– Анастасия! Ку-ку, я здесь!! – начинаю размахивать руками, изображая помесь вентилятора с большой нелепой птицей. В отличие от мамы, Настя не раздражается. По ее губам пробегает легкая улыбка, в глазах зажигаются веселые искорки. Ребенок готов поддержать игру, но большой, мерцающий яркими вспышками глаз телевизора не отпускает.

– Дай досмотреть!!!

– Наська, лето коротко, а Винкс бесконечен. Продолжение я тебе по дороге расскажу.

– А ты смотрел? – ребенок переключается с телевизора на меня. Это победа.

– За кого ты меня принимаешь?

– Если не смотрел – как же расскажешь?

– Очень просто: наши победят! – кнопкой «питание» на пульте я закрепляю успех. Телевизор зло сужает зрачок в яркую вертикальную линию, гаснет и умолкает.

– А матрас возьмем?

– Куда же мы денемся?

Этот воняющий химией муляж огромной порции мороженного Настя выиграла в прошлом году. С тех пор каждый выезд на реку для меня превращается в упражнения на укрепление мышц и увеличение жизненного объема легких. Первые двадцать минут пребывания на пляже я, посиневшими от напряжения губами, делаю матрасу искусственное дыхание. Делаю до тех пор, пока в нем не просыпается способность самостоятельно держать наплаву. Главная отличительная черта этого тренажера заключается в сексуальной ненасытности: без моих губ он неспособен прожить и получаса. Процедуру искусственного дыхания приходится повторять за день раз десять.

За полчаса до ухода в матрасе-извращенце просыпаются мазохистские наклонности. Он категорически не желает выпускать из своего вонючего тела воздух, с которым так легко расстается наплаву. Мне приходится его скручивать, сдавливать, тискать изо всех сил, одновременно массируя сосок, который хлюпая и давясь, сражается за каждый кубический миллиметр внутреннего объема.

Я чувствую себя стриптизером-извращенцем. Приблизительно так же меня воспринимает пляжная общественность.

Я не жалуюсь. Я борюсь. Таковы принципы жизни: женщины создают трудности, мужчины их должны преодолевать. Впрочем, женщины наверняка уверены, что главная причина проблем – мужчины, а главные специалисты в преодолении сложностей – представительницы слабого пола.

Весна

– Добрый день. Майор Федотов.

– Старший оперуполномоченный Уткин.

Офицеры мнутся на пороге редакции, не скрывая любопытства, вглядываются в лица, пытаясь найти те, которые уже видели на телевизионном экране.

Редакция оценивает гостей. Никогда не знаешь, чего принесут полицейские: сюжет или проблемы.

Я вижу, как Моя Женщина опускает голову и прячет лицо за монитор компьютера.

– Здравствуйте. Что вы хотели? – Марина задет вопрос не из любопытства, а по обязанности. Она сегодня дежурный журналист. Два года назад я долго сомневался: принимать ее на работу или отдать предпочтение другому соискателю. Нет, по профессии к ней не возникло никаких претензий. Она сразу подготовила пару приличных статей на сайт и быстро разобралась со спецификой передачи. Но постоянное нахождение в офисе ее, очевидно, тяготило, а подчиняться даже таком авторитету, как Света, Маринка не считала нужным. В первый же день работы юная пятикурсница журфака повздорила с маститой телевизионной звездой. На следующее утро Света позвала меня в монтажку и шепотом, чтобы не было слышно в офисе, предложила:

– Николай Валерьевич, вот эту темненькую и вредную, как её?

– Марину?

– Да. Давайте возьмем. Из нее толк будет. А вы как считаете?

Я согласился.

Так темненькая и вредная стала спасать бабушек и мочить «па-адонков» – отрицательных героев наших сюжетов по терминологии Светы.

Светленькая, интеллигентная и ответственная Ксюша понравилась сразу. Но ей пришлось значительно сложнее. Ксюша так вежливо общалась с «па-адоками», что регулярно нарывалась на выговоры начальства: «Ксения, с крысами нельзя разговаривать на «будьте любезны! Они от такого обращения начинают думать, что им все можно!»

– Извините, но крысы не могут думать. – вежливо, но твердо возражала Ксюша.

Через год без обеих трудно было представить себе работу редакции.

– Нам бы Светлану Михайловну, – Уткин попытался заглянуть за монитор, которым прикрывалась Моя Женщина.

– Её нет, – более подробные пояснения Марине не позволил дать телефон.

