В Субботу, по окончанию последней пары, Гарри не выдержал. Будь что будет.

Не дожидаясь темноты и даже не поднявшись в свою башню, мальчик побежал в подземелье, сбивая с ног зазевавшихся студентов. В безлюдном коридоре он накинул на себя мантию невидимку и быстрыми шагами пошел по знакомому туннелю, ведущему прямиком в лабиринт. Постоянно сверяясь с картой, Гарри быстро нашел нужную дверь и мучительно стиснул зубы, замерев. Он выявил некую закономерность: боль в сто крат усиливалась при приближении к заветной комнате, но прекращалась при прикосновении. Интересно, отчего так происходило? Почему он не мог пожить спокойно, без опасностей и приключений на свою голову?

Мальчик выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и три раза постучал в дверь, чувствуя знакомое волнение.

Дверь не открылась.

Постучав для верности еще несколько раз и выждав минут пять, Гарри развернулся на месте и побрел обратно, уныло повесив голову.

«Что произошло? Почему он мне не открыл? Может быть, с ним что-то случилось? Или его отравили? Снейп-то может!»

С такими невеселыми мыслями Гарри добрался до своей спальни и ничком упал на кровать, полностью опустошенный. Завтра тренировки по квиддичу, а он даже просто двигаться устал. Смертельно устал.

«Может, он вспомнил?! Нет, Дамблдор бы узнал.»

«А может, он просто не хочет меня больше видеть? Сдался ему надоедливый, незнакомый мальчик.»

Так, в полусне, прошло еще семь дней. Мальчик пытался свыкнуться с болью и принять ее как должное. Или как наказание за свой проступок, ведь он обманул Дамблдора и все-таки пошел к Реддлу, верно?

Боль не давала ему ни спать, ни есть, ни учиться. Учителя поглядывали на него с сочувствием. МакГонагалл как-то оставила его после уроков и провела беседу по поводу его поведения. Пообещав преподавателю сходить в больничное крыло и начать, наконец, нормально учиться, Гарри скрестил пальцы за спиной: конечно же, он никуда не пойдет. А вот Снейп только злорадствовал, высмеивая его рассеянность и сонливость на парах, чем радовал слизеринцев и очень огорчал Гермиону, которая пыталась ему хоть чем-то помочь. То советами, то жалостливыми уговорами, а то и криком. Но мальчик не мог ничего сделать. Он спускался в подземелья два раза и упорно получал молчаливый отказ. Поэтому он терпел и пожинал свои плоды.

В субботу вечером Гарри решительно распахнул дневник Реддла и начал с остервенением, подгоняемый болью, писать:

«Мне надоело! Думаешь, так легко было просуществовать всю эту неделю? Думаешь, люди легко переносят боль? Я не знаю, что с тобой случилось (и случилось ли!), но я приду сегодня в последний раз. Если ты и на этот раз не откроешь, я иду к Дамблдору, и он разберется с этой болью самостоятельно, пусть хоть вообще голову отрежет! И больше ты никогда меня не увидишь. Впрочем, не важно: решать тебе.»

Гарри поставил жирную точку-кляксу и захлопнул дневник. Он не виноват, что у него болит шрам, он не виноват в этой дурацкой связи! И из-за упрямства Реддла он страдает, Мерлин его задери.

Гарри решительно направился в ненавистные подземелья.

В самом конце его разум полоснула очередная вспышка боли, и он удержался от желания согнуться пополам и зажать голову двумя руками. Боль была такая невыносимая, что мальчик тихо застонал, не заботясь о разоблачении его Снейпом.

«Чертов Реддл. Чертовы подземелья. Чертов идиотский Снейп со своим длинным носом. Чертова боль. Чертов шрам.»

— Гарри!

Мальчик направил свет палочки в темный проход и увидел Реддла, быстро идущего в его сторону. Гриффиндорец скинул с себя мантию-невидимку, чтобы тот его заметил.

«И чего он бродит опять? Сидел бы в своей комнате.» — Буркнул про себя Поттер, тоже пойдя навстречу подростку.

В двух шагах от мальчика Том остановился и напряженно замер, разглядывая похудевшего бледного гриффиндорца.

