— Так быстро? Мы еще не поздоровались как следует. Назови же мое имя, Рози,— беспощадно давит он меня, стараясь принести лишь боль и отчаяние. Нет, это же просто абсурд! Мы не должны были больше никогда встретиться, но только судьба, почему-то решила иначе. Это большее из зол в моей и так не очень удачной жизни.
— Я не знаю твоего имени, сосед, — тихо отвечаю я, не желая больше продолжать этот разговор.
— Знаешь! — рыкнул он, вновь так быстро сменив свои сверкающие глаза и бархатный голос, на холодный оттенок синего, а голос на безразличный, но значительно давящий и грозящий почти смертью в последствии молчания. Тело вздрогнуло от его тона, но как бы я не пыталась этого скрыть, он видел мою реакцию. Стало быть, удивился. Я не меньше.
— Немедленно перестань! — повышаю я голос, чувствуя сильный напор. Становится непередаваемо жарко и душно. Не хочу вспоминать, не хочу говорить, не хочу прошлую себя!
— Имя! — кричит он на меня, прижимая меня своим телом к стене. Это же ненормально! — Рози….
— Не прикасайся ко мне! — вырываюсь я, когда он с силой отнимает у меня личное пространство и нарушает дистанцию, давя в грудную клетку своим крепким телом, от чего легкие полыхают от огня, когда становится тяжко набрать новый поток воздух. — Нильс! Нильс. Веркоохен…— шепчу я, и ощущаю, как он отступает от меня, позволяя вздохнуть полной грудью. Ненавижу его за это, ненавижу себя за воспоминания и то, что я делала!
— Видишь, Рози, ты знаешь меня, а лгать об обратном — излишне, — я чувствую, как сбивается мое сердце со своего ритма, и находя свою гордость и достоинство — поднимаю глаза на парня. В голове не укладывается, что передо мной стоит парень, действительно привлекателен внешне: высокий, надменный, устойчиво достиг от меня ответа на считанную минуту, и не воспротивился просто меня не видеть. Это не тот, кто избегал меня, не тот, чьи глаза горели желанием сбежать и он не тот хилый мальчишка, которого не принимали в общество. Которого я даже не держала за человека, достойного ходить рядом с другими ученикам. Мы теперь, словно менялись ролями.
— Что-то еще? — спрашиваю я, когда вижу его довольные черты лица. Ему нравится что-то, но что? Он выбил всего лишь свое имя, но никогда не прикоснется ко мне, как это делает Найл со Стефф… Не позволю. Никогда.
— Иди в свою комнату, Прайс, и не смей выходить. Выйдешь — будет хуже. Обещаю.
— Я тебе ни чем не обязана, ровно так же, как и выполнять твои наказы. Уж уясни это, Веркоохен, — рычу я, слыша его распоряжения и даже не веря своим же ушам.
Парень не дает мне больше воли говорить, и открывает двери моей комнаты, толкая внутрь, прикладывая силу. Я не противлюсь, зная, что все равно выйду и направлюсь тут же к своей кузине, попробовав помочь. Он же не сможет держать меня тут, как собаку? Или же я вновь не права, ведь парень был мне незнаком.
Замечаю, как его рука проходится по тумбе и голубоглазый ухватывает, заставив меня исподлобья отслеживать его действия. Недоверчиво смотрю на него, и то, как он выходит, закрывая передо мной дверь. Что он забрал с тумбы? Изучаю тумбочку, где лежат мои вещи. Все на месте, но только стоило подумать о ключах, как я слышу, повороты в замочной скважине и щелчки замка. Почти охнув, я хватаюсь за ручку двери, попробовав потянуть ее на себя. Попытка была тщетна. Он запер меня!
— Ты ведь не серьезно, да? —злюсь я про себя, не в силах поверить в свершенный поступок парня.
— Ты обязана мне испорченной жизнью, Прайс. Наслаждайся одиночеством, если не хочешь слушать меня с первого раза, — спокойно говорит он за дверью, пока я всячески пытаюсь открыть ее. Уму непостижимо! Меня запер сам сосед! Сосед, который является Нильсом… Нильсом Веркоохеным. Моя голова скоро разорвется на части, ибо все тут сходят с ума, заставляя и меня потерять разум, оказаться подобной им.
О, Нильс. Что ты задумал? Закрыть меня в комнате и не давать мне спокойного житья, как это делала я? Это так глупо… Но, раньше, раньше я была глупой. Не уж-то вновь наступила моя расплата? Господи, да ты решил поглумиться надо мной и вовсе! Сколько можно, черт тебя возьми?
========== Часть 13 ==========
Смирившись со своей участью в столь нелепой ситуации, я перестала стучать в дверь и спокойно села за стол, найдя книгу но философии, забавляясь домашний заданием. Когда я смиренно доделывала реферат, листая литературу по философии, слышу, как двери медленно открылись, а в комнату наведался сам Нильс Веркоохен. Не придав виду, что его присутствие было замечено, я лишь косо поглядываю на парня, опустив голову перед книгой.
– Ты можешь сходить в душ, поесть, если желаешь, конечно. Но не смей думать, что я спущу с тебя глаз. Ты не выйдешь за пределы блока, пока я не разрешу тебе, уяснила, Розали? Буду надеяться на твое здравомыслие, Прайс. Не искушай меня на подвиги, о которых ты будешь позже плакаться в подушку.
Единственное что он сказал, а после, молча, пронзал меня взглядом. Мне нечего не оставалось, как пойти принять душ и перекусить любимым черным чаем и бутербродом, ведь я не ела с самого утра, а час уже был поздним для готовки. Все это время он действительно не спускал своих темных глаз, над которыми были густые нахмуренные брови. Все смотрел, изучал, о чем-то раздумывал. Я же в свою очередь пыталась не поперхнуться в неуютном молчании и пыталась вспомнить те года, когда я жила в Нью-Йорке, училась в средней школе, издевалась над мальчишкой.
Я хорошо помню тот день, когда меня отчитала директриса из-за этого парня и моих жестоких выходок. В след этому, я нарочно попросила знакомых ребят из старших классов незаметно поставить пару синяков под одеждой, так, чтобы не было следов моей ненависти к парню, а он лишний раз страдал в ответ. И вновь на следующий день я протирала ковер у директрисы, что было в рамках ежедневной рутины. Этот круговорот никогда не заканчивался: я его унижаю, потом попадаю из-за него к директору, а за тем вновь наношу гадостные, не выносимые удары, даже не прикладывая к этому своих рук. Только, не смотря ни на что, я всегда знала одну вещь – он не жаловался, не был плачущим мальчиком, и тем более, не пытался мне отомстить. Никогда. Ни разу. Ни единого чертового раза!
Он был тогда старше, приблизительно на два года. Что значит, ему двадцать один год, или же двадцать. Но я сближаюсь к первому варианту, уж слишком он статен и мужественен. И почему на одном курсе? Ответ мне очевиден – меня перевели на один курс вперед, отчего я столкнулась с ним вновь.
Сам же Нильс Веркоохен, как я понимаю, проучился до одиннадцатого класса и потом выбрал себе учебное заведение. Как по мне, ему бы в юридический, или экономический факультет, а не в литературу усугубляться. Он был странным, неизвестный мне. Пугает, но я не придаю этому нужного внимания, стараясь не обращать внимание на внезапную слабость перед своим бесчувственным и жестоким соседом.
– Чьи цветы? – спрашивает он, когда я закончила свой поздний ужин, поднимаясь из-за стола. Он не смотрел на меня и не отслеживал мою недоуменность, изучая розы в вазе, что я оставила на кухонном столе. – Я искренне надеюсь, что это не от Луи Томлинсона, я же прав?
И этот колючий, недоверчивый взгляд метнулся в меня, мало ли не в удушье, прожигая меня насквозь.
– Луи, – тихо выговариваю я, после чего наблюдаю за тем, как черты его лица приобрели более черствую форму, желваки заиграли на скулах, а он отвернулся от меня, вновь глядя на розы. Внезапно, совершенно неожиданно он поднимается из-за стола, своими руками вытягивает колючие розы из вазы, и ломает их на две части, не заботясь об колючках, что усеяны по стеблю цветы.
Я мало ли не охаю от увиденного, прикрывая рот ладонью, шокировано следя за своим соседом. Веркоохен не обращает на меня должного внимание, проходит к мусорному ведру и погружает поломанные цветы внутрь, а с его ладоней спускаются тоненькие струйки крови.
Встав с левой стороны от меня, он споласкивает свои окровавленные ладони холодной водой и вытирает полотенцем, отойдя в сторону, остановившись напротив меня, разгневанными глазами глядя в мои, запугивая. И это получается, когда я в дрожании, шокировано смотрю на его руки.