– Она воюет. – вмешался я.

– Что, командировка в Чечню? – сообразил опер Уткин.

– Нет. Местных подонков мочит. А что вам нужно?

– Вот у него, – Уткин ткнул пальцем в майора, – Окна пластиковые.

– И?

– Давай, говори сам. – Уткин подтолкнул приятеля в спину.

– Ну, че. Позвонил по объявлению, приехал парень. Замерил. Взял задаток и, – … майор задумался, подыскивая подходящую формулировку.

– И исчез, – помог я.

– Точно. Телефон не отвечает. А потом в управу человек пять терпил обратилось. С той же историей.

– И вы его нашли?

– Нет. Нашли вы. На прошлой неделе показали, там, где Светлана Михайловна его к себе домой вызвала.

– Был такой сюжет. Молодой человек сильно удивился. Сначала пластиковым окнам в квартире, а потом телевизионной камере.

– Нам бы его адресок, если есть… Мы бы его тряханули!

– Помогите полиции, а то ей преступников ловить некогда? – Прикрыв телефонную трубку рукой Марина, не скрывая иронии, смотрит на майора. Она не любит полицию, как и любые иные органы власти. В душе Маринка, несомненно, анархистка.

– Мы преступников ловим. И раскрываемость у нас на уровне. Но и на помощь гражданских рассчитываем. А если будете спасать мошенников, то можем и официально обратиться! – возбудился Уткин, почувствовав настроение Марины.

– Если будете угрожать, то можете даже не обращаться. Это я вам как зам. главного редактора говорю, – меня наезды силовиков раздражают не меньше чем Марину. – Хотя паспортные данные мошенника, мы, в отличие от вас зафиксировали.

– Кто угрожает? – майор быстро оценил негативные последствия конфликта. – Мы просим.

– Вы нам даете телефоны терпил и видеоматериалы задержания. Мы даем адрес. – я понимаю, что только на таких условиях Света согласилась бы на обмен.

– Так не положено. Пишите запрос в пресс-службу. Там рассмотрят. – упирается Уткин.

– Нет проблем. Пишите заявление на имя главного редактора. Рассмотрим.

– Да брось ты Вася, договоримся без формальностей, – сдается майор Федотов. – Ведь договоримся?

– А то, – соглашаюсь я, ощущая, что свой долг перед Светой выполнил на 150%.

И Света думала так. Только менты нас кинули. Адресов не дали, мошенника тряханули и отпустили. Зачем им мошенник, если деньги вернулись в кошелек? Уткин и Федотов были уверены, что больше с нами не столкнуться, а, значит, никаких обязательств перед нами не имеют. Я тоже думал, что больше их не увижу. Ошибались мы все.

Лето

Всего через три часа мы оказываемся на улице. Солнце по-прежнему печет, но, не сияя в выгоревшей голубизне неба, а прожигая дыры в надвигающихся полчищах облаков. Ветер, внезапными порывами, проносится над раскаленным асфальтом тротуара, панибратски хватая по пути тополя за раскинутые лапы ветвей. Деревья отвечают недовольным шелестом, переходящим в гудение и отчаянно отмахиваются от назойливого ветра.

– Ну, все, загорели! – констатирует моя Женщина.

– Я не хочу на пляж! – Настя все еще надеется вернуться к телевизору. – Сейчас гроза будет!

Камень грозы не боится, а потому я, молча, поворачиваюсь к Женщине. Что бы ни решил камень, будет так, как решит Женщина. И я жду решения. Но короткий джинсовый сарафан продолжает ритмично покачиваться в такт шагам, длинные ноги в голубых шлепанцах несут Женщину вперед. Она не готова менять свои планы. Где-то вдали начинает глухо погрохатывать гром.

– Ну, мама!

– Иди, не ной.

– Не кричи на меня! Ты меня не любишь! – Настя останавливается и поворачивается спиной к уходящей Женщине, ко мне, зависшему в пространстве где-то между мамой и дочкой.

Они  друг без друга жить не могут, но иногда схлестываются жестко, до крика, до слез. Кажется, еще мгновенье и их раскидает навсегда  так далеко, что они уже не смогут найти дорогу друг к другу. Но мгновенье не превращается в пропасть разрыва. Я не успеваю вмешаться, а Женщина уже обнимает Настю. Они вместе хлюпают носами. Мама шепчет на ухо дочери что-то нежное, магическое, действующее безотказно, как транквилизаторы.