кровати.

– Ну, мы повеселились, это все, что я могу сказать. У меня были прекрасные выходные. Мне жаль насчет Грэхема.

– Грэхем–шмэхем, – ответила Алекса, прыгая через комнату и падая на мою кровать, она подперла руками голову в шести дюймах от моего лица, глупо улыбаясь. – Расскажи мне все.

Я сдалась. – Но это все очень большой, пребольшой секрет. Как если бы ты поклялась хранить секрет под страхом выплаты пятидесяти фунтов к весенним каникулам.

– Идет. Зуб даю.

Я продолжила рассказывать Алексе во всех подробностях и деталях о моих выходных с Джоном. К тому времени как я закончила, Алекса обмахивалась.

– Окей, теперь мне нужно сменить трусики. Святой Боже, Джо. У него есть коллеги, которые выглядят также как он, готовят как он и трахаются как он?

– У него есть ассистент, я могу тебе его представить. Лучшее, что я могу предложить в данной ситуации, – пошутила я, зная, что она и за миллион лет не заинтересуется Аароном Руни.

– Нет, я думаю, мне нужен зрелый мужчина. Я думаю, около сорока самое то. Красавчик, большой член, бесконечные оргазмы. Кто–то типа того, – протянула она, вставая и уходя к чемодану, чтобы начать распаковывать.