Доверие — та драгоценность, которую просто так невозможно получить. И речь не о бутафорском доверии, вроде, на самом деле, далеко не самой крепкой дружбы подростков или доверии в отношениях между коммерческими компаниями, а о том самом доверии, когда человек действительно готов вверить другому не только какую-то информацию и ресурсы, собственную жизнь или тело, но и душу.

Если верить религиозным течениям, душа — нематериальная сущность, природа человека, дающая начало способности ощущения, мышления, сознания, чувств и воли. Некогда существовавший иудаизм, к примеру. В Талмуде говорили, что душа создана Богом, она одухотворяет тело и управляет им; подобно тому, как Бог наполняет Вселенную, но остаётся невидим, так и душа наполняет тело человека, сама оставаясь незримой.

Если подумать о Боге, то его внешность описывается практически в любой религии, хоть и в каждой по-разному. Если подумать о душе, как подобной Богу, то тогда и у неё должно быть что-то вроде внешности, или точнее — «начинки». Той самой начинки, которая является изначальным психо-эмоциональным скелетом для будущего характера человека, это то, что не изменится с простым течением времени и после смерти человека останется прежним. А ведь когда говорят о переселении душ, то почему-то умалчивают о том, почему же человек не помнит состояние своей души до её «смерти». У неё же был предыдущий хозяин, он же наверняка пытался корректировать свою душу, или та как-то менялась под воздействием каких-либо обстоятельств. Так почему её новый владелец не помнит об этом?

С другой стороны, многие утверждают, что каждая живая душа — уникальна. Если так, то зачем такая грубая экономия, основанная на переселении душ? У природы человека не хватает фантазии создать что-то новое? Возможно, правда — экономия. Но тогда количество душ ограничено, а разве это звучит так же возвышенно и убедительно? Не особо. Выходит, что душа — нечто иное, действительно уникальное и своё собственное у каждого, а что ещё более вероятно, душа — это совокупность характера, скрытых качеств, мышления, психики, эмоций и внутреннего мира человека. Это что-то гораздо более сложное, что-то, что раскрывать каждому было бы просто-напросто глупо. Жизнь можно дать или отнять, а душу можно искалечить, изуродовать до неузнаваемости, сломать и, в конце концов, бесследно уничтожить. Поэтому доверить кому-то свою душу гораздо более важно, чем жизнь. Но жизнь, разумеется, всегда ошибочно ценилась намного больше.

Сора мог бы с уверенностью сказать, что если бы у него был выбор между «лишиться жизни» и «жить со сломанной душой», он бы выбрал первое. Но тогда он бы не узнал, что такое «сломанная душа». Он с лёгкостью готов доверить свою жизнь малышке Анемон, старику, Роши, даже Томо. Да даже той странной, явно не с этой планеты, утке! Но растерзанную, порванную в клочья, истоптанную душу он прячет, хоть и готов себе признаться, что, по крайней мере, с первыми тремя людьми он чувствует себя в безопасности. К Томо у него было несколько иное отношение. Он замечал некоторое понимание, умом знал, что мог бы подружиться с брюнетом, а не просто общаться по совместной работе и бросаться угрозами, подъёбками или низкосортными шутками. Но что-то ему не давало этого сделать. Томо не был плохим парнем, наоборот, отличался от многих — как-никак он не стал делать поспешных выводов о Соре, дав тому время доказать, что не опасен.

Перед ними будто стояла стена.

Коп тоже понимал это. Если бы Сора не копал под полицейского, то, возможно, шансов попытаться начать общаться, как цивилизованные люди, стало бы больше. Ямарута, конечно, не был в курсе всех подробностей, но знал достаточно много, чтобы осознавать — когда-то давно Томо доверил другому человеку свою душу и обжёгся. Раньше об этом знал только сам брюнет, но теперь знал и Сора, хотя последний наотрез отказывался говорить, откуда выудил столь личную информацию о брюнете.

