Реддл же оживленно знакомился и общался, включив свою харизму на полную и притягивая взгляды. Парочка его слов по поводу присутствия Гарри — и слизеринцы отстали, будто почуяв угрозу каким-то особенным нервом. Умные они, змееныши.

Поттер все-таки заметил встревоженных Рона и Гермиону и махнул им рукой.

— Костон, я пойду к своим друзьям? Пожалуйста, — шепнул Гарри ему на ухо и неосознанно вздохнул приятный запах парня.

Реддл секунду — другую разглядывал его лицо и кивнул:

— Не забывай про мой дневник.

— Что? Ах, да… До скорого.

Гарри пулей понесся к своему столу и втиснулся между Уизли и Грейнджер.

— Гарри, ты что там делал, дружище?

— Рассказывай!

— Не томи, это по секретному заданию Дамблдора?

— МакГонагалл подослала шпиона, дабы помешать матчу?

— Или ты решил опять набить морду этому Малфою?

Вопросы посыпались словно град, и троица поспешила смыться куда подальше.

— Где ты был? — тут же накинулась на него Гермиона, едва они зашли в пустой класс. — Тебя всю ночь не было! Мы почти до утра тебя ждали.

Гарри виновато посмотрел на рассерженную девушку. И правда, друзья выглядели очень помятыми.

— Прости, Гермиона. Это по приказу Дамблдора. Из-за этого Блэка он попросил меня переночевать в защищенной комнате, в подземельях. И… иногда я буду там проводить ночи. Там я и встретил этого новенького, Марволо Костона. Он приехал сюда учиться из… ээ… Дурмстранга. Кстати, а что это?

— Ну что же ты молчал! — встрепенулась Гермиона, а глаза заметно потеплели, когда мальчик упомянул директора. — Думаю, он прав. Если за тобой охотится опасный преступник, лучше перестраховаться. И как можно не знать о Дурмстранге!

Она тут же пустилась в объяснение о других волшебных школах, а Рон просто похлопал Гарри по плечу, бросая облегченный взгляд и беззвучно благодаря друга, который сумел предотвратить целый день нравоучений. А сам же Поттер решил, что ни в коем случае не будет подвергать друзей такой опасности, как правда.

Снейп чувствовал, как его и без того угрюмое настроение стремительно летит ко дну.

Поттер имеет наглость восседать за его столом и — о, Мерлин всемогущий — беззастенчиво разговаривать с Темным Лордом, сидя к нему чуть ли не вплотную! Впервые за много лет, зельевар хотел хорошенько напиться прямо с утра.

МакГонагалл бросала яростные и встревоженные взгляды в сторону Дамблдора и двух мальчиков, но директор улыбался в бороду, деловито откусывая кусок от хорошо прожаренной курицы.

Люпин дергался от каждого звука и пристально следил за Волдемортом.

«Если он только посмеет… Хоть пальцем! О чем Дамблдор думает?! Гарри маленький мальчик, и он даже не понимает, что сидит за одним столом с чудовищем, которое погубило половину магического мира. Я просто обязан предостеречь его, уберечь… Я поговорю с ним… Про Волдеморта рассказать не смогу, но вот предостеречь от Костона попытаюсь.»

Остальные профессора, знающие молодого Реддла, сидели такие же бледные, напряженные, но старались не обращать на Волдеморта внимания, как и приказал им Дамблдор.

Только несчастный Хагрид не замечал ничего вокруг, тревожась за участь своего гиппогрифа.

Реддл сидел на Трансфигурации, сходив за учебниками под школу. Преподавателя он уже видел — в первый день своего появления, и с мрачным удовольствием ощущал ее нерешительность пополам со страхом. Ему были непонятны эти чувства, непонятно, почему их испытывают именно к нему. Что же он сделал? И дементору понятно — в этом притоне светлых магов — их страх мог значить только то, что Реддл все-таки прославился как Темный Маг.

«И это странно. В школе я никогда не пытался разбрасываться своими знаниями с другими. Более того, я укрыл их так глубоко в себе, что даже Дамблдор не догадался покопаться поглубже. Все-таки заклятие Прочтения отнимает много сил. С одной стороны — безумно хотелось узнать, чего же я достиг и кем стал. Может, даже и повстречаться с будущим собой, ведь раз я — это он, то и свое перемещение во времени он обязан помнить. А с другой стороны… кто хотел бы узнать о своей смерти или неудачах? Так даже не интересно.»

Реддл всегда отличался изощренным умом, поэтому сложные загадки любил, а скуку ненавидел. Что может быть более унылым, чем безделье?

Теперь легиллименцию он применял только в крайних случаях, осторожно прощупывая почву и лишь определенные направления мыслей. Странно, но кроме Снейпа и Дамблдора, которые самостоятельно закрывали разум, на некоторых учителях стоял сильный заслон. Скорее всего, это какой-то артефакт, заменяющий им дар окклюменции. Мысли же других были скучны — они, по всей видимости, даже не знали, кто он такой.

«Разумно. Я мог бы и не удержаться.»

Он узнал некоторых своих старых преподавателей, изрядно потрепанных жизнью и постаревших.

Но красавца-Люпина так и не нашел. По его мнению, среди преподавательского стола не было ни одного мужчины, который мог бы вызывать восхищенный лепет Поттера. Снейп, однако, сильный маг, но мальчик его взаимно ненавидит. Может быть, он не присутствует на обедах в Большом Зале? Ничего, на ЗОТИ он увидит все своими глазами.

«Раздражает. Раздражает, когда Поттер говорит о ком-то другом. Разве я не поразил его своими знаниями? Разве это не меня он слушал с чистым восхищением в глазах? И разве это не наша магия создает неизведанное и еще никем не воспроизводимое взаимодействие? Он нашел меня, а я не отпущу.»

В расписании Защита стояла на завтра, и Реддл мог только бессильно злиться, мысленно расчленяя белокурого и белозубого атлета, каким представлялся ему профессор Люпин.

На перемене он стремительно вышел из класса и заперся в туалете, вытащив волшебную палочку наизготовку.

Теперь-то он многое сможет узнать. Правильно говорят, по палочке волшебника можно определить, что он за человек. Именно это Реддл и жаждал узнать.

— Приори Инкантатем!

И с расширенными от ужаса глазами он наблюдал последние заклинания своей палочки.

На четвертой паре его магия колыхнулась, оповещая, что Гарри открыл дневник.

Сам ежедневник — полностью волшебный. Он состоял из магии Реддла, из личных резервов. Более того, он был единственный по своей уникальности. Поэтому записи Поттера молниеносно появлялись в его голове, а отвечал он с помощью своей исключительной легиллименции, основанной на прочной связи с дневником.

«Реддл, я кое-что вспомнил. В четверг у нас был урок ЗОТС! Я бы многое хотел отдать, если бы мог отправить тебе свое воспоминание!»

Парень безразлично уставился на доску, игнорируя лекцию профессора и магический вызов на той стороне дневника.

Он — убийца.

Этого следовало ожидать, судя по реакции окружающих на его присутствие. Но он зашел так далеко, просматривая последние проклятия. Темнейшие из темнейших. Они заставляли людей корчиться от боли, сходить с ума снова и снова, растягивать секунды в часы и столетия агонии. Эта палочка творила действительно страшные вещи.

Можно было, конечно, предположить, что ею владел кто-то другой, но боялись именно Реддла. И дело было вовсе не в его палочке. В таком случае. Почему его вообще оставили в живых? Почему не убили?

Том бы на их месте уничтожил угрозу.

«Это действительно все объясняет. Я должен быть благодарен, что остался жив» — мысли не приносили утешения, а наоборот, распаляли злобу и безысходность: он никого не убивал, он никого не проклинал. Он не должен отвечать за поступки, которых еще не совершил.

«Но почему? Что сподвигло меня убивать людей? Что меня так изменило? Или же… Нет, это невозможно»

Реддл посмотрел на однокурсников, поразившись внезапной догадке.

«Я знаю все про многих учеников моего времени, но никогда с ними не пересекался. Моя память стерта, фрагментарно, выборочно. Я не помню, как изучал темную магию, но мне известно о ней очень многое. Если учесть нынешнее положение вещей, то было стерто именно все плохое с общественной точки зрения. Все плохие вещи, которые я мог совершить, или мысли. Дамблдор говорил, что я совершенно другой. Вот, что он имел в виду. Я — убийца.» — горько думал Реддл, сильно сжав зубы.