– И даже тогда, Рози, ты будешь смирено сидеть рядом, молчаливо ожидать конца. Твоя промашка будет стоить тебе очень дорого, Прайс. Постарайся обойтись без происшествий на военном уровне, – он впервые поворачивается ко мне, буквально врезаясь своим взглядом в мои глаза.
– Как бы, не пришлось устранять следы за вашими промашками, Веркоохен. И уж вопреки твоим приказам, я буду давать показания против тебя. Понимаешь же, что англичанки выступают за сторону побирушек и бедолаг – как ты выразился обо мне сегодня, поставив меня в одну колонку с подобными мне нищебродами, – медленно растягиваю я слова, отворачиваясь к окну, усмехнувшись его новым шалостям и своей мягкости, когда я не могу сдерживать себе от едких комментариев.
– Твой рот никогда не закрывается, Прайс? – мало терпеливо выдохнул парень, раздражен моими ответами.
– Закрывается. В обычной компании, которая болтает о мелочах, и любезничают с официантами, а не ставят их без причин коленями на паркет, уничтожая чувство собственного достоинства, – с охотой я отвечаю на вопрос Веркоохена, весело радуясь такой возможности. Пока не чувствую довольно резкий поворот и торможение недалеко у обочины дороги.
Меня кидает вперед, но ремень безопасности, исполнив свою работу, притягивает меня обратно на сидение, встряхнув меня. Я взволнованно выдохнула, вцепившись ногтями в сидение автомобиля. Мы стояли посреди крайней линии дороги и обочиной, заставляя водителей, что ведут машину за нами яростно сигналить и объезжать нас на другой полосе.
Таким действием Нильс мог погубить не только нас, а и вовсе – людей, что ехали за нами! Чем он вообще думает, черт возьми?!
– Только попробуй сказать этот вздор при остальных, и ты будешь отсиживать в своей комнате вечность, Прайс, на сухом пойке. Это не сложно устроить, если тебе так невтерпеж, – облокачивается об руль парень, в полуобороте, объясняя мне далеко не ангельским тоном всю предстоящую расправу за свою необузданность.
– Почему нельзя говорить то, что думаешь? Правда, думается мне, что они знают произошедший инцидент. Интересно, насколько далеко вы готовы зайти сегодня? Может, это дробление обслуживающего персонала на кусочки и скормление их в псарне? – я не могу понять, что именно нашло на меня сейчас, в этот момент, когда я должна молчать и боязно трепетать. Только, мое самое глубокое чувство справедливости меж двумя пламенями большой элиты и обычными людьми, заставляет говорить совсем ненужное и лишнее прямо в потемневшие глаза светловолосого парня.
Его глаза становятся настолько ярко-синими и гневными, что я готова была выпрыгнуть из салона автомобиля. Слышу, как сзади нас сигналят машины, но разъяренному соседу глубоко плевать на людей и предоставленные им неудобства, – сейчас он был занят исключительно мной.
– Вновь решила показать свою храбрость, Прайс? Так предупреждаю тебя в последний раз: если не закроешь свой болтливый рот, то тебе будет куда больнее, чем твоей подружке Патерсон. Поверь мне – твоя боль отзовется мне сладостным наслаждением, и меня совершенно не будут тревожить твои чувства и достоинство, – прошипел он, как тот дьявол, ослепленный ненавистью. Я теряю свою уверенность, когда он мечтает о том, как запереть меня в комнате, или что похуже. Мое противостояние смягчается, отступая и готовясь к другому наступлению.
– Если Стеффани слабая девочка, не равняй всей англичанок, Нильс. Я не сдаюсь так просто, и поверь мне – ничто не остановит меня, когда ты осмелишься поднять на меня руку. Все побои я сниму в участке, и только тебе будет от этого худо, – шепчу я, осторожно смотря на Веркоохена, который дышит, словно бык на арене. Голубоглазый не выдерживает нового нахальства в его сторону, хватая меня за подбородок, и притягивая к себе слишком близко. Я округляю глаза, чувствуя на щеке его горячее и сбитое дыхание.