Томо ещё в тот раз, когда совсем близко столкнулся взглядом с Сорой, как бы случайно выбив из рук парня поднос, увидел что-то знакомое. Он заинтересовался, хоть сам этого до конца не понимал, так как его больше заботил тот факт, что Ямарута — железный, гуляющий на свободе. Когда же он узнал о нём чуть больше, интерес не утих, но всё так же не был замечен. Холодные, грубые, редкие встречи парней заканчивались обычно руганью.

А после драки Соры и Тая, Томо понял, что что-то его… привлекало. Ему было интересно понаблюдать за дракой двух железных воочию и раньше, но теперь это желание возросло в разы. Когда железные договорились о том, где они смахнутся, полицейский на секунду занервничал, вспомнив слова беловолосого.

«Я был учителем»

«Он превзошёл меня ещё тогда, на войне»

«Я проиграю, если буду невнимателен»

Если Томо чувствовал определённую опасность от Соры, то Тай его откровенно пугал.

Мужчина, оказавшись на стройке, был, мягко говоря, в шоке, увидев там детей из магазина старика. В это же время, как нельзя кстати, подоспели железные, и незамедлительно началась драка. Наблюдая за ней уже из-за бетонных блоков, Томо даже начал злиться на Сору.

«Какого чёрта ты сдерживаешься?! Ты же подохнешь! Дерись с ним, нехер там танцевать!» — возмущался он мысленно, видя, как беловолосый просто уворачивается от мощных ударов, способных разрубить его тело на две части.

Когда же Сора почувствовал угрозу от Тая в адрес спрятавшихся детей и копа, то стал более серьёзен. Томо облегчённо выдохнул, замечая и это.

«Я ещё за такого идиота, как ты, волноваться должен…» — ворчал полицейский в собственной голове, нацепив на ухо пластину и наблюдая сквозь круглое прозрачное стекло увеличенную картинку драки, улавливая все детали.

Сора как-то нелепо отскочил в сторону, заливая всё вокруг себя кровью, брызжущей фонтаном из безобразной рваной раны на правой ноге — последствия того, что парень сломал себе эту конечность и разорвал ткани, оставшись без ноги, и спасая себе этим жизнь. Томо совершенно забылся, решив, что перед ним самый обычный человек дерётся против монстра.

Когда же бессознательное тело белобрысого свалилось на землю в лужу крови, первыми к нему, конечно же, рванули дети, начав взволнованно звать его, затем тормошить и стараться привести в сознание. Томо появился рядом с ними словно из ниоткуда, взвалил обмякшее, но вполне живое тело парня на себя, и бросил детям:

— Скажете ему — головы откручу.

Он понёс его до магазина на своём горбу. Там же Сора, на минуту придя в себя — если так можно сказать — словно бы на автомате нашарил в тумбочке около кровати небольшую коробку размером чуть больше ладони, выудил оттуда белую таблетку и, съев её, снова отключился. Нога моментально отросла заново, прочие ранения парня так же затянулись буквально за секунды. Лишь тогда брюнет спокойно выдохнул, стараясь не думать о том, почему же он так беспокоился за Сору, и, приняв приглашение хозяина магазина, отправился перекусить за счёт заведения. Заслужил, как-никак. А уже после Ямарута пришёл в сознание.

Если бы только Томо мог объяснить, ради чего он вернулся в это странное заведение на следующий день, тогда, когда ему ничего по работе спросить не нужно было, то он бы объяснил это, прежде всего, самому себе и не съедал собственный мозг размышлениями.

Вот перед ним маячит малышка Анемон, улыбающаяся своей светлой и по-детски доброй улыбкой, принимает заказы и отдаёт их старику. Вот добродушный неконфликтный Роши ушёл разносить посылки, взяв с собой сумку Соры. Вот старик маячит на кухне и готовит свои шедевры, что-то насвистывая. А вот Ямарута, который говорит, что улыбается где-то в душе, и с недовольным лицом разносит готовые заказы или тащит пустые тарелки и стаканы старику. Вся посуда висела на хозяине. И как он справляется?

— На, — Сора со стуком поставил кружку с кофе перед Томо, из-за чего часть содержимого выплеснулась на стол. Полицейский как-то вяло перевёл взгляд на кружку, а затем на парня. Стоило ему увидеть эту ухмыляющуюся физиономию, как он тут же пришёл в себя: