- Самоубийство? Как? - тяжело дыша, прохрипел Малфой, дернув ворот рубашки так, что на пол оглушительно громким дождем посыпались пуговицы.
- Он вскрыл себе вены, - очень тихо произнес кто-то из студентов, но в оглушающей тишине это прозвучало будто раскат грома.
Драко почувствовал острую, дикую боль, словно ему вдарили в солнечное сплетение, перед глазами все поплыло, а затем стало меркнуть, он рухнул на колени и, словно раненый навылет зверь, завыл так, что у всех собравшихся волосы зашевелились на голове от ужаса.
Казалось, что Драко Малфой обезумел от горя. Винсент Крэбб и Грегори Гойл сделали попытку поднять своего друга и увести его, но парень оказал отчаянное сопротивление. Продолжая выть по-звериному, он вырвался из рук своих телохранителей и предпринял очередную попытку взломать преграду, чтобы проникнуть в покои Забини. Он инстинктивно схватил свою волшебную палочку, но в том состоянии, что он находился в данный момент, конечно же не мог сотворить даже самое простое заклинание. Преподавателям пришлось применить магию, чтобы хоть как-то привести слизеринца в чувства, у которого произошел страшный нервный срыв из-за случившейся трагедии. И только после этого сокурсникам удалось оттащить Драко от двери Забини и завести в его собственные апартаменты. Грегори Гойл плеснул в бокал большую порцию виски и протянул Малфою. Тот выпил залпом, даже не взглянув, а затем, выхватив бутылку из рук сокурсника, начал жадно глотать из горла, будто это была вода, а он умирал от жажды. Малфой пил, но не пьянел. Случившаяся в коридоре истерика прошла, и сейчас парень будто погрузился в некий транс, ледяное оцепенение, которое стало защитной реакцией организма на пережитое потрясение. Теодор Нотт кивнул головой в сторону двери и последовал на выход, другие тоже поспешили покинуть апартаменты Малфоя, понимая, что сейчас пришел момент, когда парню необходимо побыть со своим горем один на один, и утопить его на дне стакана. В этой ситуации лучшим для Малфоя было упиться до беспамятства, что он, видимо, и собирался сделать.
Когда дверь тихо закрылась за последним слизеринцем, Драко вздрогнул и затуманенным взором обвел свою комнату, где все напоминало, просто кричало о Забини. Взгляд остановился на полупустой пачке ментоловых сигарет, которую Забини когда-то, нереально давно, оставил здесь; на бутылке мартини, которое Забини так любил пить; на фортепиано, за которым они вместе с Забини музицировали в четыре руки. Каждая вещь, на которую смотрел Драко, напоминала ему о Забини. «Забини… Забини… Забини…» - пульсировало в висках.
- Блейз, что же ты натворил? - простонал Малфой, закрывая лицо руками и беззвучно зарыдал.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Драко вышел из состояния ступора. И в этот момент в его сознании, будто взрыв, вспыхнула яркая, ослепительная мысль. Он вскочил с постели и бросился в закрытую нишу, где был сокрыт тайный проход в спальню Забини. В момент временного помешательства он всем телом бился в дверь любовника, совершенно позабыв о волшебном портале, который соединял их спальни. Сорвав гобелен, скрывающий нишу, Малфой выхватил палочку и, произнеся слово-пароль, сотворил заклинание, способное активировать потайную дверь. С первого раза ничего не получилось, и он только сейчас понял, какое отчаяние испытал Блейз, обнаружив, что он изменил пароль, закрыв доступ в свою спальню. Сейчас Драко, кусая губы в кровь, пытался сосредоточиться и делал одну попытку за другой, чтобы активировать замурованный проход и проникнуть в спальню Блейза. С маниакальной настойчивостью Малфой стремился попасть туда, словно мог все исправить и предотвратить смерть любимого. Наконец, слизеринцу удалось применить магию, каменная стена будто ожила, и Драко прошел сквозь нее, словно был бестелесным призраком.
То, что он увидел в следующий момент в спальне Блейза, повергло его в очередной шок. В комнате было много людей, тех, которых он знал — директор Дамблдор, декан Снейп, колдомедик мадам Помфри, Долорес Амбридж из Министерства магии, профессор Слизнорт, который, собственно, и обнаружил мертвого Блейза, когда пришел к нему утром, чтобы дать очередной частный урок по Зельеварению. Но были среди присутствующих и те, кого Драко видел в первый раз. «Авроры», - решил слизеринец, видя, как кто-то из незнакомых людей что-то быстро диктует самопищущему перу, а другой делает колдоснимки. Постель Блейза, где они так часто любили друг друга, была залита кровью. Крови было невероятно много, она была даже на стенах и на полу, пропитав ковер.