Затем медленно развел руки в стороны, приглашая. Гарри, боль которого стала уже совсем нестерпимой, скачком бросился в раскрытые объятия, не сдержав вздоха облегчения. Он крепко вцепился в парня руками и зажмурился, даже через закрытые веки ощутив знакомую, яркую вспышку магии. Реддл крепко сцепил руки за его спиной, не позволяя не то, что отстраниться, но даже двинуться.

Но Гарри не возражал. Совсем не возражал. Напротив, впервые за столько дней он готов был смеяться от счастья воссоединения, умиротворения, правильности их близости и отсутствия боли. Как же долго он этого ждал!

Где-то на периферии сознания он почувствовал, как Реддл мазнул губами по его открытой шее и глубоко вздохнул, прижимая свою голову к плечу мальчика. Пошевелиться он не смел, боясь спугнуть Гарри, и стоял, не двигаясь, наполненный точно таким же счастьем и нервным возбуждением.

«И чего он раньше не открывал мне? Ведь так хорошо сейчас…»

Гарри завозился, чувствуя нарастающую неловкость, и Реддл ослабил хватку, откидываясь чуть в сторону и рассматривая лицо мальчика при слабом свете искорок магии, которые уже начали бледнеть. Гарри выглядел изможденным, но довольным. Щеки покрывал легкий румянец, а глаза постепенно наполнялись смущением.

Реддл сосредоточенно разглядывал выражение лица Гарри и хмурился.

— Я должен извиниться перед тобой.

— Что…

— Не перебивай, — тихо, но с угрозой предостерег Волдеморт, и Гарри поспешно захлопнул рот. — Моя вина в том, что я позволил тебе не появляться в подземельях. Я мог бы тебя заставить, но не стал. И в итоге навредил тебе еще больше, чем рассчитывал. Я… не хотел доводить тебя до крайности. Ты примешь мои извинения?

Его тон излучал угрозу и некоторую долю властности, отчего Гарри мог только кивнуть.

Удовлетворенный реакцией мальчика, Реддл заметно расслабился.

«Может, он просто не привык извиняться? По крайней мере, все выглядит так, будто это моя вина. Вот плут!» — возмущенно подумал Гарри, но вслух это высказать не решился, ведь он до сих пор находился в объятиях Волдеморта, слишком близко к опасности, слишком близко к нему. От Реддла исходили волны магии, которые подавляли и подчиняли, которым не хотелось сопротивляться. Но мальчик был счастлив увидеть его вновь.

Молчание затягивалось, а Гарри старательно отводил глаза, уставившись куда-то в ворот мантии парня, стискивая ткань на его спине, закусывая губу от напряжения.

«Может, он уже отпустит? Это очень-очень неловко, он совсем не девушка. Мы стоим слишком близко!»

Гриффиндорец медленно опустил руки и кашлянул, намекая Реддлу.

Тот моргнул, словно отгоняя наваждение, и отступил на полшага назад, разомкнув объятия.

— Пойдем к тебе?

— Пойдем.

Они неспешно двинулись в сторону места заключения Реддла, не разговаривая и не глядя друг на друга.

Уже внутри Гарри по своей привычке плюхнулся на кровать, а Том в излюбленное кресло, выглядя при этом, будто царь на своем троне.

Реддл удовлетворенно разглядывал присмиревшего мальчика, отмечая, что с его появлением вновь воцарилось внутреннее спокойствие. Словно его место именно здесь, возле него самого.

— Так что от тебя хотел тогда Снейп?

Гарри жадно впитывал в себя черты лица Реддла, ведь он действительно скучал. И по его отстраненному выражению, и по спокойствию, и по холодным синим глазам. Когда он успел к нему так сильно привыкнуть? Он знает его всего ничего, но будто всю жизнь. Это немного пугало. Но не настолько, чтобы просто сбежать, поэтому Гарри тянулся к этой опасной неизвестности всем сердцем.

— Ничего особенного. Вопросов не задавал, устроил проверку. Ничего не нашел, — его губы скривились в торжествующей улыбке. — Он же всего лишь человек.

— А ты будто нет!

— Не хочу относить себя к этой низкой расе, Гарри. Все эти человеческие потребности, эмоции. Они портят всю сущность магии, заключают ее в рамки. Быть человеком — невыносимо плохо. Поэтому я не люблю их. Стараюсь обходить стороной любое проявление человечности.

— Я тоже человек, знаешь ли.