– Тогда мне придется наносить удары там, где не видно. Погляжу, что для тебя главное – мораль, так что мне не составит труда, поставить тебя на коленями на паркет, как официантишку. И будь ты так глупа, обратившись к полицейскому за помощью – мне ничего не грозит, это я тебе могу заявить, как сын одного из влиятельных людей этого города. Сын, что работает у одного из рядового главы Нью-Йорка. И кто же оказывается в дураках? Только безвольная англичанка, – ядовито выпрыскивает он, заставив мое сердце сжиматься в три раза чаще, а пульс участиться от мандража.
Этот сукин сын неприкасаемый.
Громкий стук по стеклу машины со стороны водителя, заставляет нас встрепенуться, а парень отталкивает меня, смотря на свое боковое окно. Он не опускает стекло, не собираясь отчитываться перед требовательным мужчиной у машины, и вести светские переговоры не для Веркоохена. Нильс в скором темпе заводит машину и с визгом шин по асфальту вырывается вперед, оставляя за собой невообразимую пробку.
У меня не хватает сил и слов в ответ, оттого я отталкиваюсь на кресло, потупив взгляд в боковое окно. В голове прокручиваются его слова, эти угрозы, что не дают места спокойствию, вытесняя его непреодолимой тревогой за свою душу. Угрожая мне, он величает себя в моих глазах. Иногда, временами, кажется, что он настоящий бес, поднявшийся из ада. Особенно в таких моментах: когда пылает его взгляд, а пальцы складываются в сильном мужском кулаке. Мне стоило бы на этот раз здраво мыслить, расчетливо говорить и думать, перед тем, как говорить. Если Веркоохен сможет добраться до моего чувства достоинства, столкнув его ниц перед собой – эта игра окажется для меня проигрышной. Мне не хотелось быть его марионеткой, не хотелось быть сломанной куклой в его руках, которой он бы руководил и управлял на веревочках. Он не будет моим кукловодом!
Всегда был выход, и я найду его в этот раз. В противном случае он добьется моего падения в беспросветную темноту его запачканного грязью мира.
========== Часть 21 ==========
Дорога выдалась в безумном напряжении. Пальцы Веркоохена незнамо, от какого раздражения впивались в руль, побелев, а машина с резкостью каждый раз тормозила перед светофором, принуждая меня часто выставлять перед собой руки от неожиданности и пугливости внезапного спада скорости. Заезжая на стоянку, я изрядно почувствовала свое напряжение.
Кто знает, что будет сегодня поджидать меня в этом заведении? Нервно мну подол пальто, отслеживая за парнем, что вылезает из машины, стремительно обходя ее. Вжимаюсь в сидение, когда с моей стороны открывается дверь, и Веркоохен фальшиво делает поступок лже-джентльмена. Я остаюсь на месте.
– Особое приглашение, Прайс? – нагибается он, а я вздрагиваю от его громкого голоса, на что он усмехается. Парень пронзает меня раздраженными глазами, пока я обездвижена.
– Я могу посидеть в машине? Мне кажется, что это самое лучшее решение для нас двоих…– я не успеваю договорить, как Веркоохен наклоняется, и ловко отстегнув ремень безопасности, хватает меня за руку, вытаскивая из машины, закрывает дверцу. Я, получая не самое лучшее обращение с его стороны, кривлюсь, вырывая свою руку.
Я почти сжимаюсь под его злющими глазами, что грозят мне скорой расправой. Стоит заметить мне, как он нервно мнет руки, оглядывая меня с макушки до подошвы обуви, я делаю шаг назад.
– Ровно встань, – шипит он, и я медленно выпрямляюсь, пытаясь не злить парня. Его руки тянутся к моему горлу, отчего я наверняка в ужасе выпучиваю глаза, но он спокойно поправляет мой шарф, а потом он проходится по моим волосам, заправляя локон за ухо. Действие неожиданное, но я не сопротивляюсь его рукам, что внезапно решили поправить одежду и волосы.
Тиран моего безволья.
– Нильс, – почти пищу я, когда не понимаю его действий и таких вольных прикосновений с его стороны, когда он заправляет волосы у другой стороны на спину.
– Почему ты не откорректировала синяк? – спрашивает он, а я недоверчиво поднимаю глаза, встречаясь с его не понимающим взглядом. Я удивляюсь, и мои брови подскакивают вверх. Его смущает синяк, что он оставил на моей шее? Рада буду всегда показывать ему оголенную шею, пока он не заживет.
