В палате парень провел три дня под неусыпным вниманием школьного колдомедика. Первые два дня к нему никого не допускали, опасаясь распространения кишечной инфекции, но когда кризис миновал и Гарри пошел на поправку, посещения разрешили. Многие из его друзей спешили нанести визит больному и поддержать его в этот нелегкий момент. Поттер боялся, что над ним будут смеяться и подшучивать в связи с инцидентом, произошедшим в гостиной, да и заболевание, с которым он оказался на больничной койке, было очень деликатное, но в его присутствии все вели себя очень достойно, переживали и сочувствовали ему. Мадам Помфри пыталась выяснить, что Гарри ел накануне и что могло вызвать такую реакцию организма, но как Поттер ни старался помочь колдомедику, он так ничего и не смог вспомнить и прояснить. Все было как всегда, и другие учащиеся, которые в этот день ели в Большом зале вместе с гриффиндорцем, ничем не отравились. Гарри подозревал, что открывшийся понос как–то связан с анальным сексом, возможно, из–за сношений с Малфоем ему в кишечник попала какая–то инфекция или произошло раздражение и воспаление, что и вызвало диарею, но об этом Поттер умалчивал, предпочитая придерживаться версии о расстройстве желудка от некачественных продуктов.
Все время, что Гарри находился в лазарете, он отсыпался или просто лежал, размышляя о произошедшем, и постоянно думал о Малфое. Ходить было больно, а сидеть он мог только боком, поэтому большую часть времени лежал на животе. После того, как гриффиндорца выписали и он на следующий день отправился на занятия, по своей наивности Поттер сильно беспокоился, что одно неосторожное слово или какое–нибудь неаккуратное действие выдаст то, что он трахнулся с парнем и стал гомосексуалистом. Ему казалось, что, посмотрев на него и Малфоя, все сразу обо всем догадаются. Но все шло своим чередом и, когда на занятиях по Трансфигурации Гарри встретился взглядом с Драко, слизеринец равнодушно отвернулся и за весь урок даже ни разу не взглянул в его сторону. Поттер немного успокоился, хотя равнодушие слизеринца его сильно задело и обидело.
Малфой знал о том, что Поттер попал в лазарет с инфекцией. Эта новость сразу же разнеслась по школе. В Слизерине по этому поводу глумились и злорадствовали, но многие студенты, в основном квиддичные фанаты, сочувствовали своему кумиру, когда стало известно о том, что Гарри доставили в палату в тяжелом состоянии, почти при смерти. По школе даже прошел слух, что Поттера отравили и он умирает. В рядах гриффиндорцев началась заметная паника и волнение, многие из «львятника» направились в лазарет, чтобы лично нанести визит своему лидеру и убедиться в том, что он еще не «сыграл в ящик», как о том злословили ехидные слизеринцы на каждом углу. Но к Поттеру никого не пускали, хотя мадам Помфри всех заверяла, что с «гриффиндорским львом» все будет в порядке и кишечная инфекция излечивается довольно быстро, однако Гарри должен какое–то время провести в карантине, чтобы, в случае чего, не заразить остальных. Очередной выброс дезинформации, выпущенный слизеринцами о том, что заразное заболевание, которое Поттер где–то подцепил - стремительно распространяется по школе, быстро разнёсся по Хогвартсу и многие забеспокоились. Кто–то пустил паскудный слух о том, что всех, имеющих тесный контакт с Поттером, то есть гриффиндорцев, подвергнут некой унизительной медицинской процедуре на выявление наличия смертельно опасной инфекции. Вскоре появилась еще одна непроверенная информация, согласно которой всех учащихся Гриффиндора изолируют от остальных, выведут из школы на опушку Запретного леса и заставят испражняться в присутствии школьного медика и специально созданной комиссии из учителей, которые таким образом будут выявлять заразившихся от Поттера и отправлять их в Клинику Святого Мунго. Так же по школе прошел слух о том, что вскоре начнутся тотальные медицинские осмотры и у всех будут брать анализы. У многих студентов началась паника, шутники упражнялись в остроумии, а вся школа гудела, как растревоженный улей. Дезинформацию распространяли зловредные слизеринцы, чтобы подорвать моральный дух гриффиндорцев и вызвать во вражеском стане массовую панику. Пока Поттер лежал со своей злополучной дизентерией в больничной палате, в Хогвартсе развлекались, как могли. На стенах постоянно появлялись похабные карикатуры, живописно изображающие Гарри и его деликатное заболевание. В стенгазету писались язвительные статьи на злобу дня, а по школьному радио ведущий Захария Смит, имеющий на Поттера большой зуб за то, что когда–то получил от гриффиндорского капитана по морде за необъективное комментирование матча, теперь постоянно отпускал язвительные шуточки.
Только Малфой знал истинную причину, по которой Поттер загремел в больничное крыло. Начавшаяся диарея никак не была связана ни с отравлением, ни с инфекцией, это был побочный эффект «хрусталя». При передозировке у большинства случались неприятные реакции организма, в том числе и понос. Драко пытался использовать минимальную дозу, но, видимо, и этого было достаточно для неподготовленного гриффиндорца. Малфой и сам после того, как вернулся в свои апартаменты, от изнеможения свалился в постель, даже не раздевшись, и проспал бы больше суток, если бы не настойчивое верещание будильника, возвещающего о том, что ему необходимо подниматься и собираться на занятия. Драко плюнул бы на все уроки в этот день, потому что чувствовал себя ужасно, но он не хотел давать повода для подозрений Забини, который легко мог увязать в единое его недомогание и внезапно начавшуюся диарею у Поттера. Поэтому староста Слизерина вынужден был подняться, собраться с силами и привести себя в порядок. Все тело ломило, голова раскалывалась, его пару раз вырвало, но хуже всего было то, что он натер член, который теперь пульсировал обжигающей болью. Малфой потратил полчаса на то, чтобы исцелить свой натруженный орган, размышляя о том, в каком плачевном состоянии сейчас пребывает жопа Поттера. Драко еще два дня чувствовал себя отвратительно и вся веселая суета, которая возникла в связи с внезапным заболеванием Гарри, его мало интересовала. Слизеринец больше беспокоился о своем собственном здоровье, и поэтому дал себе зарок больше не использовать «хрусталь», иначе, рано или поздно, он «сыграет в ящик» от передозировки или полного физического измождения.
Все эти дни, что Гарри провел в больнице, а Малфой занимался самоврачеванием, «зализывая раны», слизеринец не переставал думать о том, что Поттер оказался латентным гомосексуалистом. Открывшаяся правда сначала поразила Драко, а потом вдруг все сразу встало на свои места. Теперь было понятно, почему Поттер избегал девчонок и не встречался с ними, почему редкие его свидания заканчивались полным провалом, почему Гарри избегал ходить в раздевалку вместе с другими парнями – у гриффиндорца просто стоял на них, поэтому он боялся, что это обнаружится и принимал душ один, гоняя при этом в кулак. Даже то, что у Поттера была большая, открытая залупа, свидетельствовало о том, что гриффиндорец регулярно, на протяжении уже долгого времени занимался онанизмом. Тщательно скрываемая Поттером тайна, ставшая известной Малфою, потрясла слизеринца, он никогда не рассматривал своего соперника именно так, считая, что гриффиндорец стопроцентный натурал, а девственником остается именно из–за своей природной застенчивости, по поводу которой по школе ходило много приколов. А оказалось, что Поттер латентный гомосексуалист, который не хотел и не мог с девчонками, а найти партнера среди парней было крайне проблематично. И гриффиндорец отчаянно скрывал свои наклонности, но при первом же контакте с парнем, о котором, видимо, страстно мечтал, раскрылся полностью. Теперь Драко был уверен, что Гарри отдался бы ему и без применения «хрусталя», гриффиндорец был готов к этому и сам тайно желал с кем–нибудь трахнуться, но Малфой тогда этого не знал, и афродизиаком только многократно усилил сексуальность Поттера.
Гарри вышел из больницы немного похудевшим, осунувшимся, бледным, но в его взгляде появилось нечто, чего не было раньше – жажда секса. Весь урок он не спускал с Драко взгляда, слизеринец это чувствовал затылком. Иногда он оборачивался и встречался с Поттером глазами. Гриффиндорец густо краснел и поспешно отворачивался, но буквально через несколько минут Малфой снова чувствовал его взгляд, и это был не испепеляющий ненавистью взгляд, как раньше, а взгляд, наполненный дикой, животной похотью. Пару раз Драко даже померещилось, что у гриффиндорца глаза приобрели какой-то неестественный, красный цвет, будто бы налились кровью, но Малфой прогнал от себя это странное видение. Он мог только догадываться, что сейчас творилось с Поттером, какой вулкан страстей он разжег в гриффиндорском девственнике, и как трудно будет его теперь сдерживать. Поведение Поттера становилось опасным, он мог привлечь внимание других, а Драко этого не хотел, поэтому, несмотря на призывные взгляды Гарри, он откровенно игнорировал его, не проявляя никакой заинтересованности к своему жаждущему любовнику, хотя на самом деле это было не так. Малфой в этот самый момент, сидя на уроке Трансфигурации и затылком чувствуя пронзительный взгляд Поттера, сам хотел его со страшной, испугавшей его самого, силой. Причем Драко так явственно представил себе его запрокинутое, искаженное страстью лицо с безумными глазами, безвольно распластанное тело, сломанное оргазмом, бессильно раскинутые в стороны волосатые ноги и плоский живот с каплями спермы, что с трудом смог сдержать стон, закусив губу. Член незамедлительно ответил соответствующей реакцией. Слизеринец снова обернулся и встретился взглядом с любовником. Поттер смутился и поспешно отвернулся в сторону. Драко стал размышлять о том, как много раз он смотрел в этот злой прищур зеленых глаз, сколько раз их общение с гриффиндорцем было резким, жёстким, а иногда случались и открытые стычки. Поттер в любой момент мгновенно мог отреагировать на любую угрозу, относящуюся к нему лично или к его друзьям. Внезапно все изменилось и он, Драко Малфой, теперь может задрать эти волосатые мускулистые ноги, закинуть их чёрт знает куда, мять, тискать, грызть эту крепкую грудь, мусолить торчащий сосок, растянуть яблочно-упругие ягодицы, развернуть, открыть промежность, поставить раком или вдавить в постель этого зеленоглазого наглеца, сжать его накачанный торс, измучить ласками живот. Он может вталкивать, вгонять, вбивать свой член внутрь этого тела, и этот сильный, уверенный в себе парень, самец, что сидит через две парты от него, будет покорно выгибаться, подставляя свой зад, послушно сосать хуй, извиваться и дергаться в том ритме, который будет задавать ему он, Драко Малфой, удерживая в своих руках. Поттер будет беспомощно скрести ногтями по стене или столешнице парты, насаживаясь на стоящий колом член своей натёртой дыркой до судорог, до сиплого ора, и плаксиво, дрожащим голосом просить продолжать, не останавливаться, стоя перед любовником на коленях, стонать и морщиться от слишком бурного натиска, с готовностью прогибаясь под ним.