«Он умирал мучительно долго… Он ждал, что я вернусь, ждал до последнего вздоха», - пронеслось в сознании Малфоя. У слизеринца снова все поплыло перед глазами, казалось, еще миг и он потеряет сознание, но погрузиться в спасительное забытье ему не дал знакомый голос:
- Драко, что ты здесь делаешь? - взволнованно произнес Северус Снейп, стремительно подходя к своему крестнику, и схватил его под руку, чтобы поддержать.
- Как он здесь оказался? - недоуменно спросил кто-то из авроров. - Выведите его отсюда немедленно, он мешает следствию!
- Драко, тебе нельзя здесь находиться, - мягко сказал Дамблдор, обнимая слизеринца за плечи, который, будто зачарованный смотрел на залитую кровью постель, а по мертвенно-бледным щекам покатились крупные слезы.
Дамблдор и Снейп что-то говорили ему, он едва мог различать их слова, авроры требовали, чтобы он покинул место преступления, Долорес Амбридж сочувственно пожимала ему руку, произнося слова соболезнования, но все это было словно в тумане. Сквозь пелену слез Драко смотрел на залитые кровью простыни и на большую колдографию в красивой рамке, которая стояла на прикроватной тумбочке. На снимке они с Блейзом улыбались, обнимая друг друга, и были счастливы. А теперь Блейз был мертв и Драко чувствовал, как его собственная душа медленно истекает кровью, капля за каплей, с каждым ударом сердца. Однажды Забини сказал ему, что умрет в тот самый миг, когда он разлюбит его. И сейчас, глядя на улыбающегося с колдографии любовника, Малфой чувствовал, что умирает сам. Дамблдор осторожно начал подталкивать его в сторону двери в нише, чтобы вывести из спальни Блейза, и слизеринец больше не сопротивлялся. В этот момент в нем что-то сломалось, тот жизненный стержень, которым был для него Забини, исчез, и Малфой, чувствуя в душе бездонную пустоту, в этот момент понял, что жизнь потеряла смысл. Все было кончено.
- Драко, сотрудники Аврората побеседуют с тобой позже, когда ты будешь в состоянии отвечать на их вопросы, - мягко произнес Дамблдор, и тихо добавил, склоняясь к его уху: - Я знаю, ты благоразумный молодой человек и не наделаешь глупостей. Блейза уже не вернуть, а у тебя вся жизнь впереди, подумай о будущем.
- Конечно, сэр, - глухо отозвался Малфой. - Вся жизнь впереди…
- Вот и хорошо, - ответил директор, продолжая подталкивать слизеринца в направлении ниши. - Тебе необходимо отдохнуть, мой мальчик, поспать.
- Конечно, сэр, - снова согласился Малфой и вдруг в этот момент его безжизненный взгляд остановился на тетради, которая валялась на полу возле кровати.
Он никогда раньше не видел у Блейза ничего подобного. Забини не вел дневников и вообще считал подобное увлечение глупостью. Судя по всему, на тетрадь пока никто не обратил внимания, частично она была задвинута под кровать, частично залита кровью и не бросалась в глаза.
- Конечно, сэр, - в очередной раз отстраненно произнес Малфой, даже не расслышав последние слова директора.
Подойдя к тому месту, где все еще был активирован портал, Драко обернулся, и видя, что на него уже никто не обращает внимания, тихо произнес: «Ассио, тетрадь» и в следующий миг почувствовал в своей руке скользкий от крови дневник Блейза. Он крепко сжал его и шагнул в каменную стену, тут же запечатав проход заклинанием, чтобы никто не смог последовать за ним.
Оказавшись у себя, Драко быстро начал перелистывать тетрадь окровавленными пальцами. Страницы были написаны мелким, ровным каллиграфическим почерком. Малфой догадался, что Забини, не в состоянии писать сам, в последние минуты жизни диктовал самопищущему перу. Текст был на итальянском, но слизеринец свободно владел несколькими европейскими языками и очень часто они с Блейзом именно так и общались — он по-французски, Забини на итальянском, чтобы окружающие не могли понять, о чем они говорят.
