— Не стоит, — холодно отозвался брюнет, взглянув на этих двоих: с ног до головы покрытые кровью, уставшие, раненые, но, вроде бы, даже чуточку счастливые, потому что всё ещё живы. И то, как Кода старается помочь беловолосому, который одними губами отвечает на все его вопросы, в очередной раз доказывает, что железные всё-таки — точно такие же люди, способные переживать и помогать друг другу. — Сейчас, во всяком случае, точно не стоит, иначе я сам тебя пристрелю.

Коп сказал это не потому, что его коллега, по факту, предлагал убить знакомого Соры и тем самым разозлить его, а потому, что этот самый знакомый сейчас был единственным, кто знал, как держать Ямаруту в сознании. У Томо бы это просто не получилось.

«Сколько ты прибывал в тюрьме?»

«Десять лет, один месяц и три дня».

— А что с ним тогда…

— Он же помог. Можем договориться.

— Скай будет против.

— По поводу Ямаруты я считал точно так же. И что в итоге? — брюнет подарил коллеге укоризненный взгляд, и тот сразу сник.

— Ты прав…

— Ты как? Идти сможешь? — удостоверился Кода, помогая Соре подняться на ноги.

— Я тебе чё, развалюха какая-нибудь? — огрызнулся он слабо, а затем тяжело вздохнул. — Спину ломит.

— Позвонки?

— Возраст!

— Но…

— Да заглохни уже. И дай мне опереться на твоё дружеское плечо, — пробубнил беловолосый, а затем слегка улыбнулся, чуть тише добавив:

— Я рад, что ты здесь.

Сивый, ведя Ямаруту к не менее уставшим и раненым полицейским — выглядящим, однако, совершенно не злобно по отношению к странному железному, не имеющему возможность снять с лица оставшуюся часть стальных челюстей, — равнодушно отозвался:

— Не вижу ни одного радостного выражения лица, кроме твоего.

====== Глава 34. Тюрьма и Напалм ======

Прошлое…

В первый же день его избили, но только потому, что он слишком рано пришёл в себя. Из носа фонтаном хлестала кровь, стекая вниз по разбитым губам к подбородку и капая на пол. Из глаз по опухшим щекам текли горячие слёзы страха и обиды, а в горле стоял ком. Руки тряслись, звеня цепями.

Всю следующую неделю он не замолкал. Кричал, оскорблял и матерился, стараясь привлечь внимание равнодушных охранников к себе. В среду — побои, в воскресенье — сердечный приступ и таблетка, вернувшая в реальность.

Первый опыт, который на нём проводили, случился уже через два месяца после того, как он оказался здесь. На нём испытывали экспансивные пули. Одна разорвала глаз и щёку, другая оголила кости рёбер, и ещё одна разворотила детский живот. Болевой шок. Таблетка. Реальность.

Он выл в пустоту, задрав голову кверху и раскачиваясь вправо-влево, хотя понимал, что это бесполезно. Это самое ужасное — он всё понимал. А так хотелось думать, что есть ещё шанс уйти отсюда, хотелось иметь надежду на освобождение или предательскую мысль о смерти. Но реальность была другая, и он это понимал. Его реальность та, в которой он — малолетний ложнообвинённый, на которого всем наплевать, и на котором будут испытывать новое оружие, яды и просто терзать его тело. Потому что захотелось. Потому что ненавидят. Потому что презирают и считают виноватым.

К тому моменту, как ему исполнилось одиннадцать, он провёл здесь уже почти год и почти разучился удивляться чужой фантазии.

Вчера его избивал один охранник, сегодня ему пихает в глотку зажжённую сигарету другой. Чёрт с ними. Лишь бы это кончилось.

Говорят, в тюрьмах охранники очень ленивые, а поэтому не бьют заключённых просто так, потому как на то, чтобы ударить кого-то, нужно потратить силы. Так вот, врут. Здесь бьют. И не только: режут, жгут, выкручивают, ломают.

— Ты ведь всё ещё боишься боли, правильно? — ехидно улыбается мужчина в чёрной форме, заглядывая в глаза железному. Тот испуганно хнычет, жмурится, чувствуя, как из-за слёз болят глаза.

Мальчику приказали сдавить обыкновенными человеческими челюстями палку, а её концы по обе стороны от ребёнка держал второй охранник, стоявший позади. У первого в руках был длинный напильник по металлу. Спустя минуту молодому заключённому стачивали зубы. Он испытывал адскую жалющую боль, отдающуюся тёмными вспышками перед глазами и распространяющуюся по всей голове. Напильник с отвратительным шуршанием под напором охранника спиливал зубы мальчику. Тот выл, впиваясь клыками в деревянную палку и содрогаясь от рыданий. Зубы горели от острой боли…

Мужчины ушли к лифту, закончив с железным, и стали привычно обсуждать что-то своё. Ребёнок, всё ещё плача, дрожащим языком провёл по зубам…

Крик.

Невыносимая боль. Словно оголённые нервы беспрерывно сверлили бор-машинкой стоматолога. В ушах зазвенело, а перед глазами стало темнеть. Мальчик третий раз за день потерял сознание. Болевой шок. Таблетка. Реальность.

Второй самой запоминающейся пыткой стал… завтрак.

— Эй, малыш, а если ты будешь есть таблетки, но перестанешь пить воду и кушать нормальную еду, ты умрёшь? — заискивающе поинтересовался мужчина, расположив стул напротив двенадцатилетнего железного и ковыряясь зубочисткой во рту.

— Не умру, — зачем-то ответил ребёнок, сам удивляясь тому, как тихо и безэмоционально звучит его голос.

— А ты бы хотел поесть? — продолжал охранник.

— Чего ты хочешь? — вопрос был задан абсолютно равнодушно.

— Да ничего, — обиженно хмыкнул мужчина, швыряя зубочистку в пропасть, а затем поднимаясь со стула и направляясь к лифту. Из того уже через минуту вышел другой работник тюрьмы и передал ему небольшую деревянную коробку. Охранник вернулся к мальчику. — Эй, ну так что, малыш? Хочешь? Смотри…

Он открыл крышку, дабы посмотреть, что внутри. Коробка оказалась «бенто», в которое, по обычаю, положили рис, мясо и какие-то овощи. Мужчина не побоялся встать поближе к ребёнку, показывая содержимое коробки и ему. Мальчик качнул головой влево, взглянув.

— Это, вроде, свинина. Жареная, — добавил охранник. — Будешь?

— Месяц назад ты мне зубы вырывал, — напомнил ребёнок. — Там яд? — кивнул он на коробку.

— Нет. Там кое-что поинтереснее, — улыбнулся мужчина. — Специи всякие. Масло. Знакомые слова? — усмехнулся он. — Вообще я, как бы, не обязан сюсюкаться с тобой, потому что мне сказали скормить тебе всё без остатка. У тебя выбора нет: ешь и всё.

С этими словами он насадил кусок мяса на вилку и поднёс ко рту железного. Тот кратко вздохнул и принялся жевать. Вот только уже спустя секунду послышался неприятный хруст, а глаза ребёнка округлились, вызывая усмешку на губах охранника.

— Чт…

— Жуй. Тебе надо съесть Всё.

— Т-там… стекло… — дрожащим голосом просипел мальчик, пытаясь осторожно выплюнуть мясо, напичканное осколками, которые мгновенно врезались ему в дёсны и язык. Мужчина рявкнул и ударил по нижней челюсти ребёнка, заставляя закрыть истекающий кровью рот.

— Я тебе что сказал? — угрожающе прошипел охранник.

Железному пришлось подчиниться.

Он действительно съел всё, что ему дали. Острые кусочки стекла неприятно хрустели во рту и изрезали его изнутри, а когда мальчик глотал, царапали горло и пищевод, да так, что ребёнок снова завыл от боли. На полу под ним образовалась небольшая лужа крови, перемешанная с кусочками еды и стекла. Из глаз снова брызнули слёзы.

Самое ужасное было потом. Стекло резало его изнутри, заставляя блевать кровавыми ошмётками. Все внутренние органы будто горели, особенно сильно досталось желудку; мальчик пытался согнуться пополам из-за резких вспышек боли в животе, жмурясь и всхлипывая. Инфекция. Таблетка. Реальность.

В тринадцать лет его даже сумели подставить. Один из охранников так ненавидел железных, что решил отыграться по полной хотя бы на одном из них. Выбор пал на этого мальчика.

— Всегда было интересно, сможет ли получеловек видеть…

— Не надо!

—…если я возьму…

— Пожалуйста, перестань! Не надо! Ч-что я тебе сделал?! Прошу тебя…!

—…и вырву его глаз?

— Нет, стой! Не трогай! Не надо!!!

По дыре разнёсся ужасающий вопль ребёнка и звон цепей. Охранник сжал волосы на затылке мальчика, фиксируя его голову, а пальцы второй руки проталкивая в левую глазницу железного. Глаз с чавкающим звуком вывалился и повис на ниточках-нервах на щеке ребёнка